В одежде гордого сеньора

На сцену выхода я ждал,

Но, по ошибке режиссера,

На пять столетий опоздал.

Илья Эренбург

При помощи совпадений Бог сохраняет анонимность.

Альберт Эйнштейн

Наши дни

Однажды, суровой французской зимой (точнее, парижской, а впрочем, во всех городах прекрасной Франции в ту приснопамятную зиму творилось практически одинаковое безобразие: температура держалась много ниже нуля), некая молодая (относительно) и красивая (безусловно) дама пересекала площадь Сент-Огюстен, то есть Святого Августина. Шла по бульвару Осман, а площадь делила этот бульвар на две части. Женщину звали (и до сих пор, к счастью, зовут!) Алёной Дмитриевой, так мы и станем ее именовать, а слово «женщина» по отношению к ней употреблять перестанем, ибо была она не обычной, а совершенно невероятной.

Алёна, стало быть, Дмитриева не впервые ходила этой дорогой. Нередко вечерами она отправлялась бродить по Парижу – отчасти из любви к городу, из желания видеть его снова и снова, днем и ночью, всегда, – отчасти по простой такой, житейской причине: чтобы избежать искушения поужинать. В многочисленные дорогие и дешевые парижские ресторации и кабаки, источавшие вкуснейшие запахи и приманчиво звеневшие посудой до середины ночи, ее ничуточки не тянуло. Отвращением к общепиту некогда заразил ее родной совок, и никакие, даже изысканные зарубежные заведения это отвращение так и не вытравили. Встречаются такие реликты, да, встречаются! Алёна любила поесть, что да, то да, но только дома – без разницы, у себя ли, то есть в скромном русском городе Нижнем Горьком, или в Париже, блистательном Париже, как пела некогда Карамболина, Карамболетта, если кто-то понимает, о ком я говорю (оперетта нынче не в моде, к сожалению)… Короче, наша героиня, писательница Дмитриева (а она была, вообразите, писательницей, кропательницей, так сказать, детективных дамских романчиков), обожала набивать свой плоский, отлично накачанный при помощи шейпинга животик всякой калорийной прелестью именно после семи вечера, совсем хорошо – после восьми, а еще лучше – после девяти… Сыром, например, жирным, до одури вкусным «Горгонзоля» и потрясающим «Эпуазом», или авокадо, или плиткой шоколада… или двумя плитками шоколада, или финиками, или парочкой ломтиков знаменитого фуагра, или каким-нибудь «рулё прантом», или равиоли с креветками из китайской закусочной на углу Фобур Монмартр и рю де Прованс с рисовыми чипсами из той же самой закусочной… Да мало ли всякой опасной вкусноты в Париже, рассчитанной как на самый привередливый, так и на самый невзыскательный желудок? У Алёны Дмитриевой он таким и был – как привередливым, так и невзыскательным. И вот, ради спасения от переизбытка калорий (джинсы и так уж сидели в переобтяжку, особенно если для тепла поддевались колготки!) она и отправлялась погулять поздними вечерами.

Ей нравилось пройти от рю Друо, близ которой она жила у друзей, по Осману на бульвар Итальянцев, потом к Гранд-опера, перейти на бульвар Капуцинок, а оттуда – на бульвар Мадлен, по которому – к площади того же наименования, недавно во многих подробностях и с большим чувством запечатленной в одном из многочисленных романов, на которые столь горазда была наша героиня… Материал для этого романа (как и всегда, впрочем) подкинула ей сама жизнь, которая весьма щедра на приключения и интриги, когда заходила речь об Алёне Дмитриевой^[1].

– Диего, слышишь меня?

– Да, я здесь.

– Как там у тебя?

– Все тихо пока.

– Ты что делаешь?

– Я что делаю?! А, понял. Я жду автобуса. Вместе со мной его ждут еще человек десять. 16-й сегодня на час фактически сняли с маршрута. Там устроили небольшую пробку на углу Миромениль и Фобур Сент-Оноре.

– Ну, парни, вы просто спятили! Там не может быть небольшой пробки! Кому это в голову пришло?!

