Письмо – это умирающее тело, осознающее, что одиночество неизбежно, прошлое необратимо, а слова – это всего лишь посылки, нашедшие адресатов. Мое письмо еще и женское, а потому могу предположить, что его откровенность, интимность и дневниковость будут обращены против меня острыми наконечниками обвинений. Конечно, скажет мужчина, они только и могут, что писать о своих чувствах. Конечно, скажет он, они манипулируют чувствами окружающих, они спекулируют смертью, будто ею не торгуют все на каждом углу. Мужчинам так хочется упаковать наши слова в маленькую коробку из-под обуви, замотать скотчем и убрать на балкон, подписав «неважное», – разве история отдельно взятой жизни и смерти может быть чем-то значительным на фоне большого шершавого тела истории и ее высунутого языка. Разве пишущая женская рука способна создать смыслы больше одной комнаты, предположительно кухни? Женские слова никогда не были объемным, всегда – покрывающим, скрывающим, закрывающим, как чехлы для мебели и бархатные театральные занавески. Они обивают каждый дом и гроб, автобусы и троллейбусы, машины и велосипеды, неожиданно из твердых ставшие мягкими и приятными на ощупь.