Часть первая

Глава 1

Изнанка

«Я люблю летние сумерки. Им свойственна та особенная прозрачность и звучность, которые даже самый обычный пейзаж превращают в сказочный мир. Это время, нет пространство, между прямолинейностью солнечного дня и изменчивостью безлунной ночи. Это особое состояние, когда Явь и Навь протягивают друг другу руки и устраиваются рядышком на завалинке. Они делятся сплетнями, вспоминают прошлое и придумывают будущее. И если прислушаться, то можно узнать много интересного…» – Базиль сидел в задумчивости на крылечке дровяного сарая.

Он прислонился спиной к нагретой за день солнцем двери и вытянул перед собой скрещённые в щиколотках ноги, обутые в высокие сапоги. Его веки были прикрыты и, если бы кто-то увидел его, то мог бы подумать, будто Кот спит. Но это было не так. Тонкие кисти рук сложены на животе, пальцы чуть подрагивают, словно пытаются поймать, что-то ускользающее от слуха Хранителя. Эти нервные пальцы, единственное, что выдает напряженность, с которой Базиль впитывает, окружающую его тишину. Он не пропускает ничего из неспешной беседы двух миров, равновесие между которыми он дал клятву беречь. Ведь он Хранитель всего сущего в них обоих. В том мире, что зовется Реальностью или Явью он кот. Рыжий, пушистый и довольно упитанный. А в другом, что по сути является Изнанкой Реальности, он парень. Тоже рыжий, с такими же кошачьими глазами и повадками. На вид ему лет семнадцать, не больше. Он строен и ловок, и одет в старомодный длиннополый сюртук. Хотя почему старомодный? Современные подростки такой прикид называют мантией, и носить его считается особым шиком.

Летний ветерок шевельнул прядь волос на лбу Базиля. Он принёс звук моторной лодки с реки, отголоски разговоров и заливистого детского смеха. Это Лёшка и Никита радуются большому улову. Дедушка и ребята с рыбалки на озере Широком вернулись. «Значит и мне пора!» – подумал Базиль, потягиваясь. Ещё раз оглядел по-хозяйски двор и вынырнул из Изнанки.

Реальность

.

Улов и правда был хорош. Водники Широкого дружили с нашими Чернушкинскими и никогда не скупились на подношения, а потому в ведёрке плескались несколько довольно крупных лещей, пара карасей и даже небольшая щучка сантиметров тридцати в длину. Эту красотку поймал Кит, и теперь он активно рекламировал мне свой трофей.

Я выразил одобрение, удивление, восхищение всеми доступными кошкам средствами. То есть навострил уши, заглянул в ведро, потрогал его лапой, пофыркал и отскочил, когда щука плеснула на меня водой. Потом потерся о ноги хозяев и принялся умываться.

Я, конечно, мог просто сказать, что рад и поздравить его с удачной рыбалкой. И Никита бы понял меня, как, впрочем, и Лёшка. Но это был наш секрет.

Вот уже две недели прошло с того дня, как ребята попались в ловушку Бабы-Яги. Мне тогда удалось в одиночку выручить их из беды. Но чары ведьмы изменили что-то в их восприятии мира. С того дня они видят и слышат меня в любом обличии. По началу это очень мешало мне. Да и им тоже.

Вот представьте себе. Выхожу я на обход в Изнанку. Иду себе серьезный такой, строгий. Я же начальник и привык соблюдать субординацию. И вдруг из-за угла выскакивают эти двое и кричат во всё горло: «Привет, Базиль! Ты куда? В лес?»

Мало того, что они шумят, так Никита ещё и обниматься со мной бежит! И ведь обнимает! Вот только сам-то он в Реальном мире, а я в Изнанке нахожусь, меня другим людям не видно. Да, что там людям, меня вообще никому не видно, кроме них двоих. Вот и стоит малой посреди двора с пустотой в обнимку, раскачивается, а то ещё и повиснет на мне. Я только и успевал Марии Дмитриевне глаза отводить. На Трезора и прочую хозяйскую живность уже сил не тратил, пускай себе пугаются. Овинник меня за эти фокусы уж и так, и эдак распекал, грозился вовсе работу бросить, потому что сил у него курятник наш в чувство приводить не осталось.