– Кстати, парни здесь ни при чем, это придумала Мари. И что вам не нравится, Поль? Не придраться!

– Ладно, с Мари я разберусь… потом. Будь все время на связи. Не отключайся ни на миг.

– Само собой, а как же иначе, все в порядке, Поль.

С площади Мадлен по рю Рояль Алёна, как правило, переходила на площадь Конкорд, то есть Согласия, а оттуда путь ее лежал или вокруг темного, загадочно белевшего мраморными статуями, точно привидениями, запертого на ночь Тюильри и Лувра, по авеню Опера, или по Елисейским Полям к площади Этуаль. Очень часто, не дойдя до Триумфальной арки, она поворачивала на рю Миромениль и через нее прямиком выходила снова на Осман. Потом пять-семь минут до площади Сен-Огюстен – и снова по Осману, минуя, кстати, знаменитые «Прантом» и «Галери Лафайет», до рю Лафайет, по ней до рю де Прованс, оттуда на Друо – и вот дом, в котором Алёна останавливалась в Париже столько раз, что он ей стал практически родным. Так же, как и обитающее в нем семейство ее русской подруги Марины, Марининого французского супруга Мориса и двух девочек их совместного производства: Лизы и Танечки.

Путь был нахожен, причем настолько, что Алёна могла его пройти, что называется, с закрытыми глазами. Хотя какой смысл закрывать глаза в Париже, где каждый дом – произведение искусства, где иногда просто отчаяние берет от того, сколько вокруг красоты. Архитектурного безобразия практически не сыщешь – в центре, разумеется, окраинные железобетонные районы в счет не идут, они везде и всюду одинаково уродливы. Есть, правда, в самом центре Парижа центр Помпиду… Но ладно, не будем о грустном! Париж прекрасен даже с центром Помпиду!

Так вот, минувшим вечером Алёне не удалось совершить обычный променад. Морис был в командировке в Брюсселе, а Марина решила воспользоваться редким случаем супружеской свободы и допоздна загостилась у какой-то своей подружки, так что писательница Дмитриева осталась «на хозяйстве». Пришлось готовить детям ужин. Жареная рыба с картофельным пюре оказалась настолько вкусна, что нянька не удержалась и составила оживленную компанию подопечным. Вообще, лучше Алёны Дмитриевой картофельное пюре никто не делает, это так, к сведению. Вроде бы дело нехитрое, а вот ведь…

Оценив адекватно свой труд и воздав ему должное, она улеглась спать с отягощенным пузиком, отчего утром проснулась собою очень недовольная. Выйдя из комнаты, встретила Марину, которая тоже пожаловалась на переедание и сообщила, что пойдет на работу пешком. Алёна обрадовалась и решила отправиться с нею. От дома на рю Друо до Марининого офиса по Осману пешком минут сорок быстрой, спортивной такой ходьбой. Что может быть лучше для начала дня?! В Париже не устроишь себе такого кайфа, как многокилометровые пробежки ранним утром по полям, горам и лесам, это в Мулян, господа, в любимый Мулян, неоднократно бывший ареной невероятных приключений Алёны Дмитриевой и неоднократно же ею воспетый^[2]…

В четыре руки юные девицы Лизочка и Танечка были мигом одеты, умыты, накормлены завтраком, высажены в туалеты (благо в огромной квартирище таковых имелось два), а потом спроважены: одна во второй класс начальной школы, эколь примэр, а вторая – в детсад, который тут тоже называется школой – эколь матернель, но в подробности французского образования мы вдаваться не будем. Итак, в половине девятого наши подруги были уже свободны и, болтая, отправились по Осману до Марининого офиса мимо Галери Лафайет, с которой, к сожалению, уже сняли сногсшибательное рождественское убранство. Они перешли площадь Сен-Огюстен, миновали и Миромениль, и рю Гренель, на которой, к слову сказать, некогда находилось первое посольство Советского Союза во Франции и по которой можно дойти до знаменитой рю Дарю, где стоит не менее знаменитый русский православный храм Александра Невского, и наконец-то достигли мощного такого серого здания, в дверях которого и скрылась Марина, на прощанье расцеловавшись с Алёной. А писательница Дмитриева, ощущая приятную легкость во всем теле (прогулка пошла на пользу!!!), отправилась обратно, обдумывая, что приготовить на обед привередливым девчонкам. Штука в том, что в 11.20 ей предстояло забрать из эколь матернель Танечку, а в 11.30 Лизочку (их нянюшка Ирина приболела, так что хозяйственные обязанности Алёны продолжались), накормить их обедом и в 13.20 и 13.30 развести по эколям, причем в обратном порядке – сначала Лизочку, потом Танечку. Затем у няньки наступал заслуженный отдых до 16.20 и 16.30, когда детей предстояло забрать, выгулять, накормить ужином, помыть, а уж укладывать и читать на ночь предстояло Марине, которая возвращалась с работы около восьми вечера.

