© Барсова Е., 2017

© Оформление. ООО «Издательство «Э», 2017

* * *

Книга является вымыслом, но в ней есть элементы правдивой истории…

Пролог

Благородный муж с достоинством ожидает велений неба. Низкий человек суетливо поджидает удачу.

Конфуций

Звонок вырвал его из тяжелого мутного сна. Он с трудом разлепил глаза и посмотрел в окно: плотный молочно-белый рассвет плескался за окном. Он повернул голову вправо, телефон заливался на тумбочке. Он зевнул и взял трубку, но когда посмотрел на экран дисплея, сон мигом слетел с него.

– Да? – Он откашлялся. Голос прозвучал хрипло.

– Рысь, – тихо сказали на том конце. – Все затевается снова.

– Что именно? – переспросил он, хотя уже знал ответ. Знал тем самым беспощадным внутренним чутьем, которое просыпалось в нем в минуты опасности.

– Та самая история. Начинается по новой.

Наступило молчание. Он смотрел в окно. Рассвет был белесым, как небо, выцветшее от зноя. Хотя был не жаркий летний месяц, а декабрь. Промозглый лондонский декабрь.

– Что ты хочешь от меня?

– Ты должен быть там.

– Почему?

– Ты знаешь.

Он прикрыл глаза. В памяти возникло четкое видение. Группа людей, идущих по снегу на лыжах. Они идут один за другим…

– Ты думаешь, что…

– Ради бога! Прекрати жевать сопли. Ты должен довести это дело до конца.

Он хотел сказать, что ничего и никому не должен. Но хорошо знал, что это не так, что есть долги, которые не имеют срока давности. И отказ платить по ним чреват не просто большой неприятностью, а самой настоящей катастрофой.

– Я понял. Я там буду.

– Советую поторопиться. Все инструкции получишь уже на месте. Будем на связи.

Разговор прервался. Он с раздражением бросил телефон на кровать и резким движением поднялся на ноги.

За окном был виден собор Святого Павла. Круглый купол, гладкий, как половинка яйца.

Он смотрел на Лондон и не видел его. В памяти всплыла все та же группа людей. Теперь они уже были внутри палатки. Ночь. Сон. Снег. Холод. Он тряхнул головой, и тут же в ушах раздались страшные крики, и, стиснув голову руками, мужчина застонал. Шум, крики, адский грохот и тишина… И все внезапно закончилось и погрузилось в кромешный мрак.

Глава первая
Бегущая в ночи

Человек, переживший трагедию, сам должен захотеть жить дальше. Первый шаг, искра желания должна исходить из него. И когда это происходит, начинаются неожиданности.

Николас Спаркс. «Тихая гавань»

Александра услышала детский плач и открыла глаза. Тоненький детский плач раздавался совсем рядом. Она попыталась усилием воли снова заснуть, но никак не получалось. Она поднялась с кровати и прошла на кухню.

В раковине лежали немытые тарелки. Александра включила холодную воду, но тут же машинально выключила ее. Болела голова, до нее было страшно дотронуться. Детский плач становился все громче. Мелькнула мысль, что сейчас соседи выйдут и что-нибудь сделают с ребенком: отшлепают или спустят с лестницы. Надо было что-то делать. Она направилась в коридор и, чуть помедлив, распахнула дверь. Девочка сидела на лестничной площадке на ступеньках лестницы, уткнувшись лицом в колени, и плакала. При звуке шагов Александры она даже не подняла головы.

– Ну вот что! – Александра пыталась разговаривать мягко и терпеливо. – Плакать не надо. Пойдем со мной. Может быть, ты хочешь есть? У меня остался кусок яблочного пирога. Есть теплое молоко. Или ты хочешь чай?

Девочка не отвечала.

– Но ты же не можешь сидеть вот так? Здесь холодно. У нас на лестничной площадке разбито окно. Пойдем…

Она присела около девочки и отвела ей рукой волосы с лица.

