Екатерина Лесина
Браслет из города ацтеков

Их корабли были огромны. Они разрезали волны, как нож разрезает мягкое тело, и паруса сияли белоснежными чаячьими крыльями. Позже, когда корабли подошли ближе, белизна парусов поблекла. А еще позже стало ясно, что никогда-то ее и не было: грязные они, выжженные солнцем, обглоданные ветром.

Этот обман стал первым из многих, и те, кому суждено было видеть, как гибнет великая империя, вспомнили про него.

– Вот, – сказали они, – явлено было знамение, но слепы оказались глаза жрецов, глухи их уши и мертвы сердца.

Все, кому доведется слышать сказанное, ответят:

– Воистину так.

А Куаутемок, глядя на разоренный Теночтитлан, осажденный чужаками и теми, в ком мы видели союзников, окаменел в отчаянии. И я, преданный слуга его, не мог найти слов утешения. Однако смог найти силы, дабы исполнить последнюю волю величайшего из людей.

И сказал я ему:

– Мой повелитель! Нет твоей вины в случившемся. Ибо встретили мы пришедших на земли мешиков с великими почестями, а жрецы и вовсе велели почитать их, как детей мудрейшего Кецалькоатля. И разве не исполнил Монтесума волю их?

– Исполнил, – ответил мне Куаутемок и руки прижал к сердцу, каковое – я слышал стук – жаждало свободы и покоя. Но разве мог он, лучший из людей, бросить слабых и растерянных детей своих? Разве мог уподобиться обессиленному Монтесуме?

В нем, в Куаутемоке, жила последняя надежда мешиков, но мы слишком хорошо знали друг друга, чтобы позволить обманываться.

– Разве не был он ласков? Разве не осыпал иноземцев дарами? Разве не открыл пред ними все двери в славном Теночтитлане? И разве виновен ты, о мой повелитель, в том, что они предали Монтесуму? Змея поселилась в доме нашем, и яд ее ныне разносится по телу.

– Я знаю, друг мой, – Куаутемок взял мои руки в свои, и жест сей выдал мне волнение, прежде не свойственное этому человеку. – Я знаю, что бессильны мы. И что жрецы велят принять новый завет и новую волю. Однако во сне я вижу, как умирает солнце и мир исчезает во тьме.

Я видел тот же сон, и дух Ягуара, живущий в теле, дрожал перед этой тьмой, как будто зверь вдруг ослаб и уподобился человеку.

– Они не боги, вернувшиеся наказать нас. Они – люди. И люди жадные. Золото несчастного Монтесумы ослепило их, оно же и влечет в Теночтитлан, заставляя бросаться на стены с остервененьем бешеных псов. И потому решил я нарушить заветы жрецов. Мы не сумеем победить. Но мы сумеем отомстить. О помощи прошу тебя и тех немногих, кто еще остался мне верен. Скоро падет Теночтитлан, но до того дня…

Куаутемок излагал свою задумку, и с каждым его словом крепла во мне решимость. Видел я, что не зря повелителя мешиков называли мудрым.

И дослушав, сказал я:

– Да будет так.

И обнял он меня, как обнял позже каждого из воинов, что согласились пойти за мной в проклятый город Ушмаль. Мы знали, что не вернемся, как знал и Куаутемок, что не в его силах остановить бурю. Но разве могли мы смиренно ожидать участи своей?

Нет.

А потому случилось все так, как суждено было случиться. И о том расскажу я, Тлауликоли из племени воинов-Ягуаров. Историю же запишет монах, чья судьба также предопределена.

Мне нравится, что в нем нет страха, а ему – что я нахожу время для бесед и не мешаю их записывать. Он надеется, что записи эти спасутся. А еще верит, что крест на шее защитит его от злых духов мертвого Ушмаля. Точно так же я верю, что мой спутник, моя незримая тень, чья шкура разрисована звездами, поможет исполнить поручение моего повелителя.

И да будет так.

Писано в год 1520 от Рождества Христова во время пути мною, смиренным братом Алонсо, со слов язычника, поименованного Тлауликоли и полагающего себя зверем.

