Присуждение Эдуарду Веркину в 2017-ом году премии «Новые горизонты» за повесть «ЧЯП» породило целую волну дискуссий: начиная с того, что там нового можно было найти в на вид традиционной книжке про последнее лето детства, и заканчивая сомнениями в том, что перед нами подростковая литература, пусть в главных героях и ходят подростки. Все эти вопросы, безусловно, интересны и важны, но самое важное в том, что «ЧЯП» представляет собой сильный, хорошо написанный, небанально сконструированный текст. И говорить, прежде всего, следует именно про это.
Завязка проста: неглупый, но при этом несколько ленивый парень по фамилии Синцов приезжает на лето к бабушке. Сам он из провинциального города, но бабушка живет прямо-таки в еще большей провинции (полнейшей). Наш герой грустит, что лето пропало и всякое такое, но вскоре находит себе приятеля по фамилии Грошев. Грошев этот очень умен, предприимчив, рассуждает, как взрослый мужчина, и, кажется, Синцову дальний родственник. В общем, колоритная личность. А начинает он знакомство с Синцовым с того, что предлагает взять у него в аренду удачу. Тут бы начаться полной фантасмагории, но ничего такого до поры до времени не случается. Синцов тусуется с Грошевым, помогает ему по мелочи и наблюдает сцены провинциальной жизни.
У «ЧЯПа» масса положительных моментов. Во-первых, написано ведь и впрямь чудно. Во-вторых, герои интересные, пусть их и немного, но все вышли живыми, запоминающимися, динамичными и в нужной степени противоречивыми. В-третьих, Веркин вываливает на головы читателям множество фактов про коллекционирование, читать про все это весьма занимательно, хотя иногда кажется, кое-что автор все-таки присочинил, но так как его Грошев тот еще ненадежный рассказчик, это ощущение вполне закономерно, на него Веркин и рассчитывал. В-четвертых, автор, погружая нас в историю выдуманного городка где-то в Центральной России, показывает, насколько интересным может быть краеведение само по себе. Прошлое Гривска, безусловно, выдумка чистой воды, но после того, как перевернута последняя страница, так и хочется погрузиться в историю уже своего родного края. О каждом из перечисленных аспектов можно поговорить достаточно пространно, но уход во все эти частности отвлечет нас от самого важного в этой книжке. От ощущения потусторонности происходящего, от тревоги, разлитой в летнем воздухе. Совы не то, чем кажутся, это мы знаем, но тут даже бабушка Синцова может оказаться чем-то запредельным.
Рядом с героями постоянно происходит что-то странненькое, что-то на грани, но грань эта так ни разу фактически не преодолевается. Всему можно найти объяснение, простое и рациональное, даже финальному твисту. К примеру, в самой первой главе Синцов встречает в лесу рядом с Гривском странное существо - инфернальную старушку, которая, скорее всего, является хтонической дохристианской сущностью, чем-то вроде Медной горы хозяйки. Так вот, эта сущность за проявленную Синцовым вежливость, наделяет его особой удачей, такой, что Грошев, учуяв ее, пошел знакомиться. Но при этом нам говорят, что старушка просто явилась Синцову во сне. Мол, заснул в машине, жара, спертый воздух, вот разум и породил чудовище. Сон это был или не сон - решать читателю. Синцов не до конца понимает, Грошев уверен, что это был не сон, а еще кто-нибудь просто над всем этим посмеялся бы. Кажется, если весь текст построен на таком приеме, то быстро надоест. Но нет, Веркин так мастерски умеет описывать скрытую тревогу, так ловко ходит вокруг зазора в реальности, такие восьмерки выкручивает, что скучно не станет. Текст просто кричит: «Анализируй меня, деконструируй, разберись со всеми отсылками, намеками и скрытыми цитатами, неслучайно же у нас тут синие собаки передают привет от Маркеса». Это не может не будоражить интерес, а следовательно крепко держит внимание читателя.
Поэтому нет ничего удивительного в том, что можно найти кучу трактовок «ЧЯПа». Например, автор этих строк встречал версию, что все персонажи повести, кроме Синцова, являются небожителями, которые лишь прикидываются людьми. Версия, безусловно, отличная, дает возможность хорошенько поработать мозгами и, возможно, выдумать то, чего Веркин в текст и не закладывал. Или все же?.. Эта двусмысленность работает постоянно, не сбоит и отвлекает от кое-чего важного. Не стоит забивать себе голову инфернальными сущностями, механизмами работы удачи, телефоном самого Бога, когда на первом плане все-таки вроде бы обычные люди, один из которых может напугать гораздо сильней, чем какой-нибудь монстр (просто обратите внимание на то, как Грошев на речном пляже разбирается с гопниками, очень напряженная и показательная сцена). Если вы будете внимательны только к тревожной мистике повседневности «ЧЯПа», то пропустите связанную именно с Грошевым морально-этическую коллизию, которая сделала бы честь самому Достоевскому. Собственно, тут важна предпоследняя глава. Скажем так (читавшие поймут, нечитавшие потом сообразят), в ней Грошев ведет себя, как человек, который сделал большую подлость, а теперь делает вид, что ничего не произошло, но при этом последнего он не умеет, поэтому палится так, что даже неловко становится. И вот тут-то всякая мистика вдруг перестает быть важной, а важной становится простая человеческая трагедия, трагедия человека, обладающего большим умом и вполне существенной властью, но не умеющего быть счастливым и настоящим. Возможно, в таком пересказе и звучит банально, но, поверьте, Веркин разворачивает эту линию максимально напряженно.
Нет ничего нового в сюжете про последнее лето детства. Нет ничего нового в умении видеть странное в обыденном. Нет ничего нового в попытке описать трансцендентное, вовсе не упоминая его. Тут важно не что, а как. Эдуард Веркин делает это по-настоящему виртуозно. Но при этом его книжку сложно назвать подростковой, для подростковой истории тут маловато действия, слишком много умолчаний. Бог с ней, с целевой аудиторией, главное, чтобы вещь хорошей была. А новое в данном случае как раз находится не в идейном наполнении, а в личностно-авторском. Для Веркина это явно была новая вершина творчества, вызов, с которым он справился. Справился и пошел дальше, читателю на счастье.