Основные персонажи

Гудда́ры

Э́рик, сын Герхарда, из Па́теры.

Ге́рхард, мастеровой, отец Эрика, из Патеры.

А́нника, мать Эрика, из Патеры.

Ми́я, сестра Эрика, из Патеры.

Бьёрг, подруга Эрика, из Патеры.

Фро́уд, владелец книжной лавки, из Патеры.

Айва́рс, мастеровой, из Патеры.

Ва́рди, сын Айварса, друг Мии, из Патеры.

Хью́го, мастеровой, из Патеры.

Хло́ди, сын Хьюго, из Патеры.

Си́гурд, князь Фоксштада.

Ларс, князь Бьёрнстада.

Гудд, легендарный предок гуддаров.

А́кке Длинноволосый, сын Гудда.

Кайа́нцы

Лю Цзиньлу́н, странствующий мечник.

Лули́, лиса-оборотень хули-цзин.

Фэн Сяоми́н, дочь старосты Вангджакуна.

Фэн Дэми́н, сын старосты Вангджакуна, императорский чиновник в Янгчангси.

Мэйли́н, жена старосты Вангджакуна.

Юнше́н, возлюбленный Фэн Сяомин, из Вангджакуна.

Юйлу́н, брат Юншена, из Вангджакуна.

Чжими́н, странствующий циркач.

Зэн, странствующий циркач.

Ян Хэпи́н, хозяин гостиницы, из Сангъяна.

Ли, генерал, из Лончана.

Джаохуа́, гуй из рода фэнь-ян.

Венья́н, садовник Кастора Пинария, из Патеры.

Гунбанди́, легендарный основатель Кайанской империи.

Альмау́ты

Ама́ль аз Фаре́х, авал большого каравана Фарехов, из аль-Харифа.

Ази́м аз Фаре́х, отец Амаля, глава рода Фарехов, член Совета Старейшин аль-Харифа.

Ирфа́н аз Фаре́х, муалим Университета аль-Джами.

Га́сик, раис большого каравана Фарехов.

Баши́р, друг и телохранитель Амаля.

Расу́л, интендант большого каравана Фарехов.

Микда́м, охранник большого каравана Фарехов.

Тахи́р аз Саи́ф, глава рода Саифов, член Совета Старейшин аль-Харифа.

Мади́ аз Саи́ф, сын Тахира аз Саифа, авал большого каравана Саифов, из аль-Харифа.

Ина́с аз Саи́ф, дочь Тахира аз Саифа возлюбленная Амаля, из аль-Харифа.

Кари́м аз Джасу́с, глава рода Джасусов, член Совета Старейшин аль-Харифа.

Махи́р аз Джасу́с, шпион, из аль-Харифа.

Бадр аз Муахэ́д, авал большого каравана Муахэдов, посол аль-Харифа.

Ама́ни, танцовщица, из аль-Джами.

Гия́с аз Фаре́х, легендарный поэт и исследователь, из аль-Харифа.

Захи́р аз Асла́ф, легендарный основатель аль-Харифа, автор «Предзнаменований».

Гали́бз, сын Фаре́т-Ха (Гали́б аз Фаре́х), легендарный правитель шуэлла.

Ли́беры

Культисты

Корне́лиус, целлит Культа Чаши, из Патеры.

Се́рвий, оратор Культа Чаши, из Патеры.

Тит, оратор Культа Факела, из Факса.

Лукиа́н, доминус Культа Факела, из Факса.

Авре́лий, легендарный основатель Культов.

Ка́ссий, легендарный доминус Культа Факела, святой.

Люсиа́н, легендарный целлит и врач Культа Чаши.

Ли́беры

Аристократия

Кле́тус, владелец кузни, из Патеры.

Ка́стор Пина́рий, префект Патеры.

Лу́ций Пина́рий, сын Кастора Пинария, из Патеры.

Кле́о, кот Луция, из Патеры.

Гней Пина́рий, трибун легиона Железного Аиста, брат Кастора Пинария.

Ра́стус, учитель Луция.

Кви́нт Рути́лий, префект Факса.

Пролог

Когда тебе двадцать, ты не хочешь видеть кровь.

