(Александр Меншиков, Россия)

В октябрьский день 1729 года на высоком берегу сибирской реки Сосьвы, на самой окраине Березова, стоял высокий немолодой человек в простой крестьянской одежде и смотрел, как недавно взошедшее солнце красит лучами светлые, свежеошкуренные бревна, из которых сложена новая церковь. Строительство ее было только что закончено, и можно сказать, что всю работу сделал этот человек сам. Ну разве что сын ему помогал через силу, да солдаты-охранники, да кое-кто из местных, русских поселенцев и самоядов ^[1], приобщился. Но больше всех старался он, и вот теперь, когда дело было завершено, он чувствовал и радость от окончания богоугодного труда, и некоторую растерянность (что делать дальше, чем жить теперь?), и тихий, даже от самого себя скрываемый страх. Потому что, еще когда только прибыл он в Березов, местная самоядская колдунья нагадала, что жить ему осталось немного – вот выстроит церковь, и тогда сразу… Церковь достроена, значит, и век измерен?

Впрочем, сейчас о таком возвышенном деле, как смерть, думать было особо некогда. Человека, стоящего на обрыве, влекли куда более земные заботы. Плотники пришли за расчетом, он должен отдать им обещанное копейка в копейку. Никак нельзя обжулить, когда речь о Божьем храме идет!

Он сунул руку в карман армяка и вынул малую горсть денег. Серебряные монеты редко попадались среди медяков. Он все их тщательно счел: вышло ровно, и больше у него ни копейки, ни грошика не оставалось. Сжал кулак – и вдруг усмешка мелькнула на его губах. В кулаке сейчас помещалось все богатство его – человека, который прежде не то что медяки и серебро – золото из горсти в горсть пересыпал, как дитя малое песочек, тысячи и десятки тысяч разбрасывал, не считая, а драгоценные камни в злато оправлял и не только на пальцы нанизывал, но и вместо пуговиц на камзоле нашивал. И ходил он тогда не в латаном, худом армячишке, а в шелках да бархатах, и волосы его были не седыми, не в скобку грубую остриженными, а прятались под шелковистым вороным париком, и лицо не скрывалось в усах и бородище, а было чисто выбрито. Он чуть не первым в России начал бриться, приноравливаясь под нравы Иноземной слободы, столь милые сердцу молодого государя Петра Алексеевича. Он и сам был молод, нет – юн тогда, этот человек, стоявший сейчас на берегу Сосьвы…

Тогда его звали просто – Алексашка, теперь кликали просто – Данилычем, и между двумя прозваниями как-то незаметно укладывалась иная жизнь, в которой его звали Александром Даниловичем Меншиковым. А титулов у него имелось чуть ли не больше, чем монет зажато сейчас в кулаке: «Светлейший Святого Римского и Российского государства князь и герцог Ижорский; в Дубровне, Горы-Горках и в Почепе граф, наследный господин Аринибургский и Батуринский; его императорского величества всероссийского над войсками командующий генералиссимус, верховный тайный действительный советник, государственной Военной коллегии президент, генерал-губернатор губернии Санкт-Петербургской, подполковник Преображенской лейб-гвардии, полковник над тремя полками, капитан компании бомбардирской, от флота всероссийского вице-адмирал белого флага, кавалер орденов Святого апостола Андрея, датского Слона, польского Белого и прусского Черного Орлов и святого Александра Невского кавалер…»

Данилыч только головой покачал, вспомнив батюшку своего, спившегося плотника. Вот подивился бы, услышав сие чинопочитание! Небось и не поверил бы, что речь о родном сыне идет. А еще больше озадачился бы, узнав, что, оказывается, ведет род свой от неких польских шляхтичей, некогда переехавших в Россию. Такую байку запустил Александр Данилыч, когда метил в герцоги Курляндские. Происхождение свое от Александра Невского или еще кого-то из столпов земли Русской он никак исчислить не мог, хоть наизнанку вывернись, а вот изыскать среди поляков свои корни шляхетские, то есть дворянские, кое-как можно было исхитриться. Жалованное царем княжеское достоинство – дело хорошее, однако неплохо бы и соломки подстелить…

А впрочем, со слабой улыбкой подумал Данилыч, ничто, никакое безродство никогда не мешало ему в жизни. Он был первым подле государя во всех его делах, он был первым во всяком бою, во всякой учебе и стройке, затеваемых Петром. Алексашка даже первым опробовал обеих его самых любимых женщин – Анну Монс и государыню Екатерину, ныне покойную, некогда звавшуюся Мартой Скавронской… Он был первым и в приятнейшем деле насыщения своей алчности, которая в нем зародилась и разрослась на тех должностях, куда он был щедро назначаем своим другом-государем. Богатство само липло к его рукам… ну а когда не липло, Алексашка умел взять его силой, хитростью, наглостью – тут уж ему не было равных!

