На маленьком теплом болотце,

Которое спит в камышах

И козьей тропою зовется,

Где писк комариный в ушах,

В тенечке от елок и сосен,

Тропу охраняющих в лес,

Осины дрожат, словно в осень,

И сложно надумать чудес,

На дне звонкоструйной речушки,

Что через болотце течет,

Стоит в восемь изб деревушка.

Там племя кикимор живет.

В роду есть и вредные бабки –

С тропы да в трясину сведут,

В топляк, где гнилушки охапкой

Скользят под ногой там и тут.

Пугается нервный прохожий:

Тропу потерял, не найдет!

Старухи смеются: он все же

Не скоро домой попадет!

А те, что моложе, сбирают

Бруснику и клюкву в лесу.

На вырубках сосны сажают:

Хранят они леса красу.

Бывает, по осени ходят

Они торговать на базар.

Товар их никто не обходит,

Отборный у них леса дар.

Грибы – без единой червинки.

Все ягодки – жемчуг морской.

И устланы донца корзинки

Свежайшей духмяной травой.

А женщины – тихи, спокойны,

С серебряной гривой волос.

Глаза голубые и стройны,

Видать их вам не довелось?

Ведут себя скромно и строго.

Со злом если кто подойдет,

Глаза отведут понемногу:

И глупый порыв пропадет.

А дети у них любят солнце

И тихую заводь пруда.

Сквозь топи бочажной оконце

Выходят гулять иногда

На берег родного болотца,

Где соснами высится лес:

Там птичка на свист отзовется

В лазури высоких небес.

Мальчишки, девчонки гурьбою

Тропою пойдут не спеша.

Случись что, их леший укроет.

Малина спела, хороша!

Алеют ладони и щечки,

Корзинка – почти целиком.

В глазах – словно неба кусочки.

Устанут и в речку, свой дом.

А вырастут – кто-то беспечно

По белому свету пойдет,

И где-то в лесах бесконечных

Пристанище, может, найдет.

А кто-то поселится в речке

Иль в синей озерной дали.

Ведь этот народец предвечный –

Хранители нашей земли.

…

В сокрытом от глаз поселенье,

Где ива купает в реке

Зеленые листики с тенью,

И ветки лежат на песке,

Жила небольшая девчонка.

Венки из ромашек плела,

И песенки пела столь звонко –

Синичка так спеть не могла.

Ее прозывали смуглянкой,

Ведь начали косы темнеть.

Глазенки – коричнево-ярки.

Начнут вдруг от смеха блестеть

И сыпать улыбками солнца.

Ей нравились сосны и бор,

Лазурные в тучках оконца,

Дождливый ночной разговор.

У всех цвет волос серебристый

И даже чуть-чуть с зеленцой.

У девочки – серый, искристый.

В веснушках у носа лицо.

Любила она слушать сказки

Про лешего, Бабу-ягу,

Пока не закроются глазки,

И солнце истает в логу.

Однажды, став чуточку старше,

Она, вместо сказки под ночь,

Спросила: "Пусть мамочка скажет,

А чья же я все-таки дочь?

На вас я совсем не похожа,

И леший не взглянет вовек.

Вот смуглая гладкая кожа…

Скажи, мой отец – человек?"

И мама вздохнула тихонько:

"Ты – Сени-лесничего дочь,

Красавец, за руку легонько

От дома увел меня в ночь.

Любились мы с ним до рассвета.

Слова дорогие шептал,

Что краше меня в мире нету,

И волосы в косы сплетал.

Ты знаешь, хотелось бы вечно

Вот так и глядеть на него.

Любимой быть рядом, беспечной,

Вокруг, кроме нас, никого…

Он утром уснул на рассвете.

А я потихоньку ушла.

Далёки от нас люди эти.

Потом я тебя родила.

А леший… ну просто сердился.

Он знал, что сердечко болит.

А внешность твоя, моя дочка,

Все время о нем говорит". -

"Что ж, мама, ты с ним не осталась,

Мы жили бы вместе с людьми!"

"Поверь, я бы с ним не рассталась.

Но только ведь мы – не они!

В людских деревнях много злобы,

И зависть – предтеча беды:

Достаточно искорки, чтобы

Пошло полыхать без воды.

Наш, деточка, нрав для них чуден:

Покорны нам травы и снег.

За это не любят нас люди –

Устроен вот так человек.

Не дали нам жить бы спокойно,

В болотце плескаться родном.

Наш говор неспешный, достойный,

Назвали бы злым колдовством.

Мы реки лелеем, и травы

Растим под сиянием рос.

Стрекозы, леса и дубравы –

Душой в это каждый пророс.

Природу готовим мы к чуду

Дождя или светлого дня.

А люди придут ниоткуда –

В лесу все дрожит от огня.

Сгорают от боли деревья:

Недолгим был прожитый век.

На трупах встают поселенья.

Скажи