* * *

В один прекрасный день я вдруг поняла, что смертельно надоела сама себе. Надоели темные волосы, строгая прическа, голубые глаза, надоела родинка на щеке и ямочка на подбородке, надоело каждое утро тащиться на работу, видеть там всех, надоело держать мобильник всегда включенным, надоело одеваться как «деловая женщина» и вообще надоело все, кроме Польки. Полька – это моя дочь. А еще мне уже заранее надоела предстоящая через два месяца свадьба… Моя собственная. Надоела квартира, надоела машина – все надоело. Вообще! И что с этим делать? Ну, в принципе, можно отремонтировать квартиру, поменять прическу, купить контактные линзы другого цвета, новую машину, отменить, к чертям, свадьбу… Но от себя-то не убежишь… Только зря потратишь деньги, время, силы и потеряешь хорошую работу. И жениха. В моем возрасте такие женихи на дороге не валяются, тем более что этого жениха одобряет даже Полина, а это само по себе уже достойно уважительного отношения. Так как же быть? Удавиться?

Но тем не менее я собрала волосы в привычный пучок, надела один из деловых костюмов, туфли на каблуках. Хорошо еще, сейчас не лето, когда в жарищу приходится надевать колготки. В нашем департаменте нельзя появляться с голыми ногами, и в брюках тоже нельзя. Однажды я решила схитрить и надела вместо колготок чулки на резинках. Чулки были чудо как хороши, но это кончилось плачевно. Во время важных переговоров, когда нас было только трое – шеф, иностранный партнер и я в качестве переводчицы, – я вдруг ощутила, что проклятый чулок сползает с ноги. Я сразу сбилась, запнулась, к немалому удивлению шефа, – такого со мной обычно не бывает… Я, конечно, взяла себя в руки, но после переговоров нам предстоял еще обед в ресторане, и времени на то, чтобы переодеться – запасные колготки всегда лежат у меня в столе, – не предвиделось. Я покрылась холодным потом.

– Вам нехорошо, Бронислава? – спросил шеф с таким явным неудовольствием, что я предпочла сказать:

– Извините, Владимир Никитич, колготки поехали.

Он покраснел от злости, но я не растерялась:

– Вы когда взмахнули рукой с сигаретой…

– Что? – уже побагровел он.

– Искорка попала на ногу! Можно мне пойти переодеться?

– Разумеется, и поживее! – хмыкнул он, видимо моя храбрость ему понравилась.

Держа через юбку проклятый чулок, я похромала к себе в отдел.

– Брошка, что с тобой? – воскликнул мой коллега и приятель Вася.

– Не смей называть меня Брошкой! – привычно огрызнулась я, выхватила колготки, предварительно сорвав с себя окаянные чулки, чем несказанно удивила Васю и Светлану. Но мне было не до приличий.

Больше я чулки не ношу. Хватит с меня. Уж лучше париться в колготках! Хотя жаль, это красиво и сексуально. Мои коллеги утверждают, что с ними такого никогда не случалось. Лилька, например, носит чулки на резинках всегда, даже в самые лютые морозы, и хоть бы хны. А мне с первого раза не повезло. К чему это я? Ах да, я себе надоела. Это отвратительное ощущение преследовало меня целый день как косточки в лифчике, хотя я уже давно не ношу лифчиков с косточками. Именно потому и не ношу, что раздражают. К вечеру это достигло такой силы, что я решила хоть что-то поменять. Самым простым и наименее разорительным способом, пожалуй, будет покупка новой помады. Я давно хотела купить себе ярко-красную. Может, станет полегче? Но не стало.

– Мам, ты что, спятила? – встретила меня Полька.

– Почему?

– Что за цвет? Жуть какая-то. Как будто ты только что закусила христианским младенчиком.

– Полина, что ты несешь?

– Просто адекватно реагирую на этот кровавый кошмар! Кризис?

– Какой еще кризис?

– Среднего возраста.

– У меня еще не средний возраст, у меня еще молодость, – может, не первая, конечно, но все-таки.

– А когда начинается средний возраст?

– Ну лет в тридцать шесть, наверное, а мне только тридцать два, а на вид дают вообще двадцать семь.

– Это когда меня рядом нет, – довольно ехидно заметила Полина.

– Тебя все принимают за мою младшую сестру.

– Ужинать будешь?

– Буду. А что на ужин?

– Праздный вопрос. Конечно, супчик.

Чтобы не портить фигуру, мы на ужин обычно едим овощной постный супчик, кто-то нас научил. Это вполне съедобно, утоляет голод, и его можно есть сколько хочешь. Правда, уже нельзя пить чай, но красота требует жертв. Однако сегодня я этого не переживу.

– Нет, не могу. Собирайся, пошли в кабак!

– Ну точно, у тебя кризис! Хотя в кабак пойти совсем не хило. Зигзаг в любой диете приветствуется.

Кабаком у нас назывался маленький уютный ресторанчик, расположенный в соседнем доме. Когда мы туда вошли, я вдруг поняла, что и это заведение надоело мне до тошноты. Но поблизости другого не было, а ехать куда-то уже нет сил.

Полька с интересом листала меню, а я и открывать его не стала – и так наизусть знаю.

Когда милая девушка Жанна приняла у нас заказ, Полька, подперев лицо руками, осведомилась:

– Мам, что с тобой, а?

– Понимаешь, мне вдруг все надоело. До тошноты.

– И я?

– Ты пока нет.

– А Женя?

