Заседание правления колхоза было бурным. Подводились итоги соревнования на хлебоуборке. Председатель правления, молодой коммунист, местный житель, двадцати лет от роду, прослуживший два года на войне, и приехавший домой после победы, и после ранения в левую руку, после возвращения думал отдохнуть. Но наступила весна, и сельчане готовились к весенне-полевым работам. Бывший председатель с горем пополам составлял план работы, и ещё труднее ему было составлять отчёт. Узнав о прибытии Ивана Ивановича, пригласил его на очередное собрание, и в присутствии представителя райкома, нежданно-негаданно попросил отставку и предложил собранию его кандидатуру.

Привыкший к воинской дисциплине, и, поняв это как приказ, Иван Иванович дал согласие.

И вот теперь он подводил итоги работы колхоза и свои итоги. Результаты радовали, но его пылкую душу не удовлетворяли. Работы было, ой, как много! Мысли шли одна за другой. Он сидел, смотрел перед собой, едва улавливая торжественные слова представителя, который говорил об итогах района; о передовиках на уборке, называл цифры, имена, награды. О широком внедрении Ефремовских звеньев на выращивании хлеба он остановился отдельно. Потом он вручал денежные премии, и почётные грамоты, поговорил о предстоящих задачах перед коллективом колхоза, которые Иван Иванович знал хорошо, и в голове складывалось ещё много других задач и неотложных мер, выполнение которых требовала колхозная жизнь.

Он опустил глаза, на столе лежала тетрадь с повесткой дня для заседания. Номера разобранных вопросов были округлены, и лишь седьмой последний пункт требовал разбора, был не округлён. В конце стоял вопрос красным карандашом, им поставленный; который, как красный чертёнок прыгал в его уставших глазах. Он сначала удивлялся, а потом, привыкнув, и, где-то подсознательно, с интересом рассматривал пляшущего чертёнка. Тот подмигивал и, кивая головой, балансировал на одной ноге на жирной точке, как на мячике, раскрывал свой зубастый рот, будто что-то говорил, но голоса его было не слышно и непонятно, но жесты были выразительны, хотя нельзя было понять, что он говорил. Иван Иванович напряг