Выходило так, что последние лет пять я пропустила – ничего не помню, но за это время моя же семейная жизнь ничуть не разладилась.

Царёв выглядел на зависть – подтянутый, холёный. Уверенный. Он чуть наклонился, не отпуская руль, и небрежно коснулся моих губ, при этом с заднего сиденья послышалось сдавленное фырканье. Удивлённо обернулась и успела увидеть, как Алёнка деланно закатила глаза, но демонстративный жест скорее походил на привычку, чем на подлинное неодобрение. Царёв лишь усмехнулся, покосившись в зеркало заднего вида, и завёл автомобиль.

Да, эта дерзкая девчонка определённо была моей падчерицей, только с вытянувшимися конечностями и уже слегка наметившейся грудью, которую не скрывал даже унылый грязно-розовый балахон. Что же, оно и понятно, подросток. Получите-распишитесь. Её лучшие детские годы, когда мозг уже включили, а гормоны ещё нет, пролетели мимо меня. И даже вспомнить нечего – пустота.

– Везёт же им! – Алёнка сплющила свой нос о стекло, провожая взглядом старый фасад детского дома, окружённый молодой порослью. Похоже, пепелище не стали засаживать большими деревьями, ограничившись саженцами тополей, а само здание вообще не пострадало, это я как раз помню хорошо.

– Ну ты сказанула, – Царёв снисходительно улыбнулся, – правда хотела бы жить в детдоме, а не с нами?

– Круто у них, а ты просто никогда не пробовал настоящего мертвяка.

– Ещё чего не хватало!

– Помню-помню, ты же у нас весь такой правильный, с трудом выносишь монстров. Пора бы уже привыкнуть, что я не такая.

– Да я не в этом смысле, – Царёв раздосадованно посмотрел на меня, ища поддержки, но я не знала, что сказать, – и потом, мы же тебя возим сюда регулярно, значит у тебя такой же доступ к… Пище.

– Ага, конечно. Не говори о том, о чём не знаешь, – Алёнка сменила тему. – Представляете, Никита сегодня на ВДНХ залётного оборотня засёк, какая-то малолетка пыталась приставать к ребятам. Вообще такая наивная, думала, что кто-то клюнет на её жалобный вид. Наверняка не москвичка, у нас сейчас все знают, что при виде плачущей девочки народ просто ветром сдувает.

– А как Никита понял, что она не человек?

– Так видит, шарахаются люди, обратил внимание. Та нашла лоха и повела в кусты, даже не додумалась спрятаться получше. Вот деревня, небось прямо с вокзала. Почему они все прутся именно туда? Думают, где толпы, там никто ничего не заметит?

– Хорош пальцы гнуть, лучше расскажи, что там за оборотень такой.

– Да как обычно. Пацан думал, что ему свезло, а сам брякнулся со скамейки на газон и не дышит. Девочка сидит себе спокойно, ресницами хлопает, невинность изображает. Никита говорит, что парнишка потом встал, отряхнулся и дальше пошёл гулять. Повезло.

– Где она сейчас? Забрали её?

– Да, Никита позвонил дедушке. Отвезли в зверинец. А можно мне на неё посмотреть?

– Если твоя мама разрешит, – Царёв незаметно подмигнул.

– Она мне не мама, – довольно язвительный выпад, усиленный тычком в спинку сиденья.

– То есть тебе можно называть её мамой, а мне нельзя? Что за дискриминация такая?

– Ничего не имею против Федоры, пап, но когда ты так говоришь, не все понимают, о ком идёт речь, – Алёнка сделала страшные глаза и рассмеялась своей глупой шутке.

Царёв привёз нас на подземную парковку в Москва-Сити и пока мы поднимались на лифте, та успела ловко выпросить разрешение. Девушка на входе одарила Алёнку панорамой своих белоснежных зубов, а на меня посмотрела чуть ли не с благоговением, я даже поискала глазами какое-нибудь зеркало, чтобы проверить, всё ли в порядке.

– Федора Витальевна, вас уже ждут. Объект на месте.

Объектом оказалось щуплая и юркая девочка лет тринадцати, почти как Алёнка, только одета как попало – видно, денег в её семье отродясь не водилось.

Выглядела она чересчур тощей даже для подростка – ноги, как палки, и из-за этого колени напоминали диковинный чупа-чупс. Глаза наглые, но по тому, как цепко отслеживались малейшие мои движения, сразу догадалась, что девчонка чертовски напугана.

Я понятия не имела, что делать с этим чумазым сокровищем, так что спросила наугад первое, что пришло в голову – не голодная ли она. Секретарша аж подпрыгнула от вопроса.

– Они никогда не хотят нормальную человеческую еду. Мы предлагаем, не сомневайтесь, но им не нравится. Предпочитают брать… По-своему. Раньше пытались кормить насильно, но с тех, как Римму покусали, желающих особо нет.

Наверное, моя удивлённая реакция показалась ей слишком резкой, потому что она вдруг страшно смутилась и покраснела.

– Извините, Федора Витальевна, что лезу не в своё дело. Просто, чтобы вы не подумали, что мы их тут голодом морим… – видимо, моё молчание её вдохновило, – Всё-всё, молчу, извините ещё раз.

Надо было как-то разряжать обстановку.

– А чего она у вас грязная такая? Почему не привели в порядок хоть?

– Так вы же ещё ничего не решили… Вдруг её сразу в зверинец? Тогда можно и не мыть.

