Выбрала эту книгу из-за красивой обложки. Невероятная, терпкая, морозная, хрусткая, хрупкая, уязвимая, нежная, личная. Такую книгу хочется взять в руки и долго не отпускать. Начинала читать эту книгу из-за автора. Я слышала о Егане Джаббаровой много хорошего, ее горячо рекомендовала Ольга Птицева (чьи книжные советы не раз попадали у меня в самую точку). Для меня это было долгожданным знакомством. Я погрузилась в эту книгу как отстраненный читатель, как зритель, который в темноте кинотеатра вглядывается в экран и наблюдает за чужой историей. Маленькая девочка, розовое платье в рюшах, день рождения. И вдруг серая женщина с уставшим изможденным лицом, напряженный разговор родителей и мальчик. Теперь у тебя есть брат. Теперь он будет жить с нами. Замираю перед экраном. Жду продолжения. Но дочитывала я эту книгу совсем в другом состоянии и в других обстоятельствах. От отстраненности не осталось и следа. Я думала «Господи, как же так вышло, что именно сейчас, именно эта книга…».
Автофикшн современной российской писательницы Еганы Джаббаровой о смерти брата. Не биография, не мемуары, а … Дуа – молитва. Книга молитва.
«Я выписываю длинную православную молитву за упокой души Сергея и вмешиваю в нее, как в тесто или фарш для долмы, мусульманскую дуа за мертвого. Это будет моя молитва, написанная моими руками, выплаканная моими глазами, созданная моим телом, — молитва невозможная и запрещенная, но единственно верная»
Я пишу российская писательница и спотыкаюсь на этих словах. Потому что это вопрос для автора больной. Отдельное место, большое, важное, громоздкое в книге выделено национальному вопросу. И вопрос этот болит, ноет, как незаживающая рана, которую обильно посыпали солью. Да так посыпали, что век не избавишься от боли. И боль эта всюду. Брат, который был наполовину русским и не желал принимать свою азербайджанскую часть, взял русскую фамилию матери, русифицировал труднопроизносимое отчество. Носил футболки с надписью «ЯрусскиЙ». Поиски работы, где работодатель интересуется тем, а где Егана родилась (два высших образования, кандидат наук – это же не важно, важнее то в Азербайджане она родилась или в Екатеринбурге). Смерть иностранного студента в центре города (о, негр, давай его «чиркнем» и сразу ножом без разговоров). Напряжение на лице, когда идешь по улице. Постоянное ожидание подвоха. То, как писательница описывает Россию отдельная история. Тяжелые метафоры, пьяные мужики, угар, выживание, тоска, мрак, никто не улыбается просто так, липкая грязь под ногами, туман и хтонь. Россия как консервная банка, открытая ножом. Обязательно порежешься, доставая еду. И проч. проч. проч. В книге нет прямых обвинений. Нет прямого указания на чью-то вину. Есть абстрактные категории, абстрактный расизм, фон национализма, постоянное ощущение ненужности, горечи, обиды. Но да, ее родные оказались на Урале не просто так. А потому что военный конфликт в Нагорном Карабахе уничтожил родной дом. И что теперь? Куда теперь. Писательница говорит о том, что у нее нет этого чувства, она просто не понимает, что значит «дом». Как это? Что это? Она лишена этого понимания в частном и общем.
Короче, я пишу "современная российская писательница" и спотыкаюсь. Потому что я не уверена, что Егана Джаббарова хочет, чтобы ее так называли. Слишком больно. Слишком несправедливо.
«Женские слова никогда не были объемным, всегда — покрывающим, скрывающим, закрывающим, как чехлы для мебели и бархатные театральные занавески»
А еще эта книга о женской идентичности. Об отношении к женскому труду, письму, характеру, к тому, как должно выглядеть, какой должна быть женщина-хирург, например. Какой должна быть женщина-писательница. Об этом можно говорить через себя или историю своей сестры, но можно еще говорить через мужчин. Настоящий мужчина он какой? Как отец, который никогда не признается в своих слабостях и ни за что не позволит проронить слезы (и женщина тогда противоположность, слабая, плаксивая). Как брат? Который никогда не обнимал, не проявлял чувств, был закрытым и таким «четким пацаном». Женская часть, феминная, та самая, которая есть в мужчине прорывается, дает о себе знать, живет. И как бы отец не скрывал свои слабости, а в минуту горя у гроба слезы потекли сами собой. Как бы брат не скрывал своих нерусских сестёр, как бы не закрывался ото всех, а сколько раз в детстве молился за сестренку? Чтобы любить, не обязательно говорить об этом вслух. Можно любить и молча…
Эта книга… она не тяжелая, если что. Не трудная. Не такая которая порвет ваше сердце на куски. Не нужно бояться ее читать. Это автофикшн написанный хорошим языком, с такими метафорами, которые хотелось выписывать в отдельную тетрадку – придет весна и «свободно снимет белую смирительную рубашку зимы». «В городе шел книжный фестиваль, столичные авторы гордо несли свои московские тела в сторону сцен» и т.д. Читается книга, если хотите знать легко., не смотря на скорбь. Но… Но вы должны кое что знать и быть готовыми к этому. Фоном, прямо и косвенно, в деталях и в очевидном, на каждой странице, каждое слово… замечаешь самоощущение и самовосприятие автора. Она «всегда была подброшенным в семью ребенком, нелюбимым, почти ненавистным, всякий раз получающим напоминание о собственной чужеродности, часто обманутым и одиноким». И может быть, это не помешает вам, а наоборот поможет. У меня это вызывало протест. А потому книга оставила много заноз и царапин.
Я прочла меньше половины книги, когда узнала о смерти своего брата. И дочитывала книгу совсем с другой оптикой и другими ощущениями. А потому как написано книга и что вложил в нее автор уходит на второй план. На первом мои переживания и мои какие-то мысли. О моем брате. О моей утрате. О том, как я не общалась с ним в последнее время и никогда не говорила, что люблю. Но об этом я не хочу говорить.
«Я упаковываю тайны в слова и фасую в маленькие коробки-тексты» - как хорошо сказано, правда?