Если коротко, то это восторг. Восторг ума, восторг чувств и в особенности восторг той части, личности, что жаждет справедливости (во всех её смыслах: и к злодеям, и к пострадавшим, и к тем, кто застрял между).
Если чуть длиннее…
Что ж. Эта история — эдакий кроссовер «Рождественской песни» Диккенса и книг Достоевского (в основном «Братьев Карамазовых» и «Преступления и наказания»), а ещё тут затесался, например, Гоголь. Потрясающая смесь, и такая атмосферная: конец девятнадцатого века, заснеженная рождественская Москва (и названия знакомых улиц!)… и вся книга словно звучит проникновенным и жутковатым Carol of the Bells (он же изначально — украинский «Щедрик» :)). Потрясающей красоты слог, стилизованный под классику (причём классику очень увлекательную и совсем не скучную). И три духа среди мороза и метели несут Правосудие: Прошлое, Настоящее и Будущее. И у каждого — своё орудие)
Правда, тот, к кому они пришли — главный герой, Иван К. (как же сложно не называть его «Ванечкой» хотя бы в рецензии) — совсем не персонаж Диккенса. Переосмысляет он не собственный дрянной характер (нет, душа Ивана как раз щедрая и широкая, скорее со склонностью к излишней горячности, и хочет он как лучше, только слишком истово и слепо иногда), а давний сомнительный поступок. Потому что этика в журналистике и расследованиях — дело тонкое, а уж когда правда слишком ужасна, чтобы осознать её без болезненных постукиваний по голове…
Завязка сюжета — история насилия над ребёнком (не спойлер, предупреждение висит на первой же странице со ссылками на кризисные центры). Книга не ретуширует звездец поднятой темы, и чёрт, как же правдиво и больно описаны ужасные механизмы газлайтинга и селфхарма. Но по этому колкому льду горечи и ужаса очень помогает ползти отчаянный характер главного героя, который, можно сказать, дважды расследовал то самое преступление: десять лет назад и вот сейчас. Потому что десять лет назад, как Иван подозревает теперь, он обвинил не того человека.
Это очень сложный герой (Иван К.), честно. В чате, где мы обсуждаем книжку, ни дня не проходит без споров о нём: где был прав, где и почему накосячил, где и как хотелось настучать ему по тыковке. Мне вот хотелось моментами, да (как раз за излишнюю горячность и ещё за кое-что спойлерное), и орала я в страницы на него не раз. Но… но он такой молодец, правда. На него не только ругаться хочется, но и погладить по дурной голове. И эту тяжёлую историю отчасти получается перенести как раз благодаря ему: живому, ошибающемуся, раскаивающемуся… и при этом у него и юмор, и жизнелюбие, упрямство, и подкупающее бесстрашие, и столько в нём сочувствия и человечности… И на самом деле главную его ошибку — вернее, причину, что к ней привела — понять очень можно: есть такая правда, от которой защитные механизмы психики будут отбиваться до последнего, если ты… ну, обычный человек, подверженный естественным привязанностям.
Но в основном история Ивана (и центральная линия книги) — о муках совести, причём муках деятельных, и об исправлении ошибок. Боже мой, как это прекрасно: наблюдать это раскаяние и это исправление. И как слой за слоем сдирается паутина психзащит. Где-то Ванечка (ну простите) справляется сам, а где-то ему и помогают (виват, диккенсовски-гоголевски-достоевские призраки!)
Вообще героев тут около десятка. Кто-то восхитит почти безоговорочно (почти; потому что ошибаются все, даже прекрасные и удивительные, которые тут очень даже есть), кого-то захочется всячески растерзать (готовьте огнеупорные кресла, граждане читающие), а об кого-то эмоции порвутся от противоречивости (огнеупорные кресла всё ещё пригодятся).
…А ещё это история о близости, которую не смогли уничтожить ни годы, ни расстояния, ни ужасные обстоятельства. Ужасно жаль тех, кто пострадал, и очень хочется влезть в книгу, чтобы всё-всё исправить, но герои справятся сами.
Я очень люблю, когда в книгах встречаются светлая сказка и суровая без прикрас реальность. И это я не про мистику или магический реализм (хотя они здесь есть, да). Просто бывает так, что настоящее — такое настоящее, которое слишком правда и поэтому может быть даже очень от него больно, и верится, и переживания сильные именно потому, что ну правда; и вот к такому настоящему порой примыкает сказка. Причём не сопливая такая, а довольно суровая местами — самые правильные сказки вообще светлы и суровы для того, чтобы достичь света, — и вот этот целительный свет проливается на честные и болезненные раны реальности... на раны тех, кому было невыносимо мучительно, но кто всё-таки справился. Восхитительно.
И это просто лучшее, что может быть в книгах. Это здесь есть. Ослепительный свет, усилиями хороших людей (и не совсем людей) всё же вспыхнувший в кромешной тьме, как свеча, теплящаяся в окне, затянутом морозными узорами.
Настоящая рождественская сказка. Такая, какой она действительно могла бы быть и в реальности.