Так бы может и ушёл, если бы однажды Кит меня в дедушкиной комнате не застал. Запрыгнул сзади мне на плечи и висит. Я давай крутился, чтоб его снять. Вдруг чую, он ручонки разжал и на пол мешком бухнулся. Поворачиваюсь к нему, а он глазищи вытаращил на меня и пальцем в зеркало тычет. Видно, увидел себя со стороны. Ну, то есть себя без меня. Хотя тут тоже странность… Я-то себя в Изнанке в зеркале прекрасно вижу, а ребята нет. Сколько не пытался разобраться в этой аномалии, так ничего ни в одной книжке ничего и не вычитал. Даже отчет начальству отправил с просьбой помочь, устранить это безобразие, но пока ответа не получил. Вот и кручусь как уж на сковородке.

Эх, да что там говорить! Сложно мне теперь. Но и интересно, конечно.

Вечерами я теперь не с дедушкой у телевизора сижу, а с ребятами на их половине чердака играю. Они мне про свою жизнь городскую рассказывают, гаджетами пользоваться учат. А я их аккуратно с Изнанкой знакомлю, уму разуму учу, чтоб опять в беду не попали. Вот и сейчас выпьем чаю с молоком и пойдём наверх.

Мария Дмитриевна ждала нас на крыльце.

– Ну что, добытчики, будет у нас завтра уха? – спросила она, заглядывая в ведёрко.

– Будет, бабушка, если сварится, – ответил Лёшка.

– Что ж не сварить, когда рыба есть.

Бабушка потрепала его отросшие за месяц волосы и забрала ведро. Рыбаки отправились мыться, а мы с бабой Маней пошли в кухню.

Чайник на плите вовсю кипел. Посреди стола красовалось блюдо с плюшками, а вокруг него расположились как всегда мои любимые мисочки со сметаной и творогом, масло, мёд, варенье и ещё какие-то сладости.

Моё блюдце в уголке у двери тоже было до краёв наполнено молоком. Возле него с отстранённым видом сидел Домовой.

– Вечер добрый, дядюшка, – приветствовал я его.

– И тебе по здорову, племяш, – ответил он, чуть отодвинувшись в сторонку.

– Не составишь кампанию, – кивнул я в сторону миски. Домовой понятное дело не отказался, и, пристроившись с двух сторон, мы принялись лакать молоко. Вернее, это я лакал, а он вытянул губы трубочкой и давай его в себя втягивать. Да так у него это ловко получилось, что мне только и досталось, что усы обмакнуть.

Сыто облизнувшись и сказав мне спасибо, дядька потопал к себе в запечный угол. Ну, а мне оставалось только помыть морду и дожидаться, когда все остальные сядут к столу, может кто и со мной чем-нибудь поделится. Но Мария Дмитриевна вдруг решила проявить твёрдость характера, и когда отмытые в летнем душе мальчики прибежали в дом, выставила меня из кухни в сени.

– Иди-ка ты, Васька, мышей лови. Обленился совсем, – говорит.

Это я-то обленился? Да я и день, и ночь тружусь. Совсем забегался уже. То болото прочёсываю, чтобы ведьма не расслаблялась, то вдоль речки шастаю – пришлых Некки высматриваю. Я про них про этих водяных шведских теперь всё знаю. Мне Лёшка в интернете про это семейство большую статью нашёл. И там всё про их проказы и каверзы расписано было очень подробно. И о том, как они путников сбивают с пути своим пением, и про то, как девушек к ручьям и озёрам музыкой заманивают. А там уж как повезёт, кто вернётся с тех концертов, а кто и нет.

Мне тут такие гастролёры не к чему. Тем более, что они к одной моей знакомой водянице сватаются…

Я вздохнул, сидя посреди сеней. Ну, что тут скажешь, не понимает баба Маня всех масштабов моей работы. Ей главное, что? Мышей ловить. А за порядком следить кто будет? Леший что ли? Надо кстати к нему наведаться завтра. Посмотреть на ельник, на месте ли. А-то, может, за время домашнего ареста Лесавки своё гнездовье на щепочки разнесли, и осталось теперь их многочисленное семейство бездомным и неприкаянным.

Размышления мои прервал лай Трезора.

– Кто это на ночь глядя пожаловал?

