Вопрос сам по себе не праздный, а очень серьёзный. Ответ – в конце. Вначале же попробуем порассуждать над тем, что занимало британцев в первый месяц 1993-го года. Как утверждали британские дипломаты, на этот раз в своём намерении покончить с режимом Хусейна в Ираке американцы не консультировались с Англией и Францией, что бывало раньше, а действовали гораздо самостоятельнее. Это обижает. Можно не сомневаться, утверждали в Лондоне, что, если бы такое случилось во времена Маргарет Тэтчер, она могла бы прямо сказать Америке: «Вам надо советоваться с нами!» Британские дипломаты в частных беседах здесь, в Лондоне, заявляли, что хотя Англия совсем не против американских планов сместить Хусейна, она относится много осторожнее к этому проекту. Во-первых, нет ясности, кто станет президентом Ирака после Хусейна. Во-вторых, миру нужно бы напомнить, что смещение диктатора – английская идея двухлетней давности. Сегодня же всё выглядит так, будто эта идея изначально американская… Дипломаты, как и авторы стратегических концепций, весьма чутки: первенство в таких делах – вопрос принципиальный. Но то дипломаты и стратеги. Газетчики же, наоборот, в поисках параллелей с удовольствием заимствуют идеи.
«Камиллагейт» – это словечко буквально подняло газетную бурю, шторм в лондонской жизни. Даже на фоне событий в Ираке, которые широко комментировала тогдашняя пресса. Подслушивание телефонного разговора между принцем Чарльзом и его подругой Камиллой с последующей публикацией его содержания шокировало читателей. Ведущие лондонские газеты сохраняли деликатность и не заходили слишком далеко, комментируя официальное сообщение двора о полуразрыве семейной пары – принца Чарльза и принцессы Дианы. В факте, что отныне принц и принцесса будут жить раздельно, формально оставаясь мужем и женой, солидную публику интересовал лишь один аспект – судьба короны. Если Чарльз станет королём, каковы будут роль и положение Дианы? Но то ведущие газеты. Бульварные же, наоборот, обсуждали причины раздора в семье. Публикация содержания беседы, записанной на кассеты, с голосами принца и его подруги как бы объясняла многое. Официальное лицо, правда, заявило, что кассетная запись, на которую ссылаются газеты, не может интересовать людей, которые ищут правды. То есть, намёк на подлог. Тем не менее некоторые министры в своих рассуждениях по этому поводу исходили из того, что если это не подлог, а действительное подслушивание, то стоит озаботиться, потому что с технической точки зрения оно выполнено исключительно профессионально. Такую операцию с решением сложных технических проблем никак нельзя было выполнить без участия… секретных служб.
И тут министры публично задаются вопросом, кто, когда и на каком основании подслушивает британцев, включая членов королевской семьи? Пока ответа на вопрос нет. Бульварные газеты, публикуя обидные карикатуры, резвятся, восхищаясь глубиной чувств Чарльза, проворковавшего Камилле, что хочет быть так близок к её ногам, как её юбка. Кстати, это не самое сильное место в записанном разговоре. Публикуя содержание кассеты, редакторы уверяют, что она имеет важное международное значение. Ведь речь идёт о государственном деятеле – принце Уэльском! Поэтому редакторы настаивают: у народа есть право знать правду!
Европейская пресса не отстаёт от британской. Итальянская «Независимая газета» отвела этой теме целую страницу под заголовком «Сексуальный принц». Не был обижен и читатель ведущих газет в Германии, Швеции, Голландии, Испании… Правда, французское издание «Пари-матч» сообщило, что у них в редакции эта кассета была… за пару недель до того, как её содержание попало в английские газеты. Но редакторы решили: публиковать такое – дурной вкус.
Увы, шторм на страницах прессы – желанное дело! Редакторы изданий, успевшие первыми с публикацией кассеты, хвастают сегодня, что продали по два, а то и по три тиража своих газет и журналов. Этот шторм, впрочем, исключая королевское семейство, был куда безобиднее, чем настоящий.
В январские дни той зимы он вовсю бушевал у берегов Англии и опрокинул-таки танкер, посадив его на мель. Беда обернулась настоящей экологической катастрофой. Нефть из судна вылилась в море. К тому же, шторм мешал подойти к танкеру, оставив специалистам надежду, что нефть осядет на морское дно… Огромное нефтяное пятно на глазах британцев тем временем расползалось по поверхности воды и двигалось к береговой линии с пляжами и растительностью… Тем временем магазины, торгующие морской экипировкой, почувствовали оживление: запасы одежды быстро раскупались теми, кто готовился после шторма к борьбе с последствиями экологической катастрофы…
Ну, а поскольку речь зашла об одежде, то завершим репортаж вопросом: что понимают континентальные европейцы и собственно британцы, когда говорят об английском стиле одежды? Вроде ответ известный – строгий костюм из тонкой английской шерсти, элегантное пальто, шляпа, чёрные туфли, чёрный зонт-трость… Тут не надо ждать никаких откровений: всякий, кто в глубине души ощущает себя джентльменом, полагает, что хорошо знает основные черты английского стиля – сдержанность в тонах, корректность в линиях, строгость в манерах. Английский стиль в одежде является частью воспитания, образа жизни. Этот стиль, бытующий в деловом мире под названием «Истинно английский джентльмен», и экспортируют сегодня английские торговые фирмы…
Но Джереми Хэкетт, хозяин нового магазина в центре Лондона на Слоун стрит, 137, утверждает, что этот стиль не имеет никакого отношения к английскому классическому стилю, к тому, во что предпочитают одеваться истинные английские джентльмены. Вместо этого классического стиля, в угоду потребителю, оказывается, по миру гуляет лишь его международный вариант, который просто пользуется спросом, присвоив себе миф истинно английской моды.
