– 1 –

Он испытывал жуткую головную боль, в ушах звенело, и казалось невозможным не только сфокусировать зрение, но даже просто поймать улепетывающие мысли. Из последних сил он удерживал содержимое желудка и зачем-то все сильнее погружался в неуютное мутящее ощущение движения внутри живота. Казалось кишки, медленно и упорно, пытались поменяться местами с желудком.

Это движение занимало все его сознание долгие часы или даже дни. Но определиться, что же он сейчас делает – противостоит этому движению или пытается его ускорить, не получалось. И был день первый, и понял он, что это не хорошо, но решил, что будет так.

Нечаянным порывом, нежданным и противоестественным в груди набухло что-то невыносимо большое и мерзкое, в легкие ворвался воздух. Этот толчок подарил новые ощущения, обжигая внутренний его мир адским пламенем. Что-то заклокотало совсем рядом.

Тыгдык-тыгды-дык-дык, а затем та-та-та-та, барабанная дробь в груди отдалась эхом в висках. Под левым ребром мышцы сковало спазмом. Да, это мышцы! Надо их расслабить, или хотя бы как-то унять эту ломящую, сковывающую любые помыслы боль. И был день второй, и решил он, что с него уже хватит и проще тупо сдохнуть, но сдохнуть не выходило.

Томящая и бесконечная темнота окружала его. Должно быть именно так ощущает себя остывающая звезда. И так могло продолжаться еще долго, если бы его внимание не привлекло что-то далекое, еле различимое на периферии зрения. Сначала это было только ощущение дискомфорта, которое со временем переросло во что-то большее.

Зеленый огонек резал глаза.

Что это? Ах, да – это бортовая панель управления… Вот они знакомые очертания родного прибора. На душе даже стало как-то спокойнее. Он находился в ложементе управления. Что же такое произошло?

Это понимание резко выбросило его из болота беспамятства. Привычные концепции, словно заново запустили время. Да, так бывает, когда внезапно пробуждаешься от липкого кошмара. Мир начал проступать сквозь туман забвения. Почему так сложно проснуться? Образы соскальзывали, они на миг вспыхивали и исчезали из сознания без следа. Надо скорее ухватиться за эту мысль… «Что случилось, что происходит, где я?», твердил он себе лишь бы снова не провалиться во мрак сна.

Разбился! Он разбился, фронтальный дисплей весь в черных потоках, пятнах, но кое-где еще формируется буроватая картинка.

И был день третий… Какой еще к черту день? Судя по тому, что по приборной панели все еще скатываются выбитые ударом кнопочки и какие-то пластиковые обломки до сих пор висят в воздухе, продолжая свое падение – прошли какие-то мгновения после крушения.

Взгляд привычно соскальзывает в сторону к пожелтевшей фотографии – самый настоящий, в древнем стиле, сделанный на пленку снимок. На снимке отец и мать обнимают маленького мальчика, рядом сногсшибательной красоты совсем молодая девушка, а за людьми раскинулся уютный домик, укутанный кустами сирени. Да это сирень, хоть цветы уже и отцвели, но он помнил, как сделал этот кадр на свой раритетный фотоаппарат, и помнил детство, проведенное в этом домике, и свою невесту Лину. А вот марка фотоаппарата только вертелась на языке. Зингер?

Злость накатила, сметая ностальгическое умиление: «Какая сейчас разница, какой тогда у меня был фотоаппарат!?»

Что случилось? Почему я в таком положении? Как я мог так накосячить? А где экипаж?

«Твою же ж… Капитан меня убьет! Я угробил корабль, я угробил всех на борту, и выжил только потому, что был в пилотском ложементе! Анатолий, Сима, где вы!»

Сердце уже не билось, оно содрогалось, рвалось, каждое следующее сокращение его мышц опережало предыдущее. Боль пропала, на ее место пришел ужас и… стыд. Пожалуй, стыд терзал его сильнее прочего. Как он посмотрит капитану в глаза после этого… Капитан мертв? Он же мертв, он не мог выжить после такого крушения. Он что, врезался в астероид? Но как?

Как!

Мать говорила, что это лихачество его до добра не доведет. А как тогда матерился отец, даже на два месяца отобрал байк, запретил даже на общественном транспорте ездить. Эх, как же это так?

В поле визоров попали медицинские боты, неспешно двигающиеся на помощь судну.

Пилот следил какие-то мгновения за работой спасательной техники, до тех пор, пока она не скрылась в разбитой части экрана.

Он криво усмехнулся: «Все, меня спасут. Но теперь лучше бы уже не спасали…»

Это последняя мысль, которая пронеслась у него в голове. Хотя позже он и утверждал, что мысль эта родилась в большом пальце левой ноги и пронзила все его тело, пробив напоследок череп в районе родничка.

…

Даша переступила порог плохо освещенного зала.

Спортивное кафе. Тотализатор, сплошь набитый грубыми и грязными мужланами, насквозь пропахший кислым пивом и потом. У барной стойки толкались толстомордые, толстокожие боровы в засаленных мундирах, куртках и даже парочка щеголяла в когда-то белоснежных, но теперь желтоватых покрытых бурыми разводами майках. Пожалуй, это были майки, те, что так выразительно смотрятся на рельефных торсах героических военных, спасающих мир. Качки в фильмах, даже в самом пылу сражения, или на дне только что вырытого окопа умудрялись сохранить свою одежду белоснежной, не то, что эти куски сала и волос.