В ворота и впрямь стучали. Дедушка пошёл открывать. Я, ясное дело, его сопровождал. Ну как это по моей части гости. Всякое бывает. В глуши ведь живем. Заповедник вокруг, и топь эта опять же Чёрная под боком.

У ворот стояли парень с девушкой. На вид самые обычные, к Изнанке никаким боком касательства не имеющие. У обоих за плечами рюкзаки, на ногах обувь походная.

– Добрый вечер. Мы в Ольховку из Заречья шли, но заблудились в лесу. Не подскажете дорогу?

– Чего ж не подсказать. Да только поздно уже. Может, утра дождётесь? – спросил дед, – Или вас там ждут? Вы к кому идете?

– Да ни к кому конкретно. Просто хотели женщину одну найти и заодно решили пешеходным туризмом заняться. Но вот как-то неудачно начали, – парень развел руками.

– Ну заходите тогда, туристы.

Дед отворил пошире калитку, пропуская во двор гостей. Трезор и я принюхались каждый по-своему, пытаясь узнать как можно больше. Что там вынюхал этот толстолобый увалень не знаю, а вот я всё же уловил что-то лишнее, не присущее Бессонному миру. Только Изнанкой веяло не от них самих, а от их вещей. Я поёжился. Не простые это знать гости. Ой, не простые. А не зря ли Егор Гаврилович их пустил…

А дедушка тем временем велел им скинуть рюкзаки у крыльца и повёл в дом. Я осторожно обошёл вещи туристов, прислушиваясь к своим ощущениям.

Несколько минут посидел у двери, прислушиваясь к разговорам в сенях, но ничего особенного в них не было. Дед велел гостям разуться, показал, где помыть руки. Бабушка пригласила их за стол, расспрашивая, кто они и как так поздно в лесу оказались. Они что-то там отвечали про институт, практику и так далее. Мне это было не интересно. А вот вещи у них были явно занятные. Кроме рюкзаков гости оставили на крыльце две штуковины, назначение которых мне никак не удавалось понять.

Трезору тоже было явно невдомек для чего эти деревянные туго скрученные веревками рамки с натянутыми на них сетками. Может ловушка какая-то? Трезор почесался, повздыхал и на всякий случай решил пометить непонятный предмет.

Я вскочил и бросился, фыркая и шипя, на оболтуса. Отогнав Трезора на приличное расстояние, я принялся к доскональному исследованию поклажи. Нужно было спешить, так как наша перепалка наверняка не осталась незамеченной, и в любой момент кто-нибудь мог выйти во двор.

Спустя пару минут я убедился, что необычный душок исходил не от рюкзаков и даже не от рамок, а от ещё одной загадочной конструкции. Это были два куска фанеры сантиметров тридцать на сорок. Как и рамки они были скручены между собой веревками. А между ними лежало завернутое в газету что-то, что если не принадлежало Изнанке, то абсолютно точно имело к ней отношение. Я напрягся, пытаясь распознать запах. Это было какое-то растение. Но какое?..

Вот когда я действительно пожалел, что пренебрегал уроками старого травника во время подготовки на курсах Хранителей. Этот седой как лунь дедок знал названия тысячи трав, растущих в наших краях и десятки тысяч тех, что уже давно извели неразумные люди. Он учил нас определять их по виду, по вкусу, по запаху. И уж он-то сейчас, конечно, не растерялся бы.

Я отогнал от себя эти мысли широким взмахом хвоста и попробовал решить эту проблему иначе. Цепляясь за узлы когтями, я силился стянуть веревки, стягивающие куски фанеры между собой. Мне почти удалось это сделать, когда в сенях послышались шаги и голос девушки:

– Вы не представляете, какой это необычный экземпляр! Я такого ни в одном пособии не видела.

Она открыла дверь, вышла и подхватила с земли именно эти фанерки. Я едва успел шмыгнуть в тень под крыльцо, иначе бы не обошлось без вопросов. Люди ведь никак не хотят понять, что мы, Коты, делаем только то, что пойдет всем на пользу. Даже если на первый взгляд это и не заметно.

Девушка вернулась в дом, а я так и остался под лестницей в темноте и паутине. Нужно было срочно что-то делать. Нельзя сидеть, сложив лапы, когда непонятно кто вносит в твой дом опасные вещи! Я позвал Домового.

– Дядюшка, ты где?

