Следует признать, что в наивном замысле юного вождя было рациональное зерно. В 43–44 годах у племенных вождей не было особого выбора: сопротивляться римлянам было бесполезно. Однако завоеватели проявляли снисхождение и даже щедрость к тем, кто им не противостоял. В последующие годы многие вожди, установив дружественные отношения с Римом, стали независимыми царями-клиентами, разбогатели, обзавелись роскошными виллами и обеспечили своим сыновьям римское гражданство. Через несколько поколений они составили костяк провинциальной знати и передали власть в руки магистратов, назначаемых Римом.

Тосутиг прекрасно понимал, что Сарум ему не удержать, – перед военной мощью Рима бессильны даже грозные дуротриги. Юному вождю не оставалось ничего иного, как переметнуться к римским завоевателям, – об этом он мечтал с тех самых пор, как узнал о высадке войск Клавдия.

Однако Тосутиг был честолюбив. Он догадывался, что дуротриги, ненавидевшие римлян, будут отважно сражаться за каждый клочок своих владений, но в конце концов падут, раздавленные превосходящей мощью противника. Скорее всего, решил юноша, в Британии, как и в других провинциях огромной Римской империи, завоеватели станут полагаться на дружественных местных вож дей. В таком случае Тосутиг не собирался упускать свою выгоду.

«Я кельт, но хорошо знаю латынь и готов принести клятву верности римлянам, не то что дуротриги, которые ненавидят завоевателей и никогда с ними не примирятся. Я смогу быть полезным наместнику новой провинции», – рассуждал он, представляя в дерзких юношеских мечтах, как благодарный император одарит его землями дуротригов или хотя бы вернет право владения гаванью.

И вот долгожданный миг настал. Тосутиг, желая поразить римлян, приказал всем защитникам дуна выйти на стены.

Римляне, приблизившись к холму, разглядывали сверкающие меловые насыпи. Всадник во главе колонны спешился и пристально посмотрел на дун.

Тосутиг вышел вперед и приказал:

– Откройте ворота!

Юный вождь неоднократно представлял себе первую встречу с римлянами, но все мечты его пошли прахом.

Тосутиг торжественно спустился с холма и подошел к римлянам. Его встретил всадник. Юноша с трепетом взглянул в суровое лицо с квадратным подбородком, крупным носом и внимательными карими глазами, запнулся, потом широко раскинул руки и воскликнул на латыни:

– Добро пожаловать! Меня зовут Тосутиг, владыка Сарума. Я союзник Рима.

Командовал вексилляцией сам Веспасиан. Он холодно посмотрел на юношу и ничего не ответил. Так называемая крепость его не страшила, но раз ее защитники не намеревались сопротивляться, то в легион можно вернуться уже на следующий день, не теряя времени даром.

– Ты знаешь латынь, – равнодушно отметил он.

– Как мой отец и дед, – радостно кивнул Тосутиг и торопливо добавил: – Моя бабушка была дочерью вождя атребатов, племени, заключившего дружественный союз с Римской империей.

Веспасиан сразу понял, что юноша старается войти в доверие к римлянам. Впрочем, легата не интересовали ни Сарум, ни его так называемая крепость. По слухам, на взгорье стояло древнее святилище. Там наверняка обосновались проклятые друиды, которых Веспасиан собирался уничтожить, прежде чем двинуться на запад и расправиться с дуротригами.

– Где расположен каменный храм? – спросил он.

– Неподалеку, к северу отсюда, – ответил Тосутиг. – Он заброшен.

– Проводи нас туда, – велел Веспасиан.

Короткая поездка стала судьбоносной для юного вождя. Тосутиг, узнав, что находится в присутствии самого легата, изо всех сил старался произвести на него впечатление. Веспасиан, в сопровождении двух конников, скрывал усмешку, глядя на то, как юноша седлает свою лучшую гнедую кобылу, – по сравнению с персидскими и африканскими скакунами кельтские лошади были приземистыми, большеголовыми и тяжеловесными. По обычаю кельтов, в лошадиный корм подмешивали побеги тиса, чтобы шерсть блестела, а уздечку украшали золотом. Веспасиан ехал на буланой лошади, украшений на нем не было, только рукоять меча чуть слышно позванивала о бронзовый нагрудник.

Влажный ветер с моря гнал над взгорьем тяжелые серые облака. На склонах меловых холмов паслись отары мелких бурых овец, зеленели поля, кое-где виднелись круглые хижины под соломенными крышами.

Тосутиг с гордостью оглядел окрестности и заметил:

– Хорошие земли.

Веспасиан задумчиво кивнул – он уже понял, как ими распорядиться.

– Это твои владения? – уточнил он.

– Да, эти места издавна принадлежат нашему роду, – ответил юный кельт. – И взгорье, и земли на юго-западе. Мы живем в долине.

