Мы привыкли, что биографии не только писателей, но и любых знаменитых людей представляют собой линейное повествование из серии «родился — учился — женился — умер». С подробностями и комментариями друзей, близких и коллег. В книге Эдуарда Лукоянова «Отец шатунов» комментариев предостаточно, есть линейность вперемежку со вставками текстов Юрия Мамлеева или конкретными эпизодами из его жизни. Но назвать эту книгу биографией именно Мамлеева сложно. Скорее это биография его наследия, его философии и влияния этой философии на нашу сегодняшнюю жизнь.
Юрия Мамлеева считают родоначальником метафизического реализма. Сам писатель говорил, что «отталкивался от классического русского реализма и вообще мирового реализма». При этом в его произведениях на фоне реальности всегда присутствует потусторонний мир. Мамлеев не принимал его как нечто фантастическое. В его понимании это не были фантазии героев, это часть объективной реальности. Примерно как в фильме «ДМБ»: «Видишь суслика?» — «Нет». — «И я не вижу. А он есть». Метафизический мир Мамлеева сосуществует с миром реальным, видимым.
Персонажи произведений Юрия Витальевича пытаются понять эту метафизику, найти переходный момент от жизни к смерти и таким образом постичь Бога. В этом плане здесь нет духов и потустороннего в привычном понимании. Это вполне физический переход из одного мира в другой. Но при всей возвышенности темы герои Мамлеева — люди, мягко говоря, отвратительные. Это психопаты, убийцы, социофобы, городские сумасшедшие. Самых безобидных мы сегодня назвали бы фриками. Из этой смеси эзотерического познания реальности, радикального православия и мерзких героев вырастает мамлеевщина.
Обычно что-то очень злое, жестокое и при этом упивающееся своей бессмысленной злобой и жестокостью. В этом упоении обязательно должен отчетливо различаться элемент веселья, смеха сквозь стиснутые зубы. Мамлеевщина — это и «Вести недели с Дмитрием Киселевым», и визионерские речи Дмитрия Анатольевича Медведева, и глумливые заголовки прессы.
Этот фрагмент здесь неслучайно, потому что из мамлеевщины выросла целая идеология, которая сегодня вполне успешно присутствует в информационном пространстве. «Отец шатунов» — это как раз попытка понять, как мамлеевщина выросла в то, во что она выросла. Эдуард Лукоянов берет за основу главные события в жизни Юрия Мамлеева, но рассматривает их исключительно с точки зрения элементов мамлеевщины. Он описывает московское детство писателя, арест отца по 58-й статье и невозможность узнать его дальнейшую судьбу в лагерях, начало войны, эвакуацию в Пензу, возвращение в Москву, Южинский кружок, эмиграцию и возвращение в Россию. Многие моменты сейчас уже невозможно рассмотреть с разных сторон, поэтому в основе лежат «Воспоминания» Мамлеева. Поскольку это не самый объективный жанр, приходится довольствоваться тем, что есть. Хотя Лукоянов анализирует события, описанные Юрием Витальевичем, и дает собственную интерпретацию.
Более поздние события — Южинский кружок, годы эмиграции и возвращение в Россию — показаны через интервью с людьми разной степени близости к Мамлееву. И это, пожалуй, самая интересная часть книги. Перед читателем раскладывается пасьянс мнений, часто противоположных и не всегда комплиментарных. Одни восхваляют Мамлеева и говорят о том, что он постиг истину этого мира. Другие, наоборот, считают, что сам писатель не верил в то, что декламировал в своих книгах. Большинство друзей и единомышленников Мамлеева, которые знали его до эмиграции, откровенно разочаровались в нем после возвращения. Особенно любопытно читать их отзывы о трактате Мамлеева «Россия вечная». И искренне жаль автора, которому пришлось для написания биографии прочитать этот тяжело поддающийся осмыслению труд.
Далее Юрий Витальевич до самого конца книги продолжает как ни в чем не бывало пытать читателя смесью из Конституции Российской Федерации, школьного курса литературы и основ православия, а также конспектов по истории философии, изредка разбавляя этот поток банальностей ссылками на Дугова, Головина и нежно любимого им Валентина Провоторова.
Упомянутый в цитате Дугов представлен в книге как философ и теоретик неоевразийства Алексей Германович Дугов. Это единственный герой книги, выведенный под псевдонимом. Но несложно догадаться, кто за ним скрывается. Примечательно, что Дугов и Мамлеев имеют общие корни в своем мировоззрении. И мамлеевщина — продукт той трансформации, которую прошли как писатель, так и философ. Одновременно с этим мамлеевщина — это фундамент той идеологии, которую пропагандировал писатель в своей работе «Россия вечная» и которую сейчас пропагандирует Дугов, с особым русским путем, исключительностью, радикальным православием и патриотизмом.
Остальные же герои — от художников и писателей до журналистов и политологов — раскрывают фон трансформации мамлеевщины и ее репрезентации в современной России. Кто-то выставляет мировоззрение Юрия Витальевича как некий фасад, в который сам писатель искренне не верил. Другие рассказывают бытовые подробности жизни супругов Мамлеевых, двигая на передний план меркантильность жены писателя, Марии Александровны. Третьи рассказывают, как проходили квартирники московского андеграунда. Невероятно смешно описана встреча в США четы Мамлеевых с Эдуардом Лимоновым.
Что философия Дугова, что Мамлеева, что Лимонова сформировала довольно странный, но устойчивый фундамент сегодняшней официальной идеологии. Этот своеобразный микс видения России и ее роли привел нас в ту точку, в какой мы сейчас находимся. Работа Лукоянова «Отец шатунов» вместе с биографическим романом Каррера о Лимонове — это две книги, которые помогают осмыслить сегодняшние события.
Возможно, идеологии появляются из какой-то благой цели. В каждой можно найти что-то хорошее, но также и увидеть тревожные сигналы ее разрушительных последствий. Мамлеевщину можно рассматривать как чернуху, а можно видеть в ней глубокий философский смысл бытия.
В действительности мамлеевщина — это осознание абсолютной хрупкости видимой оболочки мира. В «Шатунах» насилие вершится не потому, что автору хочется пощекотать обывателю нервы, а потому, что персонажи его романа перестали воспринимать мир как реальность. В изумлении от этого они ломают все вокруг и недоуменно смотрят на свои окровавленные руки: кровь ли это? я ли это совершил? Мир, безусловно, существует, но почему же он так хрупок? Нет ли чего-нибудь за этой поверхностью, столь подверженной смерти и разрушению?
Вопрос лишь в том, что человек делает с этой философией. Сидит дома и рассуждает о метафизике или, как герой романа «Шатуны», предпринимает действия, чтобы проверить этот мир на прочность.
