© Екатерина Белецкая, 2022

Глава 1
Братья Фламма. Правила игры в крысу

– Ян, скорей, – Пол стоял у двери, и, придерживая её рукой, то и дело выглядывал в коридор. – Ну? Ты где?

– Сейчас… – винтик всё никак не поддавался, медная чашечка колокольчика прокручивалась, влажные от напряжения и волнения пальцы то и дело срывались, но Ян не сдавался, он продолжал упрямо крутить винт, прижимая скругленную шляпку что было сил. – Погоди, минуту ещё.

– Док сейчас придёт, какая минута! – шепотом заорал Пол. – Давай быстро!

Винт, о чудо, наконец-то поддался, гайка провернулась, и Ян в несколько секунд согнал её, наконец, вниз, с винта. Подхватил медную чашечку, сунул в карман. Воровато оглянулся, заметил на краю обшарпанной столешницы початую пачку доковских сигарет, секунду помедлил, и сунул пачку туда же, куда только что спрятал чашечку. На цыпочках подошел к Полу, встал рядом.

– Пошли, – велел Пол. – Вроде нет никого.

Никого и не было, Ян и сам это отлично слышал, но он всё равно нервничал, потому что это сейчас никого, а через несколько секунд в коридоре запросто мог кто-то появиться. Услышать-то они, конечно, услышат, но толку от этого – кабинет дока располагался в тупике, незаметно смыться не получится. Они вышли, Ян аккуратно, беззвучно прикрыл дверь, и братья неспешным шагом направились в сторону выхода, к повороту коридора.

– Дай мне, – приказал Пол.

– Чего это? – нахмурился Ян.

– У тебя карман дырявый, дай, – настойчиво повторил Пол.

– Ай, да, точно, – Ян замедлил шаг, вытащил из кармана медную чашечку и початую пачку, Пол, секунду помедлив, сунул добычу в карман штанов.

– Почти полная, – с тихой радостью сказал он. – Слуш, давай им не всё?

– Шесть штук отдадим, – согласился Ян. – Скажем, док сам скурил. Он смолит постоянно, чего они, считали, что ли?

– Точно, – кивнул Пол. – На кого док подумает, интересно?

– У кого пачка будет, на того и подумает, – пожал плечами Ян. – Понял?

– Понял, – ухмыльнулся Пол. – Жалко, что «Памир», вонючие такие…

– Не было «Герцеговины», – вздохнул Ян. – С собой, небось, унёс.

– Ну а то, – согласился Пол. – Хитрый он, док. Может, специально «Памир» оставил?

– Может, – Ян вздохнул. – Пошли этих найдем? Отдать надо, а то они опять…

– Пошли, найдём, – кивнул Ян. – Они у завода, небось. Чем быстрее отвяжемся, тем лучше.

* * *

Братьев Фламма в детдоме имени К.П.Маслова не жаловали с первого же дня их появления в этом детдоме девять лет назад. Братья выглядели в сравнении с другими пацанами хиляками, впрочем, слово для них нашлось быстро, и слово это было отнюдь не хиляк – привычное, крепенькое словцо, которое начиналось на «за..», а заканчивалось на «…оты». Хотя, конечно, и хиляками их и называли, и считали. Причем хиляками не того хитрого вывернутого толка, который в среде детдомовцев еще как ценится, а простодушными хиляками, не сильными, не крепкими, неумелыми. Просто двое тощих мальчишек, семи и восьми лет соответственно (братья были погодками), которых еще и записали обоих восьмилетними, тем сравняв их невеликий возраст. Ян, который был старшим, от Пола, который был младшим, внешне почти не отличался, разве что цветом волос и глаз, да и в росте они к десяти годам сравнялись. Впрочем, не только внешность была причиной того, что братьев чморили все, кто только был в состоянии это сделать. У братьев имелась фамилия – не фамилия, а чистая провокация. Фламма, подумать только! И – имена. Януш и Пол. Среди Пашек Комаровых, Горек Сивых, Лёшек Черновых, и прочих Поликарпов со Матвеями и Тихонами быть Яном и Полом, да еще и Фламма – это то же самое, что быть куском мяса на веревке, закинутым в стаю голодных акул, которые сожрут, и не поморщатся. И действительно, никто не морщился. Братьям доставалось за всё, в первую очередь – просто за факт существования. Впрочем, справедливо будет заметить, что доставалось не только им, тот же Пашка Авдеев, не смотря на правильность своего имени, страдал порой ничуть не меньше, а временами и больше, потому что Пашка был из рода предателей, а братья Фламма – всего лишь из погорельцев. Что с ними было до Масловки, они толком не помнили. Так, куски какие-то. Вроде был то ли деревенский, то ли городской дом, частный, деревянный, в котором они жили всей семьёй. И мама с папой были. И бабушка тоже была. И куры во дворе. Рыжие, яркие, как солнечные всполохи, куры. И кошка, белая, с серыми пятнами. А потом случилось что-то настолько страшное, что братья и не запомнили, что именно. Больницу они помнили, в которой им лечили ожоги, впрочем, не очень-то и сильные. Интернат пермский, в который они попали на полгода после больницы, тоже помнили, скудно там было совсем, в этом интернате, голодно, и приехали оттуда братья в детдом Маслова вшивыми и грязными, но, на удивление, почти что здоровыми. Да, осталось у каждого на память о прошлой жизни по паре ожогов, но не более. У Яна обгорело левое плечо, у Пола огонь оставил след на правой голени. В сопровождающих документах было указано, что братья Фламма пережили пожар, потому что успели спрятаться в подвале, чудом не задохнулись, и упала на них горящая балка, оттуда и отметины. Ни про семью, ни о происхождении не было в деле ни слова, однако братья хотя бы были не «политические», только по этой причине их трепали поменьше. Но фамилия… Не было во всём Морознове второй такой фамилии, ни в поселке, ни на выселках, ни в детдоме, ни в лесхозе, ни на комбинате, ни бараках, да и вообще нигде. Не было, да и быть не могло.