Но третий день центурия удерживает вершину холма. Третий день звенит оружие, трещат щиты, свистят стрелы. Рядом падают товарищи, и, кажется, смертям нет конца. Металл не щадит никого: ни молодых, ни старых; ни грешников, ни праведников. Война – великий уравнитель.

Если не думать, становится проще. Твой приказ – стоять любой ценой. И ты стоишь, раз за разом отражая атаки дружины князя Ауду́льва. Он силен как волк, несется впереди своего кри́га, рычит, точно голодный зверь, отбивает удары коротких мечей, забирает жизни без счета. Но все же отступает. А за ним и дружина.

Короткая передышка наполнена тишиной и стонами раненых. Тем, кого убили сразу, повезло. Остальные предоставлены собственной боли. Мало кто может ее выдержать, сохранив достоинство. Каждый cломается по-своему – кто-то раньше, кто-то позже, – но cломаются все. Опцион Гену́ций, потеряв ногу, визжит, как свинья, когда рану прижигают каленым железом. Не помогают ни годы службы, ни знак отличия – продольный гребень на шлеме. Говорят, он повидал много походов и в конце прошлого года должен был завершить службу, но началась Большая война, и призывать стали даже ветеранов.

Кажется, никто не понимает, за что воюет. Обычная жизнь закончилась, а вместе с ней закончились и привычные цели: завести семью, построить дом, вырастить детей. Счастье сейчас – дотянуть до завтрашнего дня, получить свою порцию похлебки из общего котла, пару часов поспать. Раньше это казалось чем-то обыденным, теперь выглядит роскошью.

Трубы предупреждают о новой атаке. Центурия выстроена, пилумы готовы встретить самых отчаянных. Бросок. Тонкие наконечники врезаются в щиты, тяжелые древки тянут их к земле. Пришло время мечей, смертей и крови.

Когда тебе двадцать, у тебя нет выбора.

Часть I. Эрик

Глава 1. Другие вещи

Эрик бежал по улочкам Па́теры. Прямо перед ним, скрытая у основания домами, высоко в небо уходила огромная Башня. Ее отвесные склоны чернели, словно шкура соседского кота, а стаи городских голубей никогда не поднимались выше середины. На таком расстоянии отдельных птиц уже не было видно, а их группы казались похожими на размытые, постоянно меняющие формы полупрозрачные кляксы, в очертаниях которых мальчику виделись образы волшебных летающих животных из маминых сказок. С вершины титанической Башни, словно из жерла вулкана, слетали клубы дыма и пепла, застилавшие небо от края до края. Покуда хватало глаз, если не оборачиваться, небосвод был холодно-серым и угрюмым, но Эрик знал, что за спиной, со стороны серпа, упрямые лучи Светил пробивали толщу смога и окрашивали его в васильковые и одуванчиковые тона.

В правой руке Эрик держал три камушка. Он нашел их на площади и теперь перекатывал в ладони. Круглые и шероховатые, привычно-серого цвета, они неуловимо отличались от остальных. Мия, старшая сестра, посмеивалась всякий раз, когда он пытался втолковать, чем его привлек тот или иной предмет. «Совсем из ума выжил?» – говорила она, а Эрик краснел и злился. Как можно объяснить то, что не понимаешь сам?

На одном из перекрестков дорогу преградила пара широкоплечих либеров в серых балахонах с гербами Культа Чаши – золотыми кубками на красном фоне. Мальчик покрутился вокруг, но заглянуть за спины так и не смог.

– Эй, малой, – окликнул Эрика крепко сложенный мастеровой-гуддар. – Полезай-ка на плечи. Смотрю тебе шибко интересно, что там происходит. Свои своим всегда помогают! – Гуддар ухмыльнулся, обнажив нестройный ряд зубов. – Давай, смелей!

Эрик забрался на плечи и только потом догадался неловко сказать:

– Спасибо.

– Да брось, – отмахнулся тот. – Твой поди моему сыну тоже подсобил бы! Так ведь? Правильно говорю?

– Правильно, – улыбнулся Эрик. Отец любил детей и никогда не бросал никого в беде.

– Вот. Гуддары своим всегда помогают! И ты мотай на ус, хоть усов у тебя пока и нет. – Мастеровой фыркнул от собственной шутки. От него пахло по́том и железом. Эрик подумал, что он, наверное, тоже работает в кузне, как и отец. Плечи у мастерового были сильные и крепкие, сидеть на них – одно удовольствие. – Ну так что там, видно тебе?