Предки Тосутига, как многие знатные кельты в те времена, выстроили свое скромное жилище в нескольких милях к северу от крепости на холме. За оградой стояли два круглых, крытых соломой дома – каждый тридцать футов диаметром, – десяток хозяйственных построек и святилище бога Ноденса.

Римляне мельком взглянули на многочисленные могильники, поросшие короткой жесткой травой.

– Это могилы моих предков, – поспешно объяснил Тосутиг, надеясь, что уж теперь-то легат наверняка поймет, с каким важным человеком имеет дело.

В Стоунхендже Веспасиан с любопытством осмотрел кольцо исполинских камней. Видно было, что святилище давно забросили.

– Друиды здесь появляются? – спросил он.

– Нет, – покачал головой Тосутиг. – Они ушли отсюда еще при моем отце.

– А человеческие жертвоприношения совершали?

Юноша замялся, хорошо зная о ненависти римлян к друидам. Впрочем, он и сам с отвращением относился к жестоким обрядам, хотя и молился кельтским богам. Однажды, лет десять назад, в неурожайный год, друиды собрались в святилище и принесли в жертву младенца.

– Бывало и такое, – неохотно признал кельт.

Римлянин с отвращением поморщился.

– Друиды ушли на север, во владения дуротригов, – объяснил Тосутиг. – Они предпочитают молиться в священных рощах, а не в хенджах.

– Если встретишь друида, ты обязан его схватить, заковать в кандалы и отправить ко мне, – холодно приказал Веспасиан.

– Будет исполнено, – ответил юноша.

Судьба друидов не волновала кельта – он знал, что римляне, захватив Британию, истребят ненавистных жрецов. Ему страстно хотелось произвести благоприятное впечатление на легата, но Веспасиан ничем не выдавал своих мыслей. С самого начала римлянин понял, что честолюбивый юноша не обладает никакой властью и наивно надеется на успех своих замыслов. Веспасиан, прекрасно разбиравшийся в людях, знал, что Тосутигу нечего предложить, кроме дуна на холме, но легату доставляло удовольствие наблюдать за неловкими потугами юнца, который так гордился своими скудными познаниями и запинающимися, неуклюжими речами на латыни.

– Чего ты хочешь просить у Рима? – осведомился Веспасиан на обратном пути.

Юноша вздрогнул, но тут же собрался с мыслями, радуясь неожиданному случаю.

– Я хочу стать царем-клиентом и гражданином Римской империи, – отчеканил он давно заготовленный ответ.

«И сенатором…»

Тосутиг хотел высказать свою сокровенную мечту, но не решился, хотя всем было известно, что некоторым знатным владыкам из римских провинций иногда выпадала такая честь; самые знатные римляне обращались с ними на равных, и провинциальные царьки гордо расхаживали по Риму в тогах с широкой каймой.

– Ах, ты хочешь стать царем-клиентом! – воскликнул Веспасиан, удивляясь непомерному тщеславию и честолюбию юного глупца. – А чего еще ты желаешь?

– Чтобы мне вернули древние владения моего рода – гавань и прилегающие к ней земли. Мне известно, как извлечь из них наибольшие прибыли, – торопливо объяснил Тосутиг.

Легата это не интересовало, но юный кельт напыжился от гордости, решив, что его деловая хватка произвела благоприятное впечатление на римлянина.

– А еще чего? – невозмутимо спросил Веспасиан, с трудом скрывая насмешку, но желая продлить удовольствие от жестокой шутки.

Тосутиг давно уже придумал, чего именно потребует от римских властей, и даже готовился обратиться непосредственно к наместнику провинции. Юноша восторженно посмотрел на легата – этот военачальник, легионы которого вот-вот разгромят дуротригов, наверняка на хорошем счету у наместника, а значит, ему можно доверять. «Лучшего случая не представится, – подумал Тосутиг. – Веспасиан поможет донести мой замысел до наместника».

Отринув подозрительность, юноша вытащил из-за пазухи пергаментный свиток, адресованный Авлу Плавтию. В письме, которое Тосутиг украдкой составлял бессонными ночами, содержался хитроумный план по возвращению Саруму прежней славы. Свиток был не запечатан.

– Вот, читай, – гордо заявил кельт.

Веспасиан изумленно ознакомился с содержанием письма. Корявый почерк и грамматические ошибки развеселили бы любого римского мальчишку, а тщеславные устремления юного кельта не знали границ: он просил отдать ему во владение всю юго-западную оконечность острова. Дерзкий замысел, еле прикрытый льстивыми уверениями в почтении и признательности, заключался в следующем: Тосутиг бесконечно предан Риму и вы не пожалеете, назначив его владыкой над землями дуротригов.