И здесь Александра проснулась. И ощутила бешеный стук сердца и горечь во рту. Она попыталась приподнять голову с подушки, но от слабости ее чуть не стошнило. Сон был таким живым, таким ярким, она еще была там, рядом с этой девочкой на лестничной площадке, и слышала ее плач, разрывавший сердце.

Когда Александре было двенадцать лет, погибли ее родители. Не вернулись из леса с лыжной прогулки. Они отдыхали у дальних родственников в небольшом уральском городке. Каждый день уходили в лес и катались там дотемна, они были заядлыми лыжниками. Александру они оставили у соседки – Лидии Григорьевны, старушки, жившей отдельно от дочери и внуков. Единственные друзья – семейная пара Шамсановых – были в отъезде. У них умерла девяностолетняя бабушка в Казани, и нужно было ехать туда на похороны. Другие соседи были неблагополучными людьми, частенько выпивали и ссорились друг с другом. А этого зимнего отпуска родители ждали так долго… Поэтому было решено – ехать. Они упросили Лидию Григорьевну посидеть с Александрой, оставили ей денег и набили холодильник продуктами. Уезжали они на неделю, и как Александра их ни упрашивала – с собой не взяли. «Ну, па-а-п, – канючила она, – я же хорошо хожу на лыжах. Я вам не помешаю, я не хочу оставаться здесь одна». Голос срывался и готов был перейти в плач, когда отец наклонялся к ней, брал за подбородок и смотрел в глаза.

– Сань, на лыжах ты ходишь просто отлично. Я горжусь тобой. Но взять тебя мы не можем. Никак. И не просись. Мы с мамой будем и так переживать за тебя – как ты. Но ты уже взрослая и справишься без нас эту неделю. Слушайся Лидию Григорьевну, а мы скоро вернемся.

Александра кивала головой, слезы высыхали, так и не успев появиться, но обида внутри жила. И ничего было нельзя с ней поделать.

Александра прекрасно помнила, как она впервые встала на лыжи. Ей было четыре года, они пришли в лес, там отец надел на Александру лыжи, проверил крепления ботинок и встал рядом с ней.

– Сейчас я буду тебя учить, как ходить на лыжах. Но сначала хотел бы сказать несколько слов. Лыжи – это не просто вид спорта, это борьба и покорение стихии. Снега, ветра, самого себя. Ты сливаешься с пространством и становишься его частью…

– Ген, – тихо сказала мать. – Девочка все-таки еще очень мала, нужно ли ей твое объяснение?

– Вера, это не просто нужно, это крайне необходимо. Все, что я скажу ей сейчас, запишется на подкорке мозга; даже если она чего-то и не поймет, позже мои слова всплывут в памяти, и она все осознает по-новому, по-другому.

Александра стояла и чувствовала, как невиданное ранее блаженство проникает в нее. Ослепительно белый снег, такой искристый, холодный и вместе с тем чистый, радостный. И небо, словно умытое снегом, его чистотой и свежестью.

– Лыжи, в отличие от катания на коньках или прыжков, бега с препятствиями и так далее, не скованы никакими границами. Ты паришь свободно, как птица. Только птица летает в небе, а ты – по земле. Запомни, Сань, ты летаешь по земле, и у тебя за спиной вырастают крылья. – И отец раскинул руки, как бы обнимая Саньку, маму, этот день, колко-пушистые елочки вдалеке, солнце, подернутое белесоватой дымкой. – Вот так вот, – и он слегка щелкнул Саньку по носу, – запомнила, дочур?

Санька кивнула. Внутри нее скачет сумасшедшая радость – впереди такой длинный день, который принесет много сюрпризов, много нового вроде катания на лыжах, а вечером они будут смотреть телевизор или рисовать…

– Сначала ты будешь учиться просто ходить на лыжах, не кататься, а именно ходить, чтобы научиться держать равновесие. Аккуратно переступай ногами и иди вперед.

У Саньки от разочарования оттопыривается нижняя губа. Она-то думала, что сейчас она полетит-поскользит по лыжне, как ее родители. А тут – ходить. Она недовольно сопит-пыхтит, но слушается отца, поднимает тяжелую чугунную ногу и выдвигает ее вперед. Лыжа почему-то не слушается ее, скользит, и весь мир оказывается вверх тормашками, а она лежит на земле и ревет от неожиданного падения. Отец рывком приподнимает ее с земли и ставит на ноги.