Эрику было видно. За широкоплечими либерами шествовала процессия служителей Культа разных рангов: аколитов, целлитов и ораторов. Все они несли чаши или кубки, которые ярко сверкали в лучах Светил, начавших свой Третий Оборот и клонившихся к закату. Замыкали колонну с десяток могучих воинов на рослых лошадях и в полном боевом облачении. Эрик вытянул шею и залюбовался: темные доспехи, за спинами – треугольные щиты, у седел – мечи в ножнах, в руках – длинные копья с развевающимися на ветру прапорами.

– Культисты идут, – сообщил Эрик мастеровому. – Некоторые на лошадях, при оружии и в доспехах.

– Деканы, стало быть, – задумчиво проговорил тот.

Процессия прошла, и либеры освободили дорогу. Мальчик еще раз поблагодарил мастерового и вприпрыжку побежал дальше.

* * *

– А, это ты, Эрик. – Мастер Фроуд встретил мальчика в дверях книжной лавки. Старое лицо выглядело встревоженным и от этого казалось еще более иссохшим, чем обычно. – Что-то случилось?

– Вот. – Эрик протянул клочок бумаги. – Отец передал записку.

Лавочник забрал листок и, уступая дорогу, проговорил:

– Заходи, сегодня в городе неспокойно. Понимаю, что в тринадцать сложно усидеть на месте, но ты уж постарайся.

Эрик послушно нырнул в тесное помещение: повсюду привычные полки с книгами, полумрак, запах бумаги, пара свечей на прилавке. Мальчик обожал это место: здесь можно закрыть глаза и представить себя отважным воином, древним правителем или странствующим торговцем. В одно мгновение стать кем угодно и посетить какое угодно место. Старые книги словно протягивали мостик между сегодня и вчера. Дотронешься – и ты уже там.

– Так, что тут у нас? – откашлявшись, пробубнил мастер Фроуд, развернул записку и поднес к одной из свечей. – Подожди немного, напишу ответ.

Эрик пожал плечами и принялся в сотый раз разглядывать корешки книг на одной из полок. Старые и потрепанные, они содержались в идеальном порядке. Некоторые мальчик узнавал: лавочник пересказывал содержание, а иногда – и это был праздник! – читал, медленно водя пальцем от строки к строке.

– Мастер Фроуд, а эта про что? – спросил Эрик привычно, указывая на толстый том в кожаном переплете.

Лавочник отвлекся:

– Эта книга альмаута Гияса аз Фареха, морехода и путешественника.

Как-то на рынке Эрик видел альмаутского купца. Родители тогда сказали ему, что темнокожие торговцы приходят в Семиградье со стороны факела и здесь, в Патере, бывают редко. Купец носил просторные одежды, перехваченные широким желтым поясом, и смешной головной убор, похожий на скрученную в шар простыню. Но больше всего мальчика поразил цвет его кожи, серо-коричневый, совсем не такой, как у родни Эрика.

– И где бывал Гияс?

– Много где. Добирался сюда, в Семиградье. Посещал страны за копьем и жезлом. Пересекал море Серпа и Арфы, Серые горы за чашей. Все шесть сторон. И о каждой стороне написал так, как никто до него. Помнишь, я рассказывал о джунглях Ви́джы?

Эрик кивнул.

– Я никогда там не был, но читал Гияса. А он пишет так, что не забудешь.

Мастер Фроуд замолчал, и мальчик перевел взгляд на следующую книгу.

– А эта о чем?

– Эта о травах, о том, как лечить, как снять боль и усталость. Хорошая книга, ее написал целлит Люсиан, слышал о таком?

– Не-а. – Эрик покачал головой. – А он давно жил?

– Около ста двадцати лет назад.

Эрик начал загибать пальцы. Мастер Фроуд усмехнулся.

– Получается, что давно, – бросил Эрик, дойдя до десяти.

– Получается, что давно, – согласился лавочник, не отрываясь от письма.

– А вы знали его, мастер Фроуд?

– Я родился уже после того, как Люсиана казнили.

– Казнили? Но за что? За эту книгу?

