Цитаты из книги «Держись и пиши»

Единственное, что остается, если взялся за роман – это во что бы то ни стало довести его, проклятого, до конца.

Пора расцвета проходит у всех – но мы же не персики, и это не значит, что мы гнием. Обстрелянное ружье делается только лучше, равно как и потертое седло, а уж люди тем более. Утрачивается свежесть и легкость, и кажется, что ты никогда не мог писать. Зато становишься профессионалом и знаешь больше, и когда начинают бродить прежние соки, то в результате пишется еще лучше.

Мой совет: в пьесе старайся быть оригинальным и по возможности умным, но не бойся показаться глупым; нужно вольнодумство, а только тот вольнодумец, кто не боится писать глупостей. Не зализывай, не шлифуй, а будь неуклюж и дерзок. Краткость – сестра таланта. Памятуй кстати, что любовные объяснения, измены жен и мужей, вдовьи, сиротские и всякие другие слезы давно уже описаны. Сюжет должен быть нов, а фабула может отсутствовать…

1. Если у вас действительно есть свой стиль, его сложно потерять (но вряд ли он есть у начинающего автора). 2. Учеба помогает не потерять, а найти свой голос. 3. Право ошибаться – фундамент креативности. Ищите педагогов, которые не отнимают его у вас. 4. Ошибка может оказаться изобретением. 5. В какой-то момент вы можете потерять спонтанность, но очень быстро вы обретете ее вновь, умея уже намного больше.

В этом они правы. Ведь легко петь песни и разговаривать, когда сидишь на пассажирском сиденье в машине. Но когда начинаешь учиться водить, тебе не до песен. Какая спонтанность? Не забыть бы, какую педаль нажать, что значит желтый ромб на белом фоне и где здесь съезд с шоссе. Этот стресс продолжается какое-то время. Но потом навык нарабатывается – и можно уже и машину вести, и подпевать Борису Гребенщикову, и с пассажирами разговаривать. Ездить всю жизнь на пассажирском сиденье в писательстве – значит ждать внешнего потока, когда писать «легко». Ждать, а не управлять им. А начать учиться – значит пересесть в водительское кресло. На какое-то время вы лишитесь спонтанности. Но она вернется, как только вы освоитесь – и вы сможете ехать куда и когда захотите.

В своем выступлении Кен Робинсон обращает внимание на то, что учителя всеми силами пытаются научить детей не совершать ошибок. Они забирают у них само право на ошибку: «Дети умеют рисковать; если они не уверены в чем-то, они все равно пробуют, не боятся ошибиться. Я, разумеется, не утверждаю, что творить и ошибаться – одно и то же, однако нам известно, что тот, кто не готов ошибаться, не способен творить. Нужно уметь ошибаться; но, когда дети вырастают, большинство теряет эту способность, им становится страшно совершать ошибки».

1. Писательскому мастерству учились и в Древней Греции, и в дореволюционной России. Причем учились в группах, чтобы дело шло быстрее. 2. Никто не думает, что музыкально одаренному человеку не стоит изучать историю музыки или законы гармонии. Как никто не думает, что человеку с художественным вкусом не нужны знания о перспективе или работе маслом, пастелью, углем. Люди считают, что с языком дело обстоит иначе только потому, что они пользуются им каждый день. 3. Способности даются нам в зачатке, а не в расцвете. 4. Развивать их – выбор и ответственность человека. 5. Писатели любят создавать мифы. И миф о том, что они родились гениями – сказка, которую приятно рассказывать.

А знаменитый разбор Достоевским окончания «Петербургских шарманщиков» Григоровича? «Не так надо писать», – сказал Григоровичу Достоевский и исправил фразу «Пятак упал к ногам шарманщика» на «Один пятак упал, звеня и прыгая, на мостовую, за ним другой, потом третий». Что это, как не урок писательского мастерства, который мы изучаем до сих пор?

С тех пор, посещая писательские музеи, я ищу стенды с черновиками и письмами. «Я переписываю каждую страницу по пятнадцать раз», – спокойно сообщает Бальзак в любовном письме Ганской. «Я работаю как дьявол и встаю в полчетвертого утра», – пишет Флобер своей сестре.

За ним следовали софисты и риторы, за плату обучавшие всех желающих красноречию. Мы до сих пор пользуемся приемами, разработанными ими еще до нашей эры. А если по гамбургскому счету, то мы пользуемся ничтожным числом из этих приемов. Куда в большей степени владеют этим инструментарием политики и священники – то есть те, кто произносит речи.