– Дома, – отозвался он. – Тебе чего?

– Ты бы пригляделся к гостям нашим. И на штуку эту, что девица в дом притащила обрати внимание. Что-то она меня тревожит.

А меня, Базиль, ты тревожишь, – отозвался он, – Если ты до сих пор не понял, что за пакость к нам в дом попала.

– А ты что понял?

– Понял, – проворчал дядька и появился рядом со мной.

Его глаза сердито сверкали. Он отпихнул меня и протопал к оставленным у крыльца вещам. Так же осторожно как я, он обошёл чужую поклажу, принюхался, поковырял пальцем сетку на рамках и зачем-то полез в большой рюкзак. Тот, что нёс за спиной парень. Рюкзак был туго завязан и застёгнут, но для дядьки это не проблема. Он, если захочет, любой замок откроет, глазом не успеешь моргнуть. На то он и Домовой. Правда только на своей территории, а в чужой дом ни-ни. Ему профессиональный кодекс нарушать нельзя. Но рюкзак лежал у нас во дворе, значит, все эти хитрые узлы и застёжки мигом оказались распутаны, и дядька с сопением полез внутрь.

Я не вытерпел и вполз из-под крыльца. Очень мне было интересно знать, что же это он в там ищет. А Домовой уже по пояс забрался в мешок и орудовал в его недрах, тихо бормоча и ругаясь. Наконец он вытащил из рюкзака тонкую потрёпанную тетрадку и сунул мне её под нос.

На обложке крупным почерком было выведено «Использование чародейских трав от телесных и душевных недугов».

Подцепив страничку когтем, я открыл тетрадь. Весь разворот был исписан тем же угловатым крупным почерком. В тексте тут и там мелькали буквы, давно вышедшие из употребления, но не это поразило меня. В тетрадку были вложены рисунки разных растений с названиями и другими подписями точно, как в учебном пособии, что хранилось у меня на чердаке. Я поворошил рисунки лапой. Бумага была старая, но Изнанкой не пахла. Не похоже, что нарисовал их сведущий в магии и знахарстве человек. Да и тетрадка была явно не чародеем писана.

– Это что ж такое, дядюшка? – наконец пролепетал я.

Домовой всё так же хмуро выбрал из стопки рисунков один и прочёл:

– Плакун-трава, растёт при озёрах, высока в стрелу, цвет багров, и та трава вельми добра. Коли оный корень травы в избе положить, то он выгонит и Банника, и Домового. А когда иметь при себе Плакунов корень, то всякой нечистый дух не прикоснется и исполнит все веления.

– То есть, это они дербенник к нам принесли… Нет, я бы понял. Уж его-то запах я бы сразу узнал. Нам его и на контрольных, и на экзамене подсовывали. И я всегда правильно отвечал. Тут совсем иначе пахнет…

– Конечно иначе! – окончательно разозлился дядька, – Тебе, неуч, траву показывали, когда и как собранную?!

– На Ивана-Купала. – ответил я и затараторил как на экзамене, – Особой силой Плакунов корень обладает, если выкопать его на заре Иванова дня.

– А сейчас у нас что?

И тут я наконец понял. Прав был дядька. Сейчас только середина июня, трава ещё больше двух недель силу набирать будет. Не созрели ещё цветы, не вобрали корни всю мощь земных чар. Более того, копать нужно руками или костяной лопаткой, потому что любой металлический предмет сводит волшебную силу корня на нет. А гости наши всего этого явно не знали. Нарушили все правила заготовки, вот и пахнет трава не так.

– Дошло-таки, – вернул меня к реальности голос дядьки. – Челюсть подбери.

Я захлопнул пасть и сглотнул. Домовой собрал рисунки, закрыл тетрадь и принялся заталкивать её обратно в рюкзак.

– Стой, ты что делаешь?! – всполошился я, – Ты зачем им это назад суёшь? Дай сюда! Я её порву, тетрадку эту!

Но он уже застегнул клапан рюкзака и затянул шнурок.

– Не имеешь права, – назидательно подняв палец, ответил мой умный родственник, – Вещь не магическая. Чернокнижия в ней нет, значит не по твоей она части.

– А по чьей?