– Женя тоже надоел, но хуже всего то, что я сама себе надоела, понимаешь?

– Честно говоря, не очень.

– Твое счастье, – тяжело вздохнула я.

– Ты что, уже замуж не хочешь? – испуганно спросила Полька.

– Да я не знаю… Но наверное, не хочу!

– Ну знаешь, мам, в кои-то веки попался приличный мужик…

– Да мы его еще мало знаем. Все так быстро получилось…

– Вот и здорово! Выйдешь замуж, и тебя будут подстерегать сюрпризы на каждом шагу – не до скуки будет.

– Ишь ты какая умная! А мне удавиться охота.

– Мам, не вздумай! Мне еще рано быть сиротой.

– У тебя есть папочка.

– Фью! Где я, а где папочка! Да и нужна я ему триста лет… Мам, а ты возьми отпуск, съезди в Турцию, проветрись.

– Знала бы ты, как мне надоела Турция!

– Ну ты даешь! Турция ей надоела! Надо ж такое сморозить. Ну съезди в Египет.

– Не хочу. Отвяжись вообще от меня, ешь свой салат и не приставай!

Она, кажется, обиделась, во всяком случае, пожала плечами, надулась и стала с аппетитом есть салат с креветками. Но выдержала недолго:

– Мам, ты, может, влюбилась, а?

– Если бы!

– Ты что, в Женю совсем не влюблена?

– До сегодняшнего дня думала, что влюблена, а сейчас… Мне все надоело!

В этот момент у меня зазвонил мобильник. Номер почему-то не высветился, зато голос я узнала сразу. Это звонил мой двоюродный брат, Венька. Мы давно не общались. Он популярный артист и всегда занят по горло.

– Бусечка, привет!

– О, привет, пропащая душа!

– И не говори, ни на что нет времени, просто зарез. Ну как ты? Как твоя потомка?

– Большая совсем, вот сидит напротив. Мы с ней ужинаем в кабаке. Хочешь, подваливай!

– Сейчас не могу, но вот завтра… Буська, нам надо повидаться, очень!

– Что, опять любовные драмы?

– Это не драма, это почти трагедия, и помочь можешь только ты. У тебя когда обеденный перерыв?

– Если ничего экстренного не случится, то с половины второго до половины третьего.

– Давай я к тебе подскочу – и мы поговорим. Я ужасно соскучился.

– Я тоже, – вздохнула я. Все ясно как божий день. Несмотря на роскошную внешность, обаяние, талант и популярность, Венька на редкость невезучий в личной жизни. А может быть, именно в силу всех вышеперечисленных достоинств. Но одно совершенно очевидно – завтра в обеденный перерыв поесть не удастся. Он приедет на своей шикарной машине, и мы просидим там целый час, он будет говорить, какая сука его очередная баба. Или блядь. Или непроходимая идиотка. А скорее всего, и то, и другое, и третье в одном флаконе. Надоело! Но я даже отдаленно не могла себе представить, к чему приведет эта встреча. Я никогда даже не слышала ни о чем подобном, разве что читала в каком-то идиотском романе.

…В детстве мы были невероятно дружны. Я его обожала. Ну еще бы, старший брат, мечта любой девчонки, пусть даже двоюродный. Наши мамы родные сестры. Венька старше меня на три года. Нашей дружбе способствовало то, что летом мы жили вместе на дедушкиной даче в Абрамцеве, а подходящей компании для него там не было. Волей-неволей приходилось общаться со мной. А так как я его обожала, он меня ценил. Он уже тогда ценил внимание публики. Его обожали и мои подруги. Когда он подрос, то стал делиться со мной своими любовными тайнами. Потом решил стать актером, и это была самая страшная тайна. Семья ни о чем не догадывалась. Ну еще бы, у нас ценились только ученые степени. В роду имелся даже один нобелиант, дядя Сева, двоюродный брат дедушки, умерший еще до нашего рождения. Ну и семейству ужасно хотелось, чтобы Венька стал вторым нобелиантом, а он жаждал «Оскара»! И я тоже. То есть я не собиралась быть актрисой, я жаждала присутствовать на церемонии вручения «Оскара» Веньке. Мы тогда еще смутно представляли себе эту церемонию, нам этого не показывали в то время. Не знаю, получит ли Венька когда-нибудь «Оскара», но «Хрустальная Турандот» у него уже есть! И я была на церемонии вручения! Так что отчасти наши детские мечты воплотились в жизнь. Уже кое-что! Венька даже пытался сбить меня с панталыку, уговаривал поступать в ГИТИС, но я элементарно испугалась. А скандалы в семье могли кого угодно навеки отвратить от театральной карьеры. Только не Веньку. С тех самых пор из всей семьи он общается только со мной. Правда, от семьи теперь мало что осталось, Венькин отец преподает где-то в Скандинавии, и они с теткой редко бывают в Москве, так что тетя Таня, которая давно простила Веньку, страдает и мечется между твердолобым мужем и не менее твердолобым сыном. Они уж если обижаются, то раз и навсегда, что, по-моему, не свидетельствует о большом уме. А кто сказал, что талант и ум – одно и то же?

Венька позвонил за час до обеденного перерыва:

– Буська, ты помнишь о нашей встрече?

– У меня еще нет маразма.

– Приятно слышать. Значит, ровно полвторого я тебя жду внизу! Только, пожалуйста, не приводи с собой своих сотрудниц, у нас чудовищно важный разговор, и мы можем не успеть!

– Поняла!