Континентальные европейцы, японцы, латиноамериканцы, приезжающие в Лондон одеться, даже не подозревают, что под видом английского стиля им всучивают то, что они, собственно, хотят: гладкий хлопок, тонкая шерсть, кожаные туфли наивысочайшего качества… На самом деле вкусы настоящего английского джентльмена издавна диктуются не столько консерватизмом, сколько практичностью и здравым смыслом. Скажем, настоящий английский джентльмен, как утверждает мистер Хэкетт, никогда не выглядит таким холёным и лощёным, как итальянец или испанец, одевающиеся в английском духе. Потому что истинный английский джентльмен тонкошерстному костюму всегда предпочтёт грубошерстный твидовый пиджак и брюки. Континентальный европеец часто покупает два или даже три одинаковых костюма. Островной джентльмен этого никогда не сделает хотя бы потому, что может носить один и тот же костюм всю неделю. Самые дорогие изысканные английские туфли – предмет восхищения французов и особенно итальянцев. Они оценят всё – и качество замши, и замысловатые строчки. Англичанин же предпочтёт всему этому пару удобных надёжных туфель, которые, он, возможно, будет носить четверть века, до полного износа. В облике настоящего джентльмена трудно представить яркое пятно. Между тем кричащий галстук, неожиданная расцветка жилета, халата… вполне соответствует представлениям о строгой одежде английского джентльмена.
Как видим, традиционная одежда английского джентльмена не совсем то, что представляет мир и что думают на этот счёт даже ближайшие соседи островитян – континентальные европейцы. Более того, если лощёные испанцы, элегантные итальянцы, корректные французы и безупречно чистые японцы – так характеризует своих покупателей мистер Хэкетт – узнают, что он в ближайшем будущем будет шить пальто из 30-унцевой ткани, в то время как нормой считается 20 унций, кроить брюки, как прежде, с трёхдюймовым поясом, то они перестанут подделываться под английского джентльмена, которому в глубине души они хотят подражать. Стать английским джентльменом всё равно невозможно. Им надо родиться.
В Лондоне, да и в целом в Англии, нет альтернативы, как в Америке – оставаться эмигрантом с русским языком и жить среди русских. Здесь и сегодня слишком мало людей из России, чтобы можно было позволить себе оставаться в замкнутом русскоязычном кругу, подобно, скажем, обширным для бывших советских граждан нью-йоркским районам Брайтон-Бич или Квинс. Вы должны либо натурализоваться, либо исчезнуть, сгинуть. Потому, живя в Лондоне, вы изо всех сил пробуете понять лондонцев: принять то, что они принимают, отвергнуть то, что они отвергают, ходить, куда они ходят, и избегать того, чего избегают они. Вы должны обсуждать, что они обсуждают. И не касаться тем, которых они не касаются…
Начну с отношения к родине. Любят ли англичане свою родину? Несомненно. Но истинный патриот тут никогда не станет превозносить столицу на берегу Темзы, да и вообще восхищаться Англией. Может, это происходит от самодостаточности, уверенности, что Лондон, Великобритания и без того прекрасны. А может, по другим причинам. Но уверен, коренной лондонец всячески будет убеждать вас, что жить в этом городе ужасно, что работать – ещё хуже, что тут постоянные заторы, загазованный воздух, грязь на улицах… Притом не надо думать, будто лондонец не знает, что воздух в столице Англии благодаря многочисленным паркам и садам гораздо чище, чем во многих других европейских столицах, что Лондон очень красив, что его дома по высоте приспособлены именно для жизни человека и позволяют чувствовать себя не как в каменных джунглях, а словно на природе, ибо небо открыто, а архитектура великолепна своим разнообразием. Бурчание и недовольство лондонца можете отнести к английскому национальному характеру. Англичанин будет проявлять если не скепсис, то уж точно сдержанность в выражении чувств к своей стране, правительству, парламенту и даже – королеве.