– По научной, должно быть. Ты, что, Кот, совсем ничего не слышал? Девчонка ясно сказала, что у них практика от института. Они биологи или фармацевты. Гербарий¹ собирают. Травы лекарственные. Сушат их, зарисовывают, описывают. А дербенник этот какой-то особенный. Редкий в наших краях экземпляр. Других сортов пруд-пруди, а таких уже лет сто в наших лесах не видели. Это им их профессор сказал. А тут вдруг бабка из Ольховки на рынок такие цветочки принесла.

– И что?

– А то, что ты меня позвал, и что было дальше я дослушать не смог, – подытожил Домовой, – Но думаю, что примчались они сюда эту бабку искать, чтоб показала, где цветочки рвала.

– А что ж они из города на электричке не поехали. От станции до Ольховки быстрее бы добрались, чем от автострады.

– Так за тетрадочкой в Заречье ходили. В ней ведь именно такой сорт нарисован. Там в Заречье у Тёмы родственница дальняя живёт. Вот у неё-то в семейном архиве и хранилась эта тетрадка. Парень её давно приметил, даже рисунки копировал, а вот теперь для точности решил оригинал позаимствовать.

– Выходит, они сюда за сенсацией научной примчались.

– Выходит, что так. Да вот только прав их профессор. Давно в наших краях эту траву не видели. Я сам лапу приложил, чтоб сей сорт извести. Уж больно он действенным был. Много наших с мест насиженных ушли из-за его применения.

Мы переглянулись.

– Так откуда же она взялась у этой бабки?

За стеной снова послышался шум. Мария Дмитриевна предлагала гостям в доме постелить, но они отказывались.

– Ну что Вы, не нужно беспокоиться. Мы прекрасно устроимся на сеновале. У нас спальные мешки с собой тёплые. Мы вообще в палатке спать планировали. У нас же практика полевая две недели длится.

– Тогда хоть подушки возьмите, – продолжала настаивать баба Маня, выходя следом за дедом и гостями на крыльцо. – Лёша, Никита! Принесите из моей комнаты подушки и пару одеял.

Парень и девушка подняли свои вещи и пошли к повети. Егор Гаврилович приставил лестницу к стене так, чтобы по ней можно было забраться наверх под двускатную крышу, где у нас был устроен сеновал.

Там уже лежало первое накошенное этим летом сено. Оно пахло так, что почти заглушало запахи курятника и хлева. Почти, но не совсем. Девушка поморщилась и нерешительно остановилась, глядя в темноту люка.

– Полезай наверх, Артём, а я потом тебе рюкзаки подам, – скомандовал дед.

Он подал парню большой электрический фонарь. Тот ловко поднялся, втащил за собой рюкзаки, рамки, одеяла и подушки, которые принёс Лёшка. Разложил это всё где-то там и наконец, позвал девушку:

– Всё готово, Карина. Поднимайся. Я тебе сверху руку подам.

Она, всё ещё прижимая к груди фанерную папку с образцами удивительного растения, нерешительно подошла к шаткой лестнице.

– Не бойтесь, – сказал у меня за спиной Кит.

Когда он подошёл, и когда исчез Домовой, я не заметил. Все моё внимание было сосредоточено на том, как держала эта черноглазая Карина свою папку – словно бесценное сокровище. Такая и впрямь не остановится, пока свою траву не найдёт. А как найдёт, то непременно всему миру расскажет.

Егор Гаврилович взялся за папку.

– Давай я подержу, пока ты поднимешься, а потом подам, – предложил он.

– Нет спасибо, не надо. Я так.

Карина взялась одной рукой за лестницу, а другой ещё крепче прижала к груди свою ношу. Артём протянул ей руки. Медленно переступая со ступеньки на ступеньку, она поднялась наверх и уже оттуда крикнула:

– Всем спокойной ночи! Добрых снов.

– Спокойной ночи! – отозвались снизу дедушка и ребята.

Я хотел было тоже подняться на сеновал, но Никита подхватил меня на руки и понёс к дому.

– Пойдём спать, Вася, – шептал он мне, – Ты нам сказку перед сном расскажешь. А я тебя творожком угощу и колбаской. Я специально для тебя припрятал, пока бабушка не видела.

После этих слов я перестал брыкаться. Устоять перед магией вкусной еды я не мог. Тем более, что на ужин у меня было блюдце из-под молока и ещё не пойманная мышь.