© Перевод с английского Е. Гельфанд, перевод с французского Г. Абрамова, Т. Шмачкова, 2017

© ООО «ТД Алгоритм», 2017

Вместо предисловия
О консерватизме

Пытаясь постигнуть сложные проблемы современности, полезно обратиться к консерватизму Эдмунда Берка. Его эпоха сравнима с нынешней: французская революция смела сложившееся общественное устройство и монархию. Американская революция перевернула господствующий международный порядок.

Берк столкнулся с парадоксом консерватизма: ценности универсальны, но, как правило, должны воплощаться в жизнь как процесс, то есть постепенно. Если ценности вводятся без оглядки на историю и обстоятельства, они лишают законных оснований все традиционные ограничения. Берк сочувствовал американской революции, поскольку рассматривал ее как естественное развитие и распространение английских свобод. И не принял французскую, поскольку, по его мнению, она разрушила то, что создавалось поколениями, а заодно и перспективу органичного роста.

Для Берка общество было и достоянием предыдущих поколений, и отправной точкой дальнейшего развития. В «Размышлениях о французской революции» он писал: «Идея наследия обеспечивает неоспоримый принцип сохранения, как и неоспоримый принцип передачи, совсем не исключая принципа совершенствования». Общество, развиваясь в таком духе, обнаружит, что «совершенствуясь, мы никогда полностью не обновляемся; а в том, что оставляем, мы никогда полностью не сохраняем устаревшее».

Отсюда расчетливость «есть добродетель во всем, а в политике – первейшая добродетель». На практике расчетливость порождает политику, которая, как писал Берк в 1789 г., «заставляет нас, скорее, дать молчаливое согласие на какой-нибудь ограниченный план воплощения абстрактной идеи, нежели предусматривающий доведение ее до полного совершенства, которого невозможно достигнуть, не разорвав ткань общественного устройства».

В этом уточнении – суть разногласий между консерватизмом и либерализмом в нашем обществе, между взглядом на историю как на органичный процесс или как на цепь эпизодов, произошедших по чьей-то воле. В некоторой степени это и объясняет разницу, которая существует между консерватизмом Берка, как я его понимаю, и некоторыми аспектами неоконсерватизма.

Эти расхождения чем-то сродни семейной ссоре. Многие неоконсерваторы – мои близкие друзья, я часто соглашаюсь с их анализом какой-либо конкретной ситуации и уважаю их убеждения. Я также довольно близко их узнал, поскольку время от времени становился объектом нападок с обеих сторон идеологической линии. Различие наших взглядов главным образом касается вопроса о роли истории в достижении общих целей.

Это различие зачастую находит выражение в отвлеченных спорах о том, что доминирует в международных отношениях – сила или ценности. Сторонников реалистической внешней политики карикатурно ассоциируют с немецким термином Realpolitik, как я полагаю, чтобы упростить выбор, какой из сторон отдать предпочтение. В этом утрированном изображении международные отношения представляются как последовательность периодически сталкивающихся бильярдных шаров, траекторию и силу ударов которых можно рассчитать и усовершенствовать. Утверждается, что ценности нерелевантны для «реалистической» внешней политики; баланс силы является для нее доминирующим, даже единственным мотивирующим фактором.

Альтернативный подход часто представляется как «идеализм», или «ценностно-ориентированная» внешняя политика. Для его сторонников американские ценности универсальны, их можно распространять с помощью предсказуемых механизмов и, как правило, в конечный отрезок времени. Стратегические вопросы рассматриваются в целом путем анализа внутриполитических структур. В соответствии с неоконсервативной школой, с теми обществами, где демократия несовершенна, отношения неизбежно будут враждебными; но они наверняка улучшатся по мере расширения демократии. Геополитический анализ отвергается, поскольку его сторонники исходят из того, что в некоторых странах еще существует правление, далекое от совершенства. Приверженцы школы «идеализма» призывают Америку распространять свои ценности, спонсируя революции, а если необходимо, и при помощи военной силы. Однако, как мне представляется, ни один из этих двух подходов не отвечает критериям Берка, которые предполагают учет всего разнообразия человеческого опыта и сложности управления государством.

Аналогия с бильярдным столом соблазнительна. Но в реальной внешней политике «бильярдные шары» реагируют не только на физическое воздействие. Акторы, подразумеваемые под бильярдными шарами, в реальной жизни руководствуются также и собственным культурным наследием: историей, инстинктами, идеалами, характерным для них национальным подходом к стратегии, то есть их национальными ценностями. Подлинная внешняя политика нуждается в мощной системе ценностей, которая могла бы служить руководством в любых, часто двусмысленных, обстоятельствах. Даже Бисмарк, самый яркий представитель реализма, подчеркивал предельную моральную основу реалистичной государственности: «Лучшее, что может сделать государственный муж, – это внимательно прислушаться к шагам Бога, ухватиться за край Его плаща и пройти с Ним несколько шагов пути».