Часть 1

Отломился носик стеклянной ампулы, и в воздухе поплыл едкий нашатырный запах. Веки девушки дрогнули, и человек, выбросив нашатырь в мусорный пакет, сказал:

– Ты не спишь.

Она зажмурилась.

– Открывай глаза. Не бойся.

С хрустом отошла широкая лента, заклеивавшая рот девушки. На липкой поверхности остался розовый отпечаток помады.

Присев рядом с пленницей, человек влажной салфеткой вытер ей губы.

– Тебе оказана великая честь, – мягко произнес он, убирая слезу. – Не следует противиться судьбе.

– Ты… ты отпустишь меня?

– Отпущу. Открой глаза. Видишь. Это ведь так просто. У тебя красивые глаза, тебе говорили? Конечно, говорили.

– Ты… ты хочешь меня изнасиловать? – теперь она смотрела на лицо похитителя и удивлялась. Он знаком. Но имя, которое уже готово было слететь с губ, к ним же прилипает.

Нельзя называть его по имени.

– Нет, – отвечает он. – Я помогу тебе, маленькая колибри.

В его руках появляется упаковка ватных тампонов и розовая бутылка с серебряными буквами на этикетке. Логотип знаком.

– Я купил для тебя, – сообщает он, прикасаясь влажной ватой к виску. Ей пришлось закрыть глаза. Она говорит себе, что этот человек – не убийца.

Происходящее – часть игры. Ему нравятся игры. И ей тоже.

Колибри. Птицы на тетради. И птицы на браслете… Возьми, будет амулет на удачу… Тебе ведь нравятся колибри? Ей нравились. Она слушала его и делала то, что он говорил. Она не знала, что он – безумец.

– Это хорошо, что ты не боишься.

– Ты обещал меня отпустить.

Вату и бутылку он тоже отправляет к мусору. Из сумки появляется жестяная банка. Человек окунает в нее ладони и поднимает их, позволяя свободно стекать синей краске. Он касается лица и проводит пальцами по щекам, оставляя пять параллельных полос.

– Не кричи, пожалуйста, – просит он, прижимая к губам измазанный краской палец. – Ты ведь храбрая. И красивая. Ты – птица на чужой ладони. Ты – белый нефрит. Ты – драгоценное перо птицы кецаль…

Она кивает.

Она закрывает глаза и задерживает дыхание, пытаясь отстраниться от липкого холодного прикосновения. Она заставляет замолчать воображение и убеждает себя, что нужно лишь потерпеть.

И когда ткань ее платья трещит в его руках, она молчит.

И когда синие струи ложатся на грудь и живот, она молчит.

И когда связанные ноги покрываются лентами узоров, она тоже молчит.

– Это цвет твоего мужа, – объясняет он, пристраивая в волосах белый флердоранж.

– Ты обещал отпустить меня.

– Я отпущу. К твоему жениху.

Увидев нож, она все-таки закричала. И голос утонул в гулкой пустоте старого ангара.

Дашка грызла миндаль. Она запускала руку в сумочку, громко шелестела, пытаясь на ощупь обнаружить пакетик с орешками, а обнаружив, шелестела еще громче. Наконец шелест смолкал, сменяясь задумчивым вздохом, и очередной орех отправлялся в рот.

В левой руке Дашка держала папку с резюме и задумчиво разглядывала ее содержимое.

Адам наблюдал.

– Эта не подойдет, – Дашка губами подцепила верхний лист и, вытащив из папки, бросила на пол. – И эта тоже. И вообще где ты их набрал-то?

– Воспользовался услугами агентства по найму персонала, – честно признался Адам, поднимая листы. Он разгладил загнутые края и отложил забракованные резюме в папку отработанных.

– Они придурки. Ну вот скажи, зачем присылать в похоронное бюро девицу с дипломом парикмахера? А тут вообще без опыта работы. О! Гениально. Литературовед. Будете о высоком беседовать. О Пастернаке там. О Мандельштаме.

