– Пойдемте потанцуем, – брякнул Генри. Агата подняла брови. Неодобрение на ее лице горело, как фонарь в темную ночь. – Я толстый, мне нельзя, – вздохнул Сван. – Я весь трясусь, когда танцую, и надо мной смеются.