– Значит, так, запоминаешь первое правило, оно же основное и самое главное: «Капитаны никогда не плачут».

– Ну ты даешь, – смеется мать. – Капитаны – это в море.

– А это что, не море? – и отец обводит рукой белое пространство. – Это тоже море. Снежное море. А ты, Сань, капитан этого моря. И слез у тебя быть не должно, как бы тебе ни было больно, поняла? Это самое первое правило. Повтори.

И Санька громко, раскатисто во весь голос говорит:

– Пр-р-равило пер-р-рвое. Капитаны никогда не плачут!

– Молодец!

И родители заливисто смеются, но маленькая Александра понимает, что они смеются не над ней, а от радости, что они собрались всей семьей, что ребенок уже вырос и со временем станет кататься вместе с ними, что они любят друг друга, любят лыжи, свою дочь Саньку…

– Шишек ты будешь набивать много и падать будешь много. Но будешь подниматься и начинать все сначала. Пока не научишься кататься так, как надо. Ясно? Продолжаем урок…

Санька была упрямой, и она упорно осваивала лыжи. Вставала, делала несколько шагов и падала, снова поднималась, шла и падала и опять вставала…

У нее осталась фотография от того времени: маленький гриб-боровичок в фиолетовом костюмчике стоит на лыжах и улыбается в объектив.

Вскоре отец уже учил ее кататься по-настоящему, по-взрослому…

– Запоминай, Сань. Встаешь на лыжню, ставишь лыжи параллельно друг другу, палки выносишь чуть вперед и, толкнувшись ими, немного продвигаешься вперед. Затем старайся скользить, дополнительно отталкиваясь одной ногой. При этом движение направляй не назад, а вниз. И наконец, отталкивайся ногами попеременно…

Она знала о лыжах все или почти все. Знала стили «классика» и «конек», знала, что такое «дуга лыж» и «зернистость снега»…

К двенадцати годам Александра ходила на лыжах наравне со своими родителями, и отец страшно гордился ею. Говорил, что у нее есть «чувство лыж». Всей семьей каждый выходной они уходили в лес на целый день и катались там до вечера. И она ничуточки не уставала и была готова кататься еще и еще…

Но после гибели родителей она возненавидела лыжи, снег, зиму. И больше не вставала на лыжи. Никогда.

Родители не вернулись из уральского городка, куда они ездили к родственникам. Отец был родом из тех мест. Они сорвались нечаянно в снежную пропасть и погибли.

Санька сидела дома у Лидии Григорьевны и рисовала, когда та вошла в комнату и, вытирая глаза краем фартука, сказала ей об этом. Дальше Александра ничего не помнит. Ни похорон, ни чьих-то объятий и слов утешения, которые были ей не нужны – ведь родителей было не вернуть. Таких радостных, веселых, красивых и сильных. Не вернуть их походов в лес, убегающей вдаль лыжни, которая манила за собой, слепящего ярко-белого пространства, предвкушения долгого дня и такого же долгого вечера…

Все осталось где-то там, а вот где – Санька не знала, какое подобрать этому название, – может быть, в темной каморке, запечатанной на крепкий замок, который уже никогда не открыть.

Наверное, она сошла бы с ума, если бы ее сразу не забрали к себе старые друзья их семьи – Шамсановы. Какое-то время – около двух месяцев она жила в их семье, и та забота, то внимание, которыми они ее окружили, помогли сохранить рассудок и выжить. В семье росла Лилька, почти ровесница Александры – младше ее всего на год. Лиля не отходила от нее ни на шаг, стараясь не оставлять Александру наедине с ее горем и состоянием полной апатии. Мать Лильки Карина старалась накормить Александру повкуснее, но у той кусок не лез в горло. Блюда кавказской, татарской, русской и польской кухни были необыкновенно аппетитны и источали соблазнительные ароматы. Все эти сациви, лобио, пирожки с капустой и мясом, блины, бигусы проплывали мимо глубоко равнодушной к ним Александры, что печалило Карину и ее мать Эву Станиславовну, седоволосую красавицу из знатного польского рода.