И Дашка выронила всю папку, плюхнула сумочку на колени и, достав орешки, закинула в рот целую горсть. Жевала нарочно громко, демонстрируя раздражение.

– Мне нужен помощник, – заметил Адам. – Это факт. Отрицание фактов не приведет к их исчезновению. И я понимаю, что ты опасаешься повторения инцидента, однако теоретически подобное маловероятно.

– Угу.

– И, таким образом, возникает вопрос выбора. Поскольку все претендентки не имеют опыта в деятельности подобного рода, они находятся в равных условиях. Следовательно, мне предстоит выбрать ту, которая является наиболее перспективной в плане обучения.

– Угу.

– И если я способен оценить экстерьер, равно как и манеру держаться, то мнение о личностных качествах кандидаток хотел бы услышать твое.

– Услышишь, – пообещала Дашка, облизывая пальцы. – И спасибо.

– За что?

– За то, что позвал.

Спустя два часа благодарности у Дашки поубавилось. В горле пересохло, вопросы перепутались, ответы тем паче, а очередь в приемной, кажется, не уменьшилась.

Дамочки чинно выстроились вдоль стены, ревниво поглядывая друг на друга. Бледные лица, черные одеяния. Им бы еще по метле в руки для усугубления сходства с ведьмами.

– Понимаете, я никогда прежде… я никогда не думала, что буду работать в таком… в таком месте, – девица смотрела на Дашку с обожанием, а говорила, перемежая слова с театральными вздохами. Пальчики теребили черный кружевной платочек, а в уголке глаза кляксой сидела мушка…

Потом ее сменила девица с пирсингом в носу и густо обведенными карандашом очами. Эта говорила сквозь зубы, выплевывая слова и всячески выражая презрение и к Дашке, и к миру в целом. Затем появилась блеклая средних лет дамочка в растянутом шерстяном балахоне. И она ушла, уступив место сухопарой старушке с тюрбаном на голове…

– По-моему, вам следует прерваться, – произнес кто-то, и Дашка очнулась. Перед ней на пластиковом гостевом стуле сидела женщина. Средних лет. Внешность приятная, но не запоминающаяся. Голос красивый, грудной. Одета скромно и аккуратно. Серая блузка с камеей у горла. Английская юбка и жилет на крохотных пуговицах.

Дашке жилет понравился.

– Вы выглядите усталой, – повторила женщина, глядя с искренним сочувствием. – Прервитесь.

– Как вас зовут?

– Анна.

Ну да, написано ведь. Имя. Фамилия. Профессия. Учительница младших классов? Но Дашка давно перестала удивляться.

– Почему вы решили сменить профессию? – Дашка закрыла папку.

– Муж переехал. Я с ним. А здесь оказалось, что в учителях нет надобности. Приходится искать альтернативу.

– Значит, вы замужем.

– Пять лет. Детей нет. И не будет, – чуть жестче сказала Анна, касаясь пальцами виска. – Состояние здоровья – отменное. Не брезглива. Легкообучаема. Готова рассмотреть любые варианты расписания и…

– Вам нужна эта работа?

Выражение ее лица не изменилось, но она кивнула.

– Хорошо. Тогда идемте.

Она не стала спрашивать, куда, и это тоже понравилось Дашке. Двигалась Анна мягко, с природной грацией. И Дашка вновь почувствовала себя неуклюжей.

– Если вы будете работать здесь, вам придется сталкиваться с разными ситуациями, – Дашка толкнула дверь в коридор и, указав на висящие маски, пояснила: – Это реальные люди.

– Да. Я поняла.

– И вас это не пугает?

Анна пожала плечами и после секундной паузы пояснила:

– Для многих культур посмертные изображения являются неотъемлемой частью, памятью об ушедших людях.

Очень мило. Даже чересчур.

И любопытно.

В морге Анна спокойно надела халат, шапочку и бахилы. Вдохнув специфический запах, который у Дашки вызывал приступы тошноты, она заметила:

– Здесь несколько непривычно.