– Дуротриги ненавидят римлян, – восторженно объяснил юнец. – Они будут биться насмерть, а после того как их все-таки завоюют, начнут бунтовать и устраивать мятежи, для усмирения которых необходимо будет присутствие постоянных войск, а это дорого. Вожди дуротригов никогда не покорятся Риму. Но я знаю, как с ними обращаться, потому что я сам – кельт, хотя и всецело преданный империи. Я буду верным клиентом Рима, если мне отдадут все или почти все земли дуротригов… – с надеждой в голосе заключил он.

Подобные амбиции ошеломили даже Веспасиана. Впрочем, в нелепых замыслах дерзкого юноши прослеживалась некоторая логика, хотя, разумеется, они были совершенно неисполнимы. Гордые дуротриги не желали покоряться даже могущественной Римской империи, а уж тем более этому юнцу – предателю и клятвопреступнику.

В глубине души Тосутиг это понимал, но слишком уж заманчивой была мечта вернуть Саруму былую славу и отомстить дуротригам за долгие годы бесчестья. Юноша надеялся, что римские завоеватели, незнакомые с островом и его обитателями, обрадуются возможности с легкостью разрешить задачу управления провинцией. Увы, он не представлял себе, с какой тщательностью власти империи собирали и изучали сведения о самых далеких уголках своих бескрайних владений.

Сообразив, как воспользоваться наивностью недальновидного юного мечтателя, Веспасиан с невозмутимой торжественностью ответил:

– Я передам наместнику твое послание. Однако царь-клиент обязан служить не только наместнику провинции, но и самому императору. Клавдий верит не словам, а делам.

Тосутиг взволнованно посмотрел на собеседника – о таком благоприятном развитии событий юноша даже не мечтал.

Веспасиан хорошо помнил, что захват новой провинции Клавдий предпринял в первую очередь для того, чтобы нажиться самому, – об этом император заявил Авлу Плавтию перед отъездом с острова.

– Тебе надо доказать, что ты верный друг императора, – посоветовал легат юнцу.

– А как это сделать? – спросил Тосутиг.

Веспасиан с напускным удивлением поглядел на него и ответил:

– Подари ему земли. Твои владения велики, а в личном пользовании императора – не так уж и много.

Тосутиг огорченно вздохнул. Он знал, что кельтские вожди и прежде приносили римским императорам щедрые дары в обмен на выгодные соглашения, но расставаться с родовыми владениями, и без того обмельчавшими, в его планы не входило.

– И много придется подарить? – неуверенно осведомился он.

– Не волнуйся, родовое поместье ты сохранишь, – успокоил его Веспасиан. – Императору будет достаточно земель на юго-западе, граничащих с владениями дуротригов, и вот на этом взгорье.

– Но ведь это три четверти моих владений! – простонал Тосутиг.

– Что ж, это невеликая плата за титул царя-клиента, – невозмутимо возразил легат.

Юноша запоздало сообразил, что в его просьбе может быть отказано, даже если он подарит свои владения императору.

– А если меня это не устраивает? – спросил он.

– Кто знает, удастся ли тебе их сохранить, – с улыбкой произнес Веспасиан.

Только сейчас Тосутиг понял всю глупость своей затеи. Он оказался в весьма невыгодном положении: если римляне того пожелают, то отберут у него все земли. Дуротриги не встанут на его защиту, потому что он их предал, а восточные соседи – белги и атребаты – вряд ли вспомнят о его существовании. Выбора у него не осталось, крепость он уже сдал, и предложить Веспасиану больше нечего.

Тосутиг и не подозревал, что захватывать Сарум Веспасиан не собирался: завоеванные земли автоматически переходили под контроль войска, а это означало, что здесь, в захолустье, пришлось бы расквартировывать гарнизон. Нет, эти холмистые просторы и плодородные равнины не принадлежали ни одному из могущественных племен, а потому как нельзя лучше подходили именно для подарка императору. Требовалось всего лишь составить документ, имеющий законную силу, – дарственную, по которой нынешний владелец передавал земли Клавдию. Тосутиг понятия не имел ни о римских законах, ни о тонкостях управления имперскими провинциями и не подозревал, что подобный документ не только упрочит положение Веспасиана при дворе императора, но и будет использован для того, чтобы убедить других вождей последовать примеру наивного владыки Сарума.

На самом деле Веспасиан согласился бы принять в дар половину названных им земель в обмен на римское гражданство, однако огорченный юноша не догадался этого попросить.

– У меня нет выбора, – взволнованно пробормотал Тосутиг.

Остаток дороги по меловым грядам спутники проехали в молчании. В крепости, под изумленными взглядами Нумекса и остальных жителей Сарума, писец под диктовку Веспасиана составил дарственную.

Я, Тосутиг, наследный вождь и союзник Римской империи, в присутствии легата Веспасиана, передаю в дар Тиберию Клавдию Цезарю Августу Германику, божественному императору Рима, все земли, принадлежащие мне на взгорье и к юго-западу от каменного святилища.

