Яр тяжело вздохнул, положил тяпку рядом с кучей крапивы, и пошел к забору – тропинки здесь не имелось, но уставшему Яру было лень сейчас тащиться в обход. Дойдя до просевшей ржавой рабицы, Яр привстал на цыпочки, и крикнул:

– Ада! Эй, Ада, ау!

Музыка продолжала играть.

– Ада! – снова позвал Яр. – Ада, мать твою!.. Ада, ответь!!!

– Чего? – раздалось с террасы. – Ой, Яр, это ты? Ты чего кричишь?

Музыка смолкла. Ада вышла на террасу, увидела Яра, и тоже подошла к забору.

Как тогда, вдруг подумал Яр. Почти как тогда, когда…

– Потише сделай, штраф же влепят, – сердито произнес Яр. – Битлы, английский, ты соображаешь? Ещё Ллойда бы включила. Или Меркьюри. Додумалась.

– И включу, – упрямо ответила Ада. – Перестань меня пугать, тут всё равно никто не услышит.

– А вдруг? – Яр прищурился. – У тебя денег много, что ли? На сколько штрафов хватит?

Ада поскучнела.

– Ладно, – неохотно согласилась она. – Я тогда в наушниках.

– Вот в наушниках сколько угодно, – согласился Яр. – Но чтобы музыка так орала – не надо. Ты же понимаешь.

– Чего ты со мной, как с маленькой… – начала Ада, но Яр её перебил:

– Да потому что ты и есть как маленькая! – сердито сказал он. – До седых волос дожила, а ума как не было, так и нет. Осторожнее надо быть, ты понимаешь это? Осторожнее! Элементарная осторожность, не более того. Разумная осторожность. Не лезь на рожон, не высовывайся, не светись. Не давай никому повода сделать с тобой что-то такое… – он осёкся, махнул рукой. – То, от чего станет ещё хуже. Ты поняла, в общем.

– Хорошо, – обреченно отозвалась Ада. – Чаю хочешь?

– Хочешь, – кивнул Яр. – А я тут крапиву срубил, между прочим, – с гордостью добавил он.

– Да ладно? – удивилась Ада. – Можно посмотреть?

– Заходи, – Яр улыбнулся. – Целая поляна получилась. Там, под яблонями, оказывается, столько места. Я уже и забыл, что там так может быть.

– Сейчас подойду, – кивнула Ада. – Слушай, а может, щей сварить из этой крапивы?

– Не, не получится, – покачал головой Яр. – Она старая, а щи только из молодой варят. Да и вкус у них не очень, если честно. Из щавеля вкусные были, помню, но ни тебе, ни мне нельзя щавель.

– Увы и ах, – согласилась Ада. – Иди, открывай, сейчас буду.

***

– Считки Яра из того периода – вещь довольно тягостная, – Пятый покачал головой. – Это видно даже по превью. Нет, откроем несколько, но…

– Но в двадцать он пытался вести что-то типа дневника, и надо сделать сверку с его записями, – закончил Лин. – Вообще, если честно, на меня это действительно похоже. Скрипач, вот честно, ты сделал бы то же самое, что и он?

– Ты ещё спрашиваешь? – Скрипач невесело усмехнулся. – Да. Сделал бы. Причем это единственное, что я бы сделал, наверное. Он… молодец. Сумел восстановиться в институте, продолжил учёбу. Я бы так не смог. Конечно, приемные родители его в тот период поддерживали, но отец умер, когда Яру был двадцать один год, и мать через три года уехала в Пермь, к старшей части семьи. Он остался один. Не совсем, но, по сути, один.

– Смычка, – вдруг произнес до того момента молчавший Ит. – Вы не заметили?

– Что именно? – не поняла Берта.

– Ну ты-то дорогая, ты-то что? Мы же там жили. Где была Масловка? Куда хотели попасть Фламма? Пермь. Круг практически замкнулся, – Ит покачал головой. – Нельзя быть такими рассеянными.

– Господи… действительно, – Берта открыла визуал. – Да, правда. Ты прав, всё верно. Ну и ну. Это значит, что оно как-то ещё работает, по всей видимости. Если оно вот так замыкается в таком построении…

– Сейчас мы это точно не просчитаем, – заметила Эри. – Но да. Что-то есть. Точно есть. Лин, вы не смотрели, когда он… это сделал?

– Выкопал Яна? Как только его выпустили из дурдома, почти сразу, как только смог, – Лин вытащил из пачки тетрадь в темно-зеленом коленкоровом переплете. – Это лекции, если что. Формальная логика, второй курс. До академки, и после. В конце этой тетради есть несколько дневниковых записей. Он пишет… сейчас, найду. Одну минуту. Вот, отсюда.