– Привыкнете, – пообещала Дашка, надеясь, что так оно и будет. Она толкнула дверь и, пропуская Анну, сказала: – Добро пожаловать в царство мертвых. Знакомьтесь, это Аид.

– Адам, – представился Адам. – Аидом Дарья меня назвала ввиду давних и прочных ассоциаций.

– Я поняла.

Оба стола были заняты. На одном возвышался полотняный горб, к счастью, имевший весьма отдаленное сходство с телом. Зато труп на втором предстал во всей ужасающей красе.

Дашка поспешно отвела взгляд.

– Полагаю, – заметил Адам, накрывая тело простыней, – нам лучше будет вернуться в кабинет. Обстановка там более располагает к беседе.

– Я не боюсь, – поспешно ответила Анна. – Я не собираюсь визжать или падать в обморок. Я понимаю, что при работе мне придется сталкиваться и с… подобными моментами.

Все-таки она Дашке нравилась.

Оставалось всего ничего – чтобы Анна понравилась Адаму.

– В таком случае, – сказал он, глядя Дашке в глаза, – вы приняты.

– На испытательный срок, – уточнила она.

Тело нашла Лиска. Она приперлась в ангар поутру, потому как хотела поплакать и подумать. Больше, конечно, поплакать, но в пустоте и думалось неплохо. В основном о том, что от папика линять надо и скотина он. А сердце Лиске приказывало раз за разом возвращаться в дом и, нацепив улыбочку, выплясывать вокруг сволочи.

Когда же невмоготу становилось, Лиска сбегала. Побеги она готовила тщательно, загодя выматывая папика сексом и готовя снотворное, которое и скармливала после случки. Аккурат получалось часа в четыре утра. Горечь лекарства маскировалась грейпфрутовым соком, и папик отрубался.

Снотворное было хорошим и гарантировало Лиске пять часов свободы. Вообще гарантировало оно больше, но Лиска опасалась рисковать.

Сегодня она, дождавшись, пока папик захрапит, на цыпочках вышла из дому, надела кроссовки и потрусила по дорожке. Она заставляла себя бежать медленно и улыбку на физии держать. Пускай на улице темно и холодно, но это еще не повод демаскироваться.

Случай – дело опасное.

Выбравшись за ворота поселка, Лиска припустила галопом, жадно вдыхая ледяной воздух. Разгоревшийся февраль отвешивал ледяные пощечины и примораживал ресницы, земля кололась сквозь подошвы, и Лиска даже пожалела о затее.

До весны дотянуть надо было.

Не дотянула бы. С каждым днем крепло желание взять с каминной полочки медного носорога да приложить папика по макушке.

Достал.

Ангар привычно вынырнул из темноты, блеснув в лунном свете стальным боком. Пара старых лип приветственно покачали ветвями и проскрипели:

– Здравствуй, Лиска.

И Лиска помахала им рукой. Отпускало. Уходила злость, растворялась обида, и даже желание умереть замерзало на февральском ветру. Когда совсем-совсем замерзнет, Лиска его разобьет. Мысленно, конечно.

Приоткрытая дверь не насторожила. В ангар иногда заглядывали. Эти визиты оборачивались кучами дерьма и пустыми бутылками, использованными презервативами да шприцами. Последнее Лиску пугало. И на следующий побег она решалась, лишь когда чувство тоски и безысходность одолевали страх.

Внутрь она заглядывала осторожно, чутко прислушиваясь к каждому звуку, но в ангаре было пусто. Ни голосов. Ни музыки. Ни даже дыхания, которое есть всегда.

Из-за папика Лиска наловчилась слушать чужое дыхание.

Ничего.

Она остановилась в полумраке, выдохнула клубок пара и, хлопнув себя по бокам, решила: сегодня посидит недолго. Не хватало еще простуду подхватить.

Папик до жути не любит, когда Лиска заболевает.

И чтобы не стоять на месте, Лиска пошла вдоль стены. Сквозь прорези в крыше падал лунный свет, и земля выглядела пятнистой, как леопардовая шкура. И потому пятно, темное среди светлых, не сразу бросилось в глаза. А когда бросилось, Лиска почему-то сразу поняла, что с этим пятном не все ладно.