– Если бы за нее, то она бы здесь не стояла.

Мальчик почесал затылок, ожидая разъяснений, но лавочник вместо этого протянул сложенный вчетверо листок бумаги.

– Беги, Эрик, – сказал он и похлопал того по плечу.

* * *

Недалеко от дома Эрик остановился, чтобы перевести дух. Сел на корточки и стал подбрасывать камушки, которые держал в руке. Те раз за разом взлетали и с глухим шлепком возвращались на ладонь. Мальчик залюбовался, как они крутятся в воздухе, на мгновение зависают и устремляются вниз. Иногда то один, то другой подмигивал ему ярким бликом – то незабудковым, как Вен, то лютиковым, словно Сола. От этой непредсказуемой игры света Эрик жмурился и улыбался. Он еще долго мог бы просидеть так, но Светила опускались все ниже, и очень скоро Сола должна была спрятаться за Вена, а потом вместе с ним исчезнуть за горизонтом.

Придя домой, Эрик передал отцу записку, и тот ненадолго удалился с матерью в дальнюю комнату, поскольку, как и сын, не умел читать и писать. За него это делала мать. Вскоре родители вернулись, и семья заняла свои места вокруг стола. На ужин были рагу из овощей и ржаные лепешки. Бархатистый запах наполнил кухню, в животе заурчало, и Эрик понял, что проголодался. Новости, однако, рвались наружу.

– Сегодня видел конных воинов, мне сказали, что это де… деканы. Что они делают в городе?

– Хотел бы я знать. – Отец задумался, покрутив в руках деревянную ложку. – Кушай, Эрик, не отвлекайся. Стол сегодня полон, порадуемся этому.

Какое-то время ели в тишине. Наконец мальчик опять не выдержал:

– Эти… как их… деканы, они такие… страшные и… красивые.

Мия, сестра Эрика, хмыкнула.

– Деканы очень опасны, – сказал отец. – Это посвященные воинских Орденов, ударной силы Культов. В мирное время их обычно не встретишь на улицах городов. Они несут с собой смерть, помни об этом и не вставай на пути. И ты, красавица, тоже. – Он указал ложкой на Мию.

– А чего я? – возмутилась сестра и удивленно распахнула глаза, точно так же, как иногда делала мать.

Отец улыбнулся, но спорить не стал. После ужина поцеловал жену и детей, собрался и вышел. Никто не задавал вопросов, все знали: папа иногда уходит вечером и возвращается только под утро. У папы – дела.

– Мам, а расскажи что-нибудь? – попросил Эрик, когда они ложились спать.

Дети любили, когда мать рассказывала сказки: о древних героях, о победах и поражениях, о страшных чарах и катаклизмах. Казалось, она знала их тысячи, и Эрик с Мией давно это усвоили.

– Сказку? – Мать задумалась. – Хорошо. Но вы пообещаете никому и никогда ее не повторять.

– Обещаем! – хором ответили дети.

Этот ритуал предшествовал каждой маминой истории, а рассказчицей она была восхитительной. Ее голос звучал то тихо и приглушенно, то с таким напряжением, что казалось, вот-вот зазвенят стекла в оконных проемах. Она говорила певучим, рифмованным слогом. В нем были радость и печаль, древнее величие и искреннее чувство. Сами боги оживали и разыгрывали настоящие представления, полные загадок и удивительных тайн, которых не встретишь в повседневной жизни.

Прозвучали первые слова истории, и Эрик поплотнее закутался в теплое одеяло.

* * *

Когда мир был молод, землей управляла 

прекрасная Сола, владычица-дева. 

Добра была к злакам, цветам и животным, 

к рыбам и птицам – всему, что дышало. 

В те времена на небе ночами 

звезды сверкали, бусины света. 

Завесой не скрытые, мир освещали, 

странникам ночью в пути помогая. 

Сам Наблюдатель прокалывал небо 

в дни сотворения бренного мира, 

чтобы светили и мир вдохновляли 

искорки света в ночном небосводе. 

Люди счастливые жили в достатке, 

без войн и страданий, как малые дети.

Слова матери разносились в полумраке комнаты, и вот Эрик уже видел на темных досках потолка яркие белые точки. Они подмигивали ему и шептали на разные голоса. По груди побежали мурашки, спустились до пяток, пощекотали кончики пальцев. Как всегда в предвкушении чего-то нового, мальчик заулыбался.