Карина, глядя на Александру, часто говорила по-грузински одну фразу. Однажды Александра попросила Лильку перевести. «Не знаю, что будет с этой девочкой дальше, ведь ей совсем не хочется жить» – означали те слова.

И с тех пор каждый раз после этой фразы у Александры в горле вставал комок.

Отец Лильки часто был в командировках, и всем домом заправляли мать и бабушка – Эва Станиславовна…

Жила Александра у Лильки недолго – два месяца, но это время запало в память.

Потом у Саньки объявились родственники со стороны отца.

Бабушка Нина Семеновна переехала в Москву из Армавира, чтобы смотреть за Александрой. Она была уже слаба, часто болела, особой близости между ними не установилось, но Александра была ей благодарна, что та возилась с ней, готовила и воспитывала, как могла. Если бы не она – Александру бы ждал детский дом. Спасибо и на том, что ее туда не сдали.

После школы Александра поступила в институт, особо не задумываясь о будущей профессии. Нина Семеновна к тому времени умерла, и Александра осталась одна.

Склонностей у нее ни к чему не было, и было совершенно все равно, где и кем в дальнейшем работать. Самый низкий конкурс был на статистическом отделении одного не самого престижного московского института, и она подала документы туда, чтобы пройти без помех. Учеба ничем выдающимся не запомнилась, друзей она не приобрела, а наоборот, сторонилась людей, словно они ей были совсем не нужны. Наверное, она была по жизни одиночкой и была способна справляться со всем, в том числе и с собственной жизнью, сама. Единственной подругой была Лилька Шамсанова, но виделись они с ней не так уж и часто, у Лильки, выросшей в настоящую красавицу, была бурная личная жизнь, в которой Лилька чувствовала себя как рыба в воде. И без череды поклонников, воздыхателей и обожателей своей жизни и не представляла.

После института Александра пошла работать, но так как она не умела и не хотела сходиться с людьми, то ей приходилось частенько менять офисы и конторы. Она нигде долго не задерживалась: то начальник был редкостная скотина, то работа – скучная и нудная, то коллектив – невыносимый, то фирма разваливалась на глазах и сотрудников отпускали в свободное плавание. Кем она только не побывала: администратором в офисе страховой компании, помощником главного бухгалтера, менеджером по продажам, операционистом в коммерческом банке, инспектором в пенсионном фонде, сотрудником рекламного агентства.

Время было неспокойное – строительство «капитализма с человеческим лицом»: одни стремительно взлетали вверх, воспользовавшись удобным случаем и моментом, другие – тихо тонули без всяких надежд на перемены к лучшему. Потребности у Александры были минимальные, и поэтому на жизнь ей хватало. Иногда, открывая холодильник, она видела там лишь кусок зачерствевшего сыра, остатки колбасы и пару яиц. С голоду не помирает – и ладно. Чего еще надо?

И с личной жизнью было – никак.

Александра была выше среднего роста, поджарой, спортивного телосложения, темные гладкие волосы она зачесывала назад и делала хвост или пучок. Серые глаза, красивой формы брови, полноватые губы, безупречно белые зубы. Тридцать два года. И за всю жизнь – двое мужчин. Кому сказать – никто не поверит. Или поднимут на смех.

Первый кавалер был из студенческой жизни, и Александра уже плохо помнила его лицо. Тонкий юноша, немного заикавшийся в минуты сильного волнения. Он привозил ей из подмосковной деревни яблоки – вкусно пахнущую антоновку. У него там жила бабушка. Она встречались с ним одну осень. Ее почему-то потянуло к нему, но уже на первом свидании она поняла, что у них ничего не получится. Просто поняла, и все. Они встречались у него на даче или в квартире, когда не было родителей, часто уезжавших в командировки за границу. Вскоре они и вовсе перебрались туда жить, взяв с собой сына. Они расстались, договорившись обмениваться по электронке письмами, но потом и эта переписка сошла на нет.