Свистопляска еще та, между прочим! Однако Алёну эта внезапная семейная суета ничуть не отягощала, потому что она любила эту семью и считала ее практически своей. Проблемы состояли только в плохом аппетите девчонок, особенно Лизочки, и Алёна сейчас напряженно продумывала обеденное меню. При этом она постукивала зубами, потому что минус восемь – это все же низкая температура, а уж для Парижа тем паче. Здесь вообще делается как-то клинически холодно, и Алёна еще ни разу не пожалела, что поехала в город своей мечты не в легкой демисезонной куртяшке, а в каракулевой, вполне зимней шубке с капюшоном. Ругала она себя лишь за то, что отправилась в осенних сапогах, а не в зимних, и не взяла варежки потеплей: в перчатках дико мерзли пальцы.

Парижане переносили маразматическую зиму стоически, по мере сил своих пытаясь приспособиться к внезапно наставшему ледниковому периоду. Нонсенс для Парижа: все в шапках! Тут и там мелькали не только всяческие вязаные шапки, но даже и ушанки, как стилизованные, из синтетики, так и настоящие, меховые. Однажды Алёне даже попался на глаза изысканный господин в солдатской серой ушанке с красной звездочкой образца Великой Отечественной войны! Наверняка она была куплена где-нибудь на Старом Арбате как сувенир, а вот пригодилась же!

Парижанки прятали головы в самые разнообразные шапки, шапочки и шапчонки, а вот платков Алёна не видела. Наверное, здесь их считали слишком уж восточным головным убором.

Размышляя о том, что не худо было бы ввести в Париже моду на оренбургские или павловские платки (и тепло, и красиво, и оригинально, наша героиня шали просто обожала!), Алёна снова пересекла площадь Сент-Огюстен, свернула направо, прошла метров сто по бульвару… и тут ангел-хранитель возмущенно дернул ее за кудряшки, вылетевшие из-под капюшона, и заставил повернуть голову к табличке на углу дома, мимо которого она дефилировала. «Бульвар Мальзерб», – прочла Алёна на этой табличке, и первым делом, интеллектуалка несчастная, вспомнила до уморительности смешной рассказ Ги де Мопассана «Булавки», в котором фигурирует название этого бульвара, потом роман Алексея Толстого «Гиперболоид инженера Гарина» (контора Роллинга располагалась именно на бульваре Мальзерб!), припомнила также, что на этом бульваре в разное время жили Коко Шанель (едва прибыв в Париж) и Сара Бернар (ее спальня была украшена скелетами!), также отдала дань памяти казненному во время Французской революции ученому, в честь коего бульвар был поименован, – и только теперь сообразила, что свернула не туда. Не по той улице идет. В смысле, не по тому бульвару. Ей нужен Осман, а это, как уже не раз было сказано, Мальзерб.

– Диего, ответь.

– Отвечаю.

– Ты на месте?

– Я-то на месте, но Жоэля еще нет.

– Нет?.. Так… А я думал, он все же… Так. У Жоэля, похоже, проблемы.

– Что такое? Что-то срывается?

– Пока не знаю. Он молчит, не отвечает ни мне, ни Кристофу. Жди. Не отвлекайся. Если он появится, немедленно сообщи.

– Само собой, конечно.