«…повёл себя действительно глупо. На нервах. А так нельзя, потому что надо не дать им себя поймать, как в прошлый раз. Ошибкой было приходить туда днём, при свете, и пытаться вызволить Яна у всех на виду. Они не понимают. Все два года я думал, что я тогда сделал не так, и даже с лекарствами, но сумел осознать, что они не понимают и не поймут. Ничего и никогда. Ему холодно, он там совсем один, а им всё равно. Значит, эта тайна должна остаться моей тайной, и ничьей ещё, и я должен сделать всё так, чтобы они не поняли…»

– Довольно сбивчиво, – покачал головой Скрипач. – Догадываюсь, какая у него была схема по лекарствам, от этой химии у нормального человека мозги в кашу превращались, а если после стресса, с ПТСР, с неврозом, с депрессией…

– Вот ты только мне про это не говори, – попросил Ит. – У меня мандраж начинается, когда я про те двадцать лет вспоминаю, когда ты мозгами уехал. Ты был хорош и с таблетками, и без таблеток, уж прости.

– Да знаю я, – Скрипач поскучнел. – Но, согласись, это всё же была не шизофрения. Хотя ставили её, да.

– Верно, – кивнул Ит. – ПТСР, выражаясь здешним языком. И у Яра по сей день именно ПТСР, но – с элементами паранойи. Думаю, если бы ему пошли навстречу, и не отбирали бы урну, он бы оправился быстрее. Он два раза откапывал брата. Оба раза его забирали в милицию, один раз избили, урну забирали, перезахоранивали снова. Началась мания преследования, на фоне шока и стресса. Начал проявлять агрессию. Оказался в больнице. Вышел оттуда… сами догадываетесь, в каком состоянии. Он ведь не мог объяснить, почему поступает именно так. У него не было ни знаний, ни инструментов, ни понятий, с помощью которых он сумел бы как-то… а, чёрт, даже говорить про это не хочется.

– Они гораздо сильнее прочих, – вдруг сказала Берта. Эри тут же согласно закивала. – Они сильнее Амрита и Фламма. Они в разы сильнее Гарика и Тима с Рэмом. И самое скверное, что они это, кажется, чувствуют. Интуитивно. Подсознательно. Даже сейчас.

– Сила силе рознь, – Скрипач тяжело вздохнул. – Лин, что там дальше?

– Дальше там хреново, – Лин снова принялся листать тетрадь. – Нет, прочесть я, конечно, могу, но не хочется, если честно. Тяжело.

– Надо, – Берта отобрала у него тетрадь. – Давай лучше я. Рыжие, оба, если не хотите слушать, то не нужно, как мне кажется.

– Нужно, – возразил Скрипач. – Это не игрушки, Бертик. Урна по сей день с ним. Боюсь, это всё может оказаться важным.

– Я вот тоже боюсь, – добавила Эри. – Ладно, давайте читать, раз уж начали.

***

«…подойти к делу обстоятельно. Поскольку голова работает ещё неважно, буду писать себе здесь всё, что требуется, чтобы ничего не забыть и не перепутать. Чёртовы проклятые таблетки! Кажется, мать не догадывается, что я перестал принимать их, делаю вид, что пью, а на самом деле выкидываю. Мысли постепенно проясняются, я хотя бы перестал путать вечер с утром, и правое с левым, но даже для простых действий требуется много усилий. Например, почистить зубы. Это сложно. Надо сперва дойти до ванной, включить свет. Потом найти свою зубную щётку. Намочить её. Найти коробку с порошком. Потыкать щеткой в порошок, потом начать водить ею по зубам, по всем зубам, не пропускать. Потом помыть щетку. Прополоскать рот, умыться. Поставить щетку на место. Убрать коробку с порошком. Выйти из ванной. Выключить в ней свет.

Перечитал сейчас, что написал, понял, что писал про ванну и зубную щетку почти двадцать минут. Как же я учиться буду? Нет, таблетки пить нельзя, от них весь мир становится, как замедленное кино. Я так ничего не сумею сделать. Ян там совсем один, а я по полчаса зубы чищу…»

– Ужас, – Эри зябко поежилась. – Рыжий, а дальше там что?

– Дальше… так. Следующая запись через два месяца, судя по дате. Датировок мало, он их ставит не везде, – Лин перевернул страницу. – Мыслит он тут уже гораздо лучше, но вот паранойя никуда не делась.

«…мать, она следит за мной. Постоянно. Глаз не спускает. Таблетки выкидываю, потому что там, кажется, снотворное в схеме, а мне надо научиться, наоборот, не спать ночью, потому что действовать придется именно ночью. Как избавиться от неё, хотя бы на время? Я спрашивал, не собираются ли они с отцом на дачу, и она в ответ очень странно на меня посмотрела. Неужели догадалась? Проклятие, придется всё перепрятывать снова.