Легат предложил Тосутигу подписать пергамент и заверил, что документ по всей форме составят позднее.

– Кстати, как называется эта крепость? – внезапно спросил Веспасиан. – Нельзя оставлять владения без имени.

– Дун, – буркнул Тосутиг.

– А речка?

– Афон.

Это кельтское слово обозначало реку.

– Авон? – недовольно поморщился легат. – Нет, не подходит. Тихая река… Сорбио… Что ж, назовем место Сорбиодун.

60 год от Рождества Христова

В сгустившихся сумерках волны с унылым плеском накатывали на каменистый берег Уэльса. Впрочем, может быть, это сам Портий пребывал в унылом расположении духа.

Соленый морской ветер отыскал лазейку в стенке палатки и ворвался внутрь. Пламя масляной лампы заплясало, но римлянин не обратил на это внимания, сосредоточенно склонившись над пергаментным свитком. Юноша еще больше взъерошил и без того непослушные черные кудри, поудобнее устроился на складном походном стуле и медленно вывел на пергаменте опасные слова:

Между нами говоря, любезный отец, провинцией управляют из рук вон плохо. Жители вот-вот взбунтуются, а виноват в этом наместник.

Рука его замерла. Стоит ли говорить об этом в письме, которое нужно отправить в родительское имение на юго-востоке Галлии? Вдруг письмо вскроют осведомители императора? Что, если Портия обвинят в предательстве? Вдобавок место в свите наместника он получил только благодаря связям будущего тестя. Юноша грустно покачал головой, отложил пергамент и взялся за другое письмо.

Два дня назад, любезные родители, мы уничтожили последних друидов в Британии. Случилось это весьма странным образом. Оплотом друидов был крошечный островок, называемый Мона, что лежит за землями декеанглов на западном побережье Британии. Наместник приказал расправиться с проклятыми друидами, поэтому весь Четырнадцатый легион вместе с Двадцатым легионом приготовились к переправе через узкий пролив. По всему побережью острова друиды разожгли костры. Яркое пламя, грохот прибоя и дикие вопли варваров на миг остановили храбрых воинов – но только на миг! Пехота переправилась в лодках, а конники переплыли пролив верхом. Противники сражались храбро, однако в конце концов им пришлось сдаться. Больших потерь мы не понесли…

Портий разжал уставшие пальцы. Рассказ о сражении звучал пристойно, его можно прочитать и матери, и сестрам. В действительности все происходило иначе.

Храбрых воинов остановили не костры в ночном мраке, не грохот прибоя, не варвары, колотившие копьями по щитам, не заунывные проклятия друидов и даже не вид обнаженных человеческих тел, приносимых в жертву жестоким кельтским богам.

Нет, самым страшным оказались… женщины.

Полуобнаженные, выкрашенные ярко-синей вайдой, простоволосые женщины, выскочив вперед, размахивали ножами и копьями, приплясывали и подпрыгивали как безумные. Хуже всего были пронзительные, улюлюкающие вопли – над водой звучал дикий, непрерывный, нечеловеческий крик, от которого мороз пробирал по коже.

По рядам легионеров пронесся шепот:

– Это фурии!

На миг Портию показалось, что солдаты не пойдут в бой, но один из центурионов насмешливо выкрикнул:

– Ну что, струсили? Девок испугались?

Легионеры, стряхнув оцепенение, приготовились к битве.

Бой был ужасен. Вымуштрованные легионеры споро расправлялись с ордой варваров, короткие мечи рассекали тела жрецов и воинов, женщин и детей. На отмелях росли горы трупов, прибой побагровел от крови. Когда все было кончено, в живых осталось только два друида – глубокие старики, которые бессильно шамкали беззубыми ртами, проклиная римлян. Легионеры затолкали их в клетку, сплетенную из ивовых ветвей, и сожгли на костре.

– Они так же поступают со своими соплеменниками, – объяснил Портию один из солдат.

Молодой римлянин знал, что кельтские жрецы отправляли на костер только преступников, но, как известно, с победителями не спорят.

Портий помотал головой, отгоняя жуткие видения, и продолжил письмо:

Через несколько дней наместник намерен вернуться в новый город, называемый Лондиниум, и следующее мое послание придет к вам оттуда.

От усталости смыкались глаза, рука дрожала. Пора заканчивать:

Любезные родители, я весьма благодарен сенатору Гракху, которого вскоре надеюсь назвать своим тестем, за предоставленную мне возможность лично засвидетельствовать победоносное шествие римской армии и, может быть, даже самому отличиться в одном из сражений. О милой Лидии я думаю ежечасно и считаю дни до нашей следующей встречи в славной столице империи.

С глубоким почтением,

ваш сын Гай Портий Максим