Морозново, в прошлом закрытый, как про него говорили, «секретный» посёлок, точнее, небольшой городок, пребывало в полнейшем запустении, и запустение это началось вскоре после безвременной кончины двух образующих всю его структуру предприятий. Сперва, по словам обкомовских деятелей, из-за происков врагов пришлось «порешить» аэродром, потом, тоже не иначе как из-за происков, накрылся медным тазом завод, производивший когда-то что-то большое и железное, но что – не помнили, или старательно не хотели помнить, даже старожилы Морознова. Словом, ныне Морозново пребывало в полнейшем упадке, и, кабы не лесхоз с комбинатом, давно бы разделило судьбу соседней Хованки, которая уже лет десять как практически полностью опустела. Лесхоз был большой, равно как и комбинат, размеры которого поражали воображение. Комбинат производил древесно-стружечные плиты, и работы там хватало всем без исключения – собственно, исключаться куда-то в Морознове было в принципе невозможно. То есть некуда. Судьба тех же детдомовцев, к примеру, была предрешена изначально: либо комбинат, либо лесхоз, причем комбинат, конечно, предпочтительней, потому что и столовая есть своя, и комнату в бараке-общежитии какую-никакую дадут, особенно семейным, и даже ателье и поликлиника при комбинате имелись, в отличие от лесхоза. Тот, разумеется, тоже не бедствовал (то есть на самом деле бедствовали все, но не так, чтобы совсем уже отчаянно), но поликлиникой его сотрудники пользовались обычной, да и еду горячую в лес возили отнюдь не каждый день. Словом, сотрудники лесхоза крутились, как могли, при этом утверждая, что так даже лучше, чем на комбинате эпоксидку нюхать, комбинатские же смотрели на лесхозовских свысока, явно считая себя белой костью в отличие от быдла. Это была война, тихая, давняя, застарелая, но никогда не приедающаяся; совершенно абсурдная война, ведь оба предприятия существовать могли только совместно.

Центр Морознова помнил о лучших временах. На улице Раздольной, главной, широкой, и местами даже асфальтированной, имелись дома отнюдь не барачного типа – бывшие купеческие двухэтажки, флигельки, красного кирпича, столетней давности дэкашник, с облупившимися колоннами, в котором крутили кино и устраивали иногда танцы; несколько чудом выживших магазинов, аптека, промтоварный, в котором, кажется, кроме воротных петель да сто двадцатых гвоздей отродясь ничего не было, и рынок, который, впрочем, работал только в выходные. Сгонять на Раздольную в среде детдомовцев считалось особым шиком, а уж если купить мороженого, или, в торговый день, кулёк семечек… впрочем, про мороженое и семечки обычно было либо враньё, либо и вовсе сказки, потому что откуда детдомовским было взять хоть копейку на мороженое и семечки.