Но делать нечего – надо решаться и идти.

Как же противно.

Одно из отвратительных потных существ обратило внимание на девушку, крякнуло и своей омерзительной здоровенной мохнатой лапой схватилось за мошну. Даже с расстояния десяти метров Даша, как ей показалась, расслышала тот скребающий звук, с которым чудовище почесало себе между ног. По спине у девушки бежали мурашки, руки увлажнились, хотя какое уж сейчас дело до рук.

По громкой связи передавали о завершении ставок – до какого-то заезда оставалось всего десять минут.

Даша робко сделала шаг, другой… Глазами она искала… Да хоть кого-то, к кому будет не страшно или хотя бы не противно приблизиться.

Впереди в партере стояли такие же страшные, но чуть более опрятные личности. Это не капитаны, нет! Это мусоровозчики! Но это же кафе, где как утверждают люди, собираются все пилоты, капитаны и прочие работники межгалактического флота, чтобы отдохнуть между рейсами и развлечься ставками на транслируемые по сети соревнования. Значит, хотя бы часть из этих вульгарных тел являются капитанами! Неужели все капитаны так выглядят? Да быть этого не может.

Взгляд скользнул чуть дальше, на здоровенный, метров пять высотой экран. И тут Даша поняла, что над ней есть еще этаж, а судя по размеру партера и этого «телевизора», может быть и не один. Тут как в театре, только вместо сцены – гигантский монитор, а зрители находятся на балконе.

На центральном экране сейчас красовался список более чем из тридцати строчек. Номера, рейтинг, названия болидов (или корабля, или на чем там устраиваются гонки), количество побед и поражений пилота. Еще с десяток граф, которые были подписаны малопонятными аббревиатурами и содержали в графах цифры, наборы букв и даже пиктограммы.

В нижних строках, на которые Даша могла смотреть, не сильно задирая голову, стояли какие-то «Сереневая стрела», «Вальская борзая», «Толика удачи», «Венская валькирия»… Сереневая стрела, была написана именно через букву «е», поэтому девушка решила, что речь идет не о цвете, а о каком-то неизвестном ей географическом объекте.

Из задумчивости девушку вырвало наглое обращение:

– Я могу пригласить прелестную леди за свой столик? – рокочущий бас раздался где-то над левым ухом. Не голос, а шум груды гальки перекатывающейся в жестяной бочке!

Даша взвизгнула, испуганным зайцем метнулась в сторону, через жиденькую стайку молокососов (А эти кажется ничего, не такие противные, но их острые задранные в потолок носы, да жиденькие усики над губой… фу), споткнулась о чью-то ногу (Девушка, с вами все хорошо? – тенорок вдогонку), и черное чрево лестницы.

Сердечко билось в горле, когда она взлетела по ступенькам. Струйка пота по спине, когда она плюхнулась на стульчик за пустым столом.

– Я могу помочь? – услужливый голос официанта, – Вы ждете товарищей?

– Нет, я одна, – затравлено озираясь, пролепетала Даша, и жалобно-просительно добавила, – я тут впервые…

Официант нервно дернулся, и быстро-быстро замямлил, держась на полусогнутых:

– Тогда, будет вам известно, что этот столик заказан вон теми, направляющимися сюда господами, – резкий указующий рывок носом в сторону,– и если Вы не приглашены за их столик, и не желаете с ними «знакомиться», то вам следует выбрать другое место.

Это «знакомиться» было сказано с такой интонацией, что Даша даже представлять не стала, чем таким ей грозит это «знакомство» с симпатичными молодыми людьми, бодро шагающими в их сторону. Выглаженные мундиры блестели начищенными значками, строгие воротники сдавливали их белоснежные шеи, волосы легко развивались при каждом движении. Ах, какие это были волосы. Если бы не противный официант, то она обязательно подошла бы к ним.

Парни походили на пятерку астронавтов из фильмов. И шли они слегка неровным клином, как в том кино где… На мгновение образ из фильма для девушки стал реальнее того, что она видела. Как там было в этом фильме? «А потом белокурый обаятельный парень махнул рукой, и сказал «поехали!», они надели защитные шлемы, стоя на трапе, и уже полностью облаченные в скафандры лихо запрыгнули в открытые шлюзы межзвездного корабля.» В том фильме были и перестрелки из бластеров и погоня в астероидном поле, и трогательная сцена, когда только один из пятерки вернулся домой, усталый, гордый, с обожженным лицом, обнял девушку и та-ак крепко поцеловал…

А официант продолжал работать. Убедившись, что незваный гость освободил занятое почетными клиентами место за столиком, принялся определять степень кредитоспособности девушки.

– … не парк общего пользования, – Даша пропустила часть фраз молодого человека, – вы будете заказывать напитки, или готовы сделать ставку… да, я могу принимать ставки, и советую вам поторопиться… К сожалению, если Вы не делаете, хотя бы минимальную ставку, или не закажете выпивку и столик, то мне придется Вас проводить до выхода.