Но конечно, она не думала, что настолько не ладно!

Из ангара она выбежала и, сложившись пополам, долго дышала ртом. Ее не вывернуло лишь потому, что в желудке было пусто, а успокоительное, которое Лиска исправно глотала уже полгода, наконец-то подействовало. Наверное, именно его действием и можно было объяснить ту глупость, которую Лиска совершила.

Достав из кармана куртки телефон, она набрала номер, бережно хранимый в памяти, и, дождавшись ответа, пролепетала:

– Вася, а здесь убийство. Записывай адрес.

Продиктовав, Лиска добавила:

– Не ищи меня. Пожалуйста!

Знала уже – бесполезно просить, но продолжала цепляться за надежду. И, добравшись до поселка, долго стояла у ворот, разглядывая аккуратные коттеджи, которые некогда казались ей верхом совершенства. Слезы текли по онемевшему Лискиному лицу, грозя попортить макияж.

Но Лиске было все равно.

За беспорядок, воцарившийся в приемной, Дашке было стыдно. Вот сейчас Анна увидит фронт работ, передумает и откланяется, а Дашке придется вернуться и продолжить собеседование.

– Женщина, которая была до вас, ушла пару месяцев тому. И вот… – Дашка развела руками. – Я думала, что сама справлюсь, но как-то оно не мое.

– Вам здесь не нравится? – Анна, присев, подняла карандаш.

– Точно.

– Есть что-то еще, о чем мне нужно знать?

Она смотрела и на Дашку, и на Адама, который привычно держался в тени. И вот надо же было ему рот раскрыть:

– По решению суда я не являюсь дееспособной личностью. Дарья – мой опекун и, следовательно, владелец данного предприятия.

Вот как он умудряется говорить такое светским тоном?

– Он не сумасшедший, – поспешно сказала Дашка. – Просто… неприятная ситуация в прошлом с непредсказуемыми последствиями.

Адам кивнул.

– И… насколько серьезная ситуация?

Вот точно уйдет. Мало того, что местечко стремноватое, так еще и непосредственный начальник – псих. Следовало предупреждать, гражданин работодатель. Глядишь, и собеседование прошло бы быстрее.

– Синдром Аспергера, – выдохнула Дашка, глядя в глаза Анне. И загадала – если та моргнет, значит, не судьба. Анна смотрела прямо, ждала разъяснений, а не дождавшись, мягко пояснила:

– Мне не доводилось… сталкиваться прежде.

– Я не склонен к проявлению агрессии, – заговорил Адам, щелкая суставами пальцев. – Мой интеллектуальный уровень значительно превышает среднестатистический, но вместе с тем эмоциональное развитие отстает от нормы, что вызывает некоторые сложности при личностных контактах.

Анна рассеянно кивнула.

– Я негативно отношусь ко вторжению в мое личное пространство. Я не выношу прикосновений, если человек, который меня касается, не относится к категории близких…

«Спасибо, Адам, за доверие», – подумала Дашка.

– И я не способен адекватно интерпретировать намеки.

Анна молчала. Она перевела взгляд с Адама на Дашку и снова на Адама, будто пытаясь сообразить, сколько правды было в сказанном. И Дашка поспешно пришла на помощь.

– Еще он не способен лгать.

– Тогда хорошо. Но могу я все-таки узнать, что конкретно будет входить в мои обязанности?

Да запросто!

Выбравшись за ворота комплекса, Анна достала телефон. Она очень боялась, что зарядки не хватит – в последнее время батарея садилась за пару часов, но ей повезло.

Набрав номер, она прижала трубку к уху. Когда же ответили, сказала:

– Привет. Я скоро буду. Через полчасика где-то. И у меня хорошие новости… – Анна оглянулась на забор, за которым начиналось снежное поле с черными кольями фонарей. – Я работу нашла.

– Хорошо, – сухо ответил Геннадий.