Я достал саперную лопатку, мешок, перчатки, и стамеску. Сейчас февраль, земля смерзлась, её придется долбить. К тому же я не знаю, на какую глубину они спрятали Яна. У меня пока что нет фонаря, и нет денег, чтобы его купить, а без фонаря моя затея обречена на провал. Нет, в темноте я вижу неплохо, но я очень боюсь повредить крышку урны, стамеску и лопату я заточил достаточно остро, чтобы можно было работать быстро. Без стамески я не справлюсь, потому что земля пока что действительно мерзлая…»

– Ага, он собирался отправить мать и отца на дачу в феврале, и удивлялся, почему мать на него странно посмотрела, – покивала Берта. – Я всё понимаю, и очень ему сочувствую, но я бы тоже на него посмотрела странно, если бы подобное предложили мне. Ит, печь в их доме есть?

– Нет, – покачал тот головой. – Отродясь не было. Дом мы проверили, и печи там не стояло никогда. Только электрические обогреватели. Второй этаж – мансарда, комната матери и отца, первый этаж – гостиная, она же столовая, она же комната с телевизором, комната братьев, по сути, каморка, кухня, тоже небольшая, и терраса. Сам по себе дом маленький, побольше, чем дом Ады, но маленький. Это у Романа домище еще тот, а эти… – Ит махнул рукой. – Курятники.

– И в этот курятник он хочет выпихнуть мать и отца зимой, – резюмировала Берта. – Да, скорость у него уже повысилась, но вот соображал он в тот период не очень.

– До середины апреля он метался туда-сюда, таскал инструменты с места на место, – Лин открыл следующую запись. – Вот тут я прямо себя даже узнаю, пожалуй.

«…чтобы они не поняли. Спрятал лопату, стамеску, и другие предметы на чердаке, но туда тётки ходят вешать белье, и я всё оттуда унёс, потому что могут найти. Пока что закопал под кустами, под окном. Днём ещё ничего, а вот ночью по десять раз вскакиваю смотреть, не нашел ли кто. Очень боюсь, что сопрут. Переложить под кровать? Но мать отыщет, когда подметать будет. Антресоли? Неплохой вариант, но придется затолкать всё поглубже, чтобы не бросалось в глаза, если кто-то что-то там решит поискать. Хотя что там искать? Один старый хлам…»

«…снял нижнюю крышку с пианино, там есть место. Сегодня ночью переложу всё туда. Чтобы они не услышали, добавил им в чай своё снотворное, так что спать они будут крепко. Думаю, от одного раза ничего случится…»

– Ничего себе, – Берта с ужасом посмотрела на Лина. – Он ведь мог их отравить, запросто!

– Мог, – кивнул Лин. – Но повезло, всё обошлось. В тот раз обошлось.

– Ты хочешь сказать…

– Я пока ничего не хочу сказать, но, судя по всему, он проделывал этот фокус потом не единожды, – Лин перевернул несколько страниц, кивнул. – Да, не единожды. Погоди, тут до этого ещё немало. Кстати, интересно. Он записывал, пока не сделал то, что хотел сделать. После… успешного завершения есть всего четыре записи. Вот они, совсем короткие. И в двух из них тоже речь идет о снотворном, которое он скармливал матери и отцу.

– Он защищался, – вдруг вступилась за Яра Эри. – Они ведь не разрешили бы ему, не позволили…

– Это понятно, что защищался, но ты пойми – он действительно отдавал себе отчет в своих действиях лишь частично, – Ит вздохнул. – И он был опасен. Очень опасен, в этом и родители, и психиатры оказались правы. Идея, которой подчинялась и продолжает подчиняться его жизнь, является безопасной для окружающих только в одном случае. Если они не трогают урну. И самого Яра тоже.

– Ребята, мне что-то не по себе, – сказала вдруг Берта. – И совершенно расхотелось читать это всё дальше. В какой-то момент показалось, что они – это действительно в какой-то степени мы, но сейчас я, кажется, начинаю осознавать, что это не мы вовсе, это нечто совсем иное.

– Согласен, – кивнул Лин. – Да, это тебе не Гарик с Рэмом и Тимом. И даже не братья с самолётиками. Это нечто большее, не зря гений так перепугался.

– А на твой взгляд – он перепугался? – удивилась Эри.

– Ты разве не заметила? – Лин повернулся к ней. – Он действительно их боится. Не понимает, боится, и старается держаться от них подальше. Возможно, окажись мы на его месте, мы бы поступили в тот период точно так же. Вот, смотрите.

«…эта вылазка оказалась неудачной. Родителей я уложил спать так же, как тогда, когда прятал инструменты, до кладбища от Теплого Стана добрался быстро, за сорок минут – не зря я тренировался, бегал, бросил курить, и почти перестал пить кофе. Я ехал сперва на метро, а оттуда, от конечной остановки, уже бежал, и прибежал даже лучше по времени, чем рассчитывал. Время засек, сорок минут. В следующий раз попробую уложиться в тридцать пять.