Неподалеку от посёлка находились развалины, вдохновлявшие на подвиги не одно поколение мальчишек – главным объектом был, конечно, завод, от которого осталось немало, от полупустых цехов, до энергетических щитов, в которых, по слухам, по сей день водилось электричество. Полазать по заводу – это было престижно. Да еще можно гаек набрать на грузила, к примеру. Поэтому на завод, в отличие от аэродрома, ходили охотно и много, невзирая на запреты и угрозы.

А вот аэродром растащили подчистую, всё, что на нём имелось – это чудом сохранившаяся вышка, стены ангаров, лишенные даже крыш, и огромное, постепенно прорастающее травой бетонное поле, в самом центре которого находился почти полностью лишенный обшивки остов самолёта. То есть обшивка сохранилась на кабине, да местами над участком, где когда-то был салон, крылья жители Морознова давно ободрали полностью, потому что им надо было «железки поплощее». Всерьез аэродром интересовал, пожалуй, только братьев Фламма, прочие же считали его местом никчёмным, и были, пожалуй, правы. Что там делать, в этом чистом поле, продуваемом всеми ветрами, в котором от дождя можно укрыться только под вышкой, да и то с риском получить по голове какой-нибудь железкой? Дурное место, да и никчёмное. Никудышное.

* * *

Комаров, Зотов, и Ковригин нашлись там, где и ожидали их найти Ян с Полом – за главным корпусом завода, на своем «коронном месте». Коронное место располагалось за одним из цехов, в укромном закутке, и обладало сразу несколькими преимуществами. Во-первых, оно находилось под крышей, потому что в закутке был дебаркадер для выгрузки машин, и имелся неплохо сохранившийся навес. Во-вторых, удрать, если что, можно было сразу в двух направлениях. В цех, по лестнице наверх (страшновато, потому что лестница сильно проржавела), и вниз, в люк (еще страшнее, но если сравнить с тем, что устроят взрослые, если поймают – не так уж и страшно). Место гоп-компания себе устроила роскошное, с размахом: из конторки приволокли диваны и кресла, причем даже мягкие, обтянутые расползающимся дерматином, ящики, заменяющие столы, и даже для чего сейф с сорванной дверцей, которую, впрочем, ушлый Комар приставлял на место.

– О, крыса ползёт, – Коврига, увидев братьев, приподнялся с дивана, и ухмыльнулся.

– Какая? – спросил Комар. Он вставать не спешил, сидел в своём любимом кресле, и курил, пуская в воздух сизые дымные кольца.

– Двухголовая, – отрапортовал Коврига. – Вшивая.

– Сам ты вшивый, – сердито ответил Пол.

– А рыжих не спрашивали, – отрезал Коврига. – Вообще молчи, у тебя души нет, чего с тобой говорить.

– Есть у меня душа, – Пол нахмурился.

– Рот закрой, – мирно посоветовал Комар. – Яшка, давай, чего накрысили.

– Меня зовут Ян, – в который раз уже сказал Ян. Имя «Яшка» бесило его несказанно, Комар про это, конечно, знал, и сейчас давил на больное специально.

– Куян, – передразнил Комар. – Давай, сказал, чего принесли.

Из карманов братьев на импровизированный стол из ящика перекочевали следующие предметы: два коробка спичек, оба початые, шесть сигарет в пачке, которую зацепили в кабинете доктора, кусок синтетической бечевки (баб Зина оборется, веревка-то была для белья), открытка с изображением пышнотелой актрисы Грибановой (увидев открытку, Коврига с удовольствием причмокнул), и слипшиеся в комок сахарные помадки, которые Пол стащил у математички из ящика рабочего стола. Помадки были, к сожалению, так себе – все в какой-то крошке, дряни, посеревшие, и выглядели совершенно непрезентабельно.

– И это всё? – с возмущением спросил Комар.

– Ну… да, – вздохнул Ян. – Что смогли.

– Плохо стараетесь, – менторским тоном произнес до этого молчавший Зот. Он сейчас явно пародировал голос учителя русского языка, обладавшего мерзким характером и густым елейным баритоном. – Надо работать, мальчики. Прилагать усилия. Вот вы, братья Фламма, приложили усилия? Нет? Садитесь, двойка.

– Да, Зот, двойка им, – подтвердил Комар. – Так, Фляма-мяма, вот чё. Идите, доставайте, чё скажем. Леску чтобы принесли, два поплавка, хлеба, да не чёрствого, картоху…

– Тебе, может, Сферу с неба достать? – зло спросил Ян. – Издеваешься?