Иначе англичане ведут себя за границей. Тут они могут быть лишь чуть меньшими патриотами, чем самые буйные россияне у себя в стране. В Англии же, слушая антипатриотические рассуждения, можете отнести их если не к скепсису, то к роду лукавства. В чём я убеждался, когда собственными глазами видел, как дежурили лондонцы в дни траура у Кенсингтонского дворца, где жила принцесса Диана. Тут становилось ясно, что англичане могут быть иными. Даже просто цифры – 10 тысяч тонн цветов, миллион букетов, стоимость которых определяется в 25 миллионов фунтов, письма, портреты, подарки – да и сами масштабы паломничества позволяют раз и навсегда закрыть тему о какой-то холодности и сдержанности англичан. Тут уместнее говорить о патриотизме лондонцев, их умении сопереживать и не стесняться публично проявлять чувства. Это касалось и тогдашних политических лидеров Англии. Импровизированное выступление по телевидению энергичного и эмоционального премьер-министра Тони Блэра в день гибели Дианы отличалось именно глубоким и искренним чувством.
И всё-таки, о чём угодно, только не о политике – вот кредо едва ли не всякого англичанина, с которым вы захотите провести вечер, выпить пинту пива, выехать за город на шашлыки. Впрочем, разговор может состояться лишь как акт доверия и дружелюбия. Ну, и ещё, может быть, уступая настойчивой просьбе собеседника. Используя и то, и другое, и третье, я затевал время от времени со своими знакомыми и друзьями в Лондоне диспуты о судьбе Великобритании. И кое-что прояснил для себя.
Тут мало кто гордится тем, что Англия – страна старейшего парламентаризма. Но и мало кто вспоминает, что Англия, по сути, родина Советов. Именно отсюда вождь всемирного пролетариата Ленин вывез идею Советов. Произошло это так. Владимир Ильич, будучи в Лондоне в начале прошлого века, работал в Британской библиотеке над своими трудами, которые предстояло изучать целым поколениям советского народа. Здесь будущий вождь и услышал о Советах (councils), которые тогда уже имели достаточно власти, распоряжались бюджетом и были настоящими органами самоуправления на местах. Полагают, что Ленин находился в толпе зрителей, когда открывали памятник королеве Виктории, умершей в 1901 году. Церемония была весьма пышной. И особенно заметна в ней была роль представителей местных Советов. Они внесли огромную лепту в строительство этого памятника и определили его архитектуру. Тут, похоже, Ленин заметил и символику союза крестьянства и рабочего класса – серп и молот… Так что есть все основания полагать, что именно у памятника в Лондоне зародилась в ленинской голове гениальная мысль, позже оформившаяся в лозунг: вся власть Советам, когда они стали большевистскими…
Советы, или councils, здравствуют в Англии и сегодня. Они распоряжаются местным бюджетом. Я жил в то время в Челси. И каждый день проходил мимо районного Совета Кенсингтон, занимавшего едва ли не самое прекрасное и современное здание в Челси. Там работали сотни чиновников, готовых помочь нуждающимся в жилье, в поисках работы, в переквалификации, оформляющие пособия, бенефиты, пенсии, заботящиеся об окружающей среде, чистоте на улицах, благоустройстве микрорайона, строительстве, парках отдыха, площадках, озеленении и так далее. Этот Совет обладал большой властью и немалыми возможностями.
И всё же не стану утверждать, что лондонцы относятся к этим учреждениям с особым энтузиазмом. Что же касается маленьких Советов в микрорайонах или небольших пригородных деревнях, тут легко было заметить просто-напросто «постсоветский» скепсис ко всякого рода комитетам, заседаниям, мероприятиям. Запомнился мой разговор с жителем маленькой пригородной деревни неподалёку от Лондона. Человек он уже пожилой, ездил каждый день на поезде в Лондонский Сити. Работал в крупном банке и на очень заметной должности. Свой автомобиль он всегда оставлял на стоянке при станции. В его деревне – примерно полторы тысячи домов. Проживает около трёх с половиной тысяч человек. Голосуют из них примерно 40 процентов. В деревне – 16 депутатов: восемь лейбористов и восемь консерваторов. Но чем занимается местный орган самоуправления? «Чепухой, – без всяких колебаний заявил мой собеседник. Что они могут сделать со своим бюджетом в 40 тысяч фунтов в год? Дискутируют, где посадить дерево. Куда перенести автобусную остановку, где поставить забор… Чушь! Говорильня! И не ищите большого смысла в этих Советах, комитетах, – заключил мой собеседник. – Его нет. И никто из лондонцев к этим Советам серьёзно не относится», – заверил он.
Что ж, может быть. И я совсем не настаиваю на своём мнении. Хотя полагаю, что есть в Лондоне люди, которым органы местного самоуправления в чём-то помогли, но всё же – пособие невелико, квартиры дороги, бесплатного жилья не дают, пенсии мизерные, и чтобы их добиться, надо принести много справок и документов. Всюду бюрократия! И этот скепсис лондонцев, наверное, понятен нам, жившим в Стране Советов. Но я и не искал в разговорах с лондонцами какой-то иной реакции. Здесь был скепсис, спокойное равнодушие к бюрократическим учреждениям. Лондонцам, англичанам до недавнего времени вообще было не свойственно что-либо страстно ненавидеть или страстно любить. Для них главное – самостоятельность, верность привычкам, умение быть довольными теми вещами, которые их окружают повседневно, и стилем жизни, не меняющимся много лет.
О проекте
О подписке