От эдакого объяснения я совсем загрустила, но секретарша аккуратно прикрыла за собой дверь и я осталась один на один с объектом. Девчонка поджала под себя ноги и насупилась.

– Как тебя зовут? – присела напротив.

– А вы познакомиться пришли, что ли? – с издёвкой так, но она не удовлетворилась произведённым эффектом и вдобавок показала язык здоровенному зеркалу во всю стену.

Я инстинктивно повернула голову следом и только тут столкнулась лицом к лицу с собственным отражением. Вроде бы всего пять лет разницы, но женщина в зеркале была совсем не такой, как раньше. Черты заострились, но вместе с тем проявилась и приятная округлость фигуры. Пожалуй, так даже лучше. Рассматривала свой новый облик, пока не дошло, что это не просто зеркало, а экран для наблюдения за происходящим в комнате.

И с той стороны наверняка кто-то был.

В дверь постучали, и секретарша робко сунула к нам свой нос.

– Федора Витальевна, вас Варвара Петровна просит подойти. Говорит, срочно.

За экраном обнаружилась с блондинка с пышными формами, засунутыми в довольно спорный деловой костюм, и с явно подкачанными губами. Она отложила телефон и сказала раздражённо, постукивая ногтем по столу.

– Федора, что с тобой? Забыла, что делать надо? Да я бы сама справилась за пять секунд, но мы же договорились, что ты будешь сортировать детишек.

– Варвара?

– Ну а ты кого ждала здесь увидеть? Что так смотришь? – она с сомнением оглядела свой костюм, – Думаешь, чересчур вызывающе для депутата городской думы? Да ну тебя, какая ты занудная. Мне, например, это тело очень нравится, самое оно для милой и скромной женщины, занимающейся карьерой. Ты же не захотела, вот мне теперь приходится отдуваться за всех.

Варвара сделала паузу и с тревогой посмотрела на меня.

– Я не поняла, ты чего молчишь? Обиделась за вчерашнее? Ну и зря, я твоего Царёва и пальцем не трону, сама понимать должна. Не знаю, как ты живёшь на пороховой бочке, а я предпочитаю безопасные отношения. Мне риски и проблемы ни к чему.

– Просто скажи, что я должна сделать.

– Ясно, мы все из себя обиженные, – Варвара откинулась в кресле. – Ваше злодейское величество, будьте так любезны, определите, пожалуйста, есть ли в этой мартышке за стеклом хоть что-то полезное. У меня полный детский дом детей, знаешь ли, и все они жаждут знать, обломилось ли им хоть что-то. Лады?

– Ага. А как это именно делается?

– Издеваешься? Мне всё равно, хочешь, за руку её возьми, а хочешь, поцелуй в лобик. И давай скорее, у меня ещё дел по горло с этими перевыборами.

Перед тем, как прижать ладонь к её лбу, успела заметить странную форму зрачков – будто чернила расплескались, вылились за строго очерченные пределы окружности. Необычная метка. А потом девчонка съёжилась, зажмурила глаза и зачем-то оттопырила нижнюю губу, отчего стала похожа на резинового лягушонка, без которого я в детстве отказывалась залезать в ванную. Кстати, от этого неуместного сравнения почему-то стало легче, не так муторно.

Сначала ничего не почувствовала – только удивилась, какой лоб горячий.

Видения возникли внезапно, вытесняя друг друга, и в получившейся каше с непривычки трудно было разобраться.

Очень много всего про ночной поезд – потный мужик в брезентовой ветровке курит в тамбуре, а потом он же с хрипом оседает на ребристый металлический пол. Проводница шумно сдвигает дверь и недовольно ждёт, когда все покажут билеты. Та же проводница лежит в своём половинчатом купе, неподвижно уставившись в потолок, а очки съехали на ухо. И ещё с утра – опять эта проводница, посеревшая и с тёмными кругами под глазами, пытается не расплескать кружки с кипятком, но те предательски дрожат в её руках, а остальные пассажиры смотрят с осуждением, мол, знаем, чем вы там всю ночь занимались, стыдоба-то какая.

Похоже, девчонка отдохнула душой и телом, наелась перед Москвой до отвала. Промышляет чужой жизненной силой, но хорошо знает, когда остановиться, чтобы не потерять клиента. Опытная – даром, что от горшка три вершка, только-только одной ногой в пубертат. Обычную еду почти не ест, так что организм уже отвык и с трудом справляется с нормальной пищей, чем и объясняется отчаянная худоба.

Потом видения сменяются на Москву – вокзал очень скомкано, слишком много полиции, бочком-бочком и сразу в метро, до остановки ВДНХ.

Мельтешение отдыхающих граждан, но вместе с тем трудно выловить кого-то одного, недоверчивый тут народ, настороженный.

Наконец удача – молодой человек готов отойти в сторонку, поговорить.

А потом, как калейдоскоп, полицейская машина, погрузили без разговоров, на нытьё не реагируют. Да ни на что не реагируют – тоже оборотни, вот это неприятный поворот. И привезли не в отделение, а на огромную подземную парковку, спрятанную под кварталом разноцветных небоскрёбов, вот где раздолье, наверное. Пока ведут к лифту, девчонка вовсю крутит головой, чтобы запомнить по-максимуму, и замечает за колонной шикарную блондинку, кокетливо смеющуюся и обнимающую за шею солидного дядьку. Тот кладёт свои руки на её изящные запястья, а потом другая колонна закрывает обзор. Всё занимает буквально мгновение, но меня рывком выбрасывает из видения.