– Это ты издеваешься, ушлёпок, – Комар прищурился. – Ты сегодня кто? Крыса. Потому что ты вчера вытянул что? Травинку короткую. Чё тебе не ясно, Фляма-мяма? А ну пошли, и если до вечера не достанете, Зот вам пропишет песочной колбасы.

– Пойдём, – Пол дернул брата за рукав. – Ян, идём.

– Во, вторая крыса думалку включила, – обрадовался Комар. – Давайте, шевелите булками, пошустрее.

– И где мы это всё возьмём? – безнадежно спросил Ян.

– Да хоть в Пермь сгоняйте, но чтоб к вечеру было, – Комар вытащил из пачки сигарету, понюхал, скривился. – «Памир», блин. Самые вонючие притащили… уроды…

– Не было других, – сказал чистую правду Ян.

– Не было других, у-тю-тю, – передразнил его Комар. – А надо, чтобы были. Док сегодня «Герцеговину» курил, сам видел. И где?

– У дока в кармане, – зло произнес Ян. – Как я тебе достану оттуда?

– Ниипет, как, – хмыкнул Комар. – Попроси. Вы ж нытики оба, найдите дока, и в ножки упадите.

– Да пошел ты, – Пол разозлился. – Сам падай. Что было, то принесли, отцепись уже!

– Да щас, – процедил Комар. – Всё, валите. К вечеру чтоб тут были, а иначе…

Он не договорил. Мрачно зыркнул на Яна с Полом, а потом сплюнул себе под ноги.

– Ползи, крыса, – приказал Коврига. – Ползи-ползи. После ужина тут, ясно? Чтоб как штык!

* * *

Эту чёртову игру в крысу придумал, разумеется, Комар – и играть заставлял всех старшеклассников, от седьмого класса и до последнего. Мальки в крысу не играли, потому что для этого не годились, всякие же мелкие поручения Комар заставлял их выполнять просто так. Правила игры были просты: избранные Комаром жертвы, числом всегда вокруг десятка, вызывались после отбоя в коридор, и по очереди тянули из пучка травинки, среди которых была одна короткая. Тот, кто вытягивал короткую травинку (или, по зимнему времени, бумажку с оторванным краем), становился крысой, и был обязан сутки прислуживать Комариной банде, причем услуги эти зачастую были не только воровством, которым вынужденно промышляли сегодня братья Фламма. Полу и Яну в этот день ещё, считай, повезло – ведь Комар мог заставить делать куда более мерзкие вещи. Отказаться от игры, разумеется, было невозможно, потому что отказавшийся получал от Зота порцию песочной колбасы, то есть кто-то из банды держал провинившегося, а Зот в это время избивал его самошитой колбаской, в которую был насыпан песок. Избивал жестоко и страшно, и самым скверным было то, что синяков после таких избиений не оставалось, даже воспитателям не пожалуешься. Жаловаться, впрочем, не рисковал никто, потому что за жалобу прилетало сперва от Комара с компанией, за стукачество, а потом от завуча – за неумение решать проблемы самостоятельно…

– Ладно, поплавки сопрём на рынке, день базарный, – обреченно произнёс Ян, когда они вышли с территории завода, и направились к посёлку. – Леску тоже…

– А хлеб с картошкой и сигареты? – спросил Пол. Выглядел он несчастнее некуда. Ян вздохнул, задумался.

– Не знаю, – признался он. – Понятия не имею. По огородам пройти, что ли?

– Соли в жопу захотел, по огородам? – с отчаянием спросил Пол. – Они нам пройдутся.

– Может, попросить? – Ян задумался.

– У кого? – обреченно произнёс Пол. – И сигареты ещё… блин, как бы дока подловить, а? Если подловим дока, добудем хотя бы сигарет.

– Угу. Иначе отловим от Зота по почкам, – вздохнул Ян.

Быть им сегодня битыми, понял Ян. Комар поставил невыполнимую задачу, он, видимо, вознамерился обеспечить себе завтра поход на рыбалку – их руками. И ещё спасибо, что ему понадобилась только картошка и хлеб, мог ведь потребовать и лук, и морковь, и лавровый лист, и перец. Комар был большой эстет, и Ян подумал, что Комар, видимо, возжелал отведать ухи из местных карасиков, и… и варить эту уху, разумеется, будет следующая крыса. Специально выбранная для этой цели крыса, которой сегодня вечером подсунут короткую травинку.

* * *