Память людская короткой бывает, 

но сохранились о Соле преданья. 

От разных мужей, славных героев,

шесть сыновей принесла она миру.

Каждый был лидером, славным поэтом, 

мудрым мыслителем, вестником света. 

Каждый был статью могуч и прекрасен,

быстрый умом и душой справедливый.

Шесть сыновей, порожденные Солой,

власти достойные более прочих,

стали князьями для разных народов,

дабы их всех на путь света наставить.

Правили мирно и милосердно, 

как Сола учила, и все были рады.

На этих словах мать замолчала. Эрик забеспокоился, что история прервется так и не начавшись. Мия открыла было рот и хотела что-то сказать, но мать продолжила:

В давнюю пору Вен синеглазый 

в облике мужа на землю спустился. 

Был он глашатаем, странником-богом, 

волю он нес Наблюдателя миру. 

Славы не ждал, не искал восхваленья, 

был беспристрастным, невозмутимым.

Сердце его, словно звездный осколок,

тайной лучилось и дивной красою,

но незнакома ему была радость,

грусть незнакома и страсти томленье.

Так по земле путешествовал странник

и повстречал благородную деву,

ликом нежнее рассветного неба,

мудростью речи ни с кем не сравнимой.

Солой представилась Вену та дева,

Имя ее он навеки запомнил.

Сердце, что раньше не ведало счастья,

вспыхнуло ярко в то же мгновенье

и засияло невиданным светом,

пламенем страсти забушевало.

Не было силы большей на свете,

чем тяготение душ между ними.

Воображение Эрика разыгралось. А как еще, если речь заходит о богах? О богах, тела которых подобны звездам. Он представил себе, как бьется и переливается всеми оттенками синего и голубого пламенное сердце Вена. Как оно пульсирует в груди, как сжимается от чувств и снова расширяется, испуская потоки тепла, словно костер, в который подкинули дров. А синие глаза? Должно быть, те были похожи на два бездонных колодца, и упав в них вряд ли выберешься наружу. Как же на него могла смотреть Сола? Наверно, и она обладала столь же пронзительным взглядом. Эрик представил ее желтые глаза, и они показались ему очень добрыми.

Мать продолжала рассказывать. Вен захотел забрать с собой Солу, но та отказалась. Она не могла бросить детей и, пусть ей больше всего на свете хотелось быть рядом с прекрасным богом, видела, что от испепеляющей красоты Вена ее мир увядал: цветущие долины обращались в степи; полноводные реки – в маленькие ручьи; сухая и бедная почва не приносила ни хлеба, ни сладких плодов.

Видел все Вен и, печалью объятый,

так говорил он возлюбленной Соле:

«Ты лишь одна не боишься сиянья,

прочим мой свет дарит только погибель.

Ранит мне душу разлука с тобою,

но должен я мир твой немедля покинуть.

Я ухожу, но в подарок оставлю

из ярких топазов мое ожерелье.

Пусть голубыми своими лучами,

греет оно твое доброе сердце».

Так говорил Вен, а после умчался,

тучи пронзая своей колесницей.

Эрик представил повозку, запряженную двумя лошадьми. Та быстро неслась по небу, оставляя ярко-голубой след. Постепенно она удалялась и наконец превратилась в маленькую, едва заметную точку.

Два года прошло, и природа воспряла:

зрела пшеница, и реки шумели,

благость наполнила мир, как и прежде, 

Сола одна лишь в тоске пребывала.

Помнила Вена, у сердца держала

из ярких топазов его ожерелье.

Плакала дева и в небо смотрела,

Как синегривая там колесница

мимо неслась, но не было счастья:

вдали от любви кому будет мило?

Мать вновь замолчала, чтобы перевести дух. Дети переглянулись, ожидая продолжения. История так захватила Эрика, что он в нетерпении заерзал под одеялом. На улице раздался лай собаки, но вскоре стих. В наступившей тишине мать продолжила:

«Любишь его?» – сын старший воскликнул.

«Да», – отвечала она без запинки.

«Так позови, раз иначе не можешь,

видеть страданья твои нестерпимо».