* * *

На театре русской истории полным-полно действующих лиц, исторические роли которых могут быть изображены как мрачно-черной, так и сияюще-белой краской. Взять хоть князя Владимира, святого и грешного, да и великого государя Ивана Васильевича Грозного, да того же Петра! Таким же был и Александр Данилович Меншиков.

Службу он начал с 1686 года денщиком молодого Петра, а попал к нему от верного друга Франца Лефорта. Предполагалось, что Алексашка – долгие годы его другим именем никто и не называл! – станет просто ушами и глазами пронырливого немца в царских покоях, однако Лефорт, как высоко ни ценил веселого, смышленого молодца, все же и сам удивлялся, сколь высоко взлетел тот через самое малое время. Петр не мог не оценить исключительные дарования и усердие Алексашки. Он был словно зеркалом молодого государя – зеркалом, в котором отражались все его наилучшие и наихудшие качества. Однако это зеркало, даже отражая худшее, вселяло в Петра не уныние, а бодрость, заставляло идти дальше в своей государственной деятельности, непохожей на все предыдущие, искать новые пути и средства, а если надо – брать их с бою. И в том Алексашка тоже был рядом с царем, если надо – даже и впереди.

Помогал ему в создании «потешных» войск в селе Преображенском (значился бомбардиром Преображенского полка, где Петр являлся капитаном), участвовал в потешных маневрах, поездках на Плещеево озеро и в Архангельск. Боевое крещение Алексашка получил во время Азовских походов (1695 и 1696 годы) против Турции. С исключительным мужеством и отвагой бился на стенах сильнейшей вражеской крепости Азов. Спустя год сопровождал Петра в Западную Европу, вместе с ним учился кораблестроению на голландских и английских верфях, осваивал основы дипломатии, находясь в составе «Великого посольства».

Все двадцать лет Северной войны (1700—1721) Алексашка почти безотлучно находился там, где велись боевые действия. При кровопролитном штурме неприступной шведской крепости Нотебург (Шлиссельбург) он одним из первых ворвался на стены. За мужество, проявленное в сражении, был пожалован чином шлиссельбургского коменданта и в том же году получил графский титул. Заодно с генерал-фельдмаршалом Борисом Шереметевым Алексашка – впрочем, к тому времени его уже остерегались так называть, только сам Петр мог, – руководил осадой крепости Ниеншанц на Неве. Когда крепость сдалась и была переименована Петром I в Шлотбург, ее комендантом царь назначил Меншикова. Спустя несколько дней на лодках с отрядом гвардейцев Петр и Меншиков в жарком абордажном бою захватили два шведских военных корабля в устье Невы. В честь этой победы была выбита знаменитая медаль «Небываемое бывает», а царь и Алексашка стали кавалерами первого (и впоследствии – высшего) российского ордена – Святого Андрея Первозванного.

16 мая 1703 года Александр Данилыч участвовал в закладке крепости Санкт-Петербург («Санкт Питер бурх»), ставшей через несколько лет столицей России, и вскоре сделался ее генерал-губернатором, а также – губернатором возвращенной от шведов Ингерманландии (Ижорской земли). Вскоре ему привелось участвовать во второй осаде и штурме Нарвы: под стенами крепости «разыграли» сражение между русскими и шведскими войсками, чтобы выманить часть гарнизона Нарвы на подмогу «своим», так вот «шведами» командовал царь, а русскими – Меншиков. Хитрость удалась, и после взятия крепости он был назначен генерал-губернатором «нарвских и всех завоеванных земель».

Александр Данилыч мужественно руководил обороной Санкт-Петербурга от шведского флота в мае—июне 1704 года, за что был пожалован генерал-поручиком. Спустя год Петр направил своего ближайшего сподвижника во главе кавалерийского корпуса на помощь союзнику – польскому королю и саксонскому курфюрсту Августу II Сильному. За победу над шведским ставленником Станиславом Лещинским Август II наградил Меншикова высшим польским орденом Белого Орла, а император Священной Римской империи Леопольд I пожаловал его, по просьбе Петра, княжеским титулом. Теперь Алексашка именовался – светлейший князь…

Храбрость его и военная изобретательность были изумительны. Под Гродно 40-тысячной русской армии угрожало окружение превосходящими силами Карла XII – светлейший вывел ее из окружения и спас. Он руководил строительством Печерской крепости в Киеве для обороны города от шведских войск, командовал русской кавалерией в Польше.

Он успевал везде и всюду, нигде не зная поражений. Возглавил