Позиция неоконсерваторов построена на том, что всеобщего мира можно достигнуть через инженерию системы демократических институтов, а если история развивается недостаточно быстро, ее можно подтолкнуть военной силой. На практике эта конечная цель настолько удалена, а способ ее достижения настолько неясен, что все сводится к интервенционизму, который истощает наше общество, а в конечном счете ведет к отказу от принципов, как это было во Вьетнаме, Ираке и Афганистане. Различие не столько в конечных целях, сколько в темпах их осуществления. Дело не в том, что существующий порядок нельзя изменить, а в том, что необходимые для этого усилия будут более обстоятельными при умелом сочетании нацеленности на перспективу с признанием разнообразия и сложности обстоятельств.

Наибольшее доверие внушает подход, который предполагает готовность направить наши усилия на более эволюционные – порой едва ощутимые – меры, чем те, которые обязательно удовлетворят поколение YouTube и Twitter. Адаптировать американскую внешнюю политику к внутренним обстоятельствам других обществ и иным аналогичным факторам, в том числе связанным с национальной безопасностью, не значит отказаться от принципов.

Речь, в конечном счете идет о принципах мирового порядка и прогресса человечества. Радикальная реалистичная модель предполагает международное равновесие, периодически осложняемое конфликтами. В соответствии с ней Соединенные Штаты не могут направить ход истории в русло гуманизма и демократии, поскольку историей нельзя управлять, она вершится по собственным законам. Неоконсервативная модель приходит на смену демократической телеологии истории; в соответствии с этой моделью на Америку возложена ответственность (и ей это по силам) всячески поощрять революции дипломатическими средствами, в крайнем случае – с помощью военной силы.

Американский консерватизм в духе Берка может внести заметный вклад, если преодолеет это расхождение (с либерализмом во взглядах на историю). Мировой порядок, при котором государства участвуют в международном сотрудничестве, в соответствии с согласованными правилами, вселяет надежду и должен стать источником нашего вдохновения. Поступательное движение к установлению такого порядка возможно и желательно. Но потребуется целая серия промежуточных этапов. В любой конкретный промежуток времени мы добьемся большего, если, как писал Берк, дадим «молчаливое согласие на какой-нибудь ограниченный план воплощения абстрактной идеи, нежели предусматривающий доведение ее до полного совершенства», или столкнемся с угрозой краха и отречения от принципов, если будем настаивать на незамедлительном достижении конечных результатов. Мы нуждаемся в такой стратегии и дипломатии, которые учитывали бы сложность предполагаемого «путешествия» – благородство цели, но также и несовершенный характер человеческих усилий, посредством которых эта цель будет достигнута.

Попытки опираться в своих действиях только на принципы силы окажутся несостоятельными. Но и продвижение ценностей без учета культуры и всех нюансов – включая такие неосязаемые факторы, как обстоятельства и шансы, – закончится разочарованием и отступлением от принципов.

Расхождения между идеализмом и реализмом противоречат историческому опыту. У идеалистов нет монополии на моральные ценности; реалисты же должны признать, что идеалы – тоже часть действительности. Разочарования будут не столь частыми, если мы сделаем выбор в пользу внешнеполитического курса, нацеленного на то, чтобы зачислять в свой актив не столько яркие события на грани апокалипсиса, сколько оттенки и полутона; и наши ценности выиграют в долгосрочной перспективе.

Такая внешняя политика должна строиться на осознании нашего культурного наследия, сбережение которого – огромная проблема в век социальных сетей и Интернета. Поколения, воспитанные на книгах, знакомились с понятиями и сложными идеями, над которыми размышляли их предшественники. Когда информацию можно получить, посмотрев в Интернете, создается ее избыток, способный препятствовать приобретению знаний, и оно перестает внушать уважение. Когда факты отделяются от контекста и используются по мере необходимости, есть опасность утратить связь с исторической перспективой. Как писал Берк, «кто не оглядывается на предков, не думает о потомках».

Когда источником идентичности становится консенсус, возникший во время обсуждения в кругу случайных «друзей» на страницах социальных сетей, сиюминутное может взять верх над чем-то очень важным. Поведение по типу стимул – реакция заслоняет собой размышления о сущности. Преодоление этой опасности – возможно, самая главная культурная задача для консерватора – последователя Берка.

Г. Киссинджер