Глава первая. Джунгли

– Дети похожи на варенье. Когда варенье на своем месте, оно прекрасно, но трудно выдержать, если им перемазано все вокруг… Гм, да.

Таковы были ужасные слова нашего индийского дядюшки. Эти слова заставили нас почувствовать себя очень маленькими и рассердили. Когда противные взрослые говорят гадости, мы часто мысленно их обзываем, но сейчас мы были лишены такого утешения, ведь дядя не противный, а наоборот – очень даже милый… Когда не выходит из себя. Мы невольно подумали, что с его стороны не по-джентльменски сравнивать нас с вареньем. Как говорит Элис, варенье и вправду прекрасная штука – только не на мебели и не в других неподходящих местах.

– Может, отдать их в школу-интернат? – спросил наш отец.

Как ужасно, что он так сказал, ведь отец не одобряет школы-интернаты.

Потом он посмотрел на нас и добавил:

– Мне стыдно за них, сэр!

Участь ваша воистину горька и ужасна, если вас стыдится родной отец, и в груди каждого из нас стало так тесно, будто мы проглотили целиком сваренные вкрутую яйца. По крайней мере, так себя почувствовал Освальд, а отец однажды сказал, что раз Освальд старший сын, значит, он – полномочный представитель семьи. Значит, и остальные почувствовали себя точно так же.

Некоторое время все молчали. Наконец отец сказал:

– Можете идти, но помните…

О том, что говорилось после, лучше промолчать: одно и то же могут пересказывать без конца только школьные учителя. И все вы наверняка уже много раз слышали такие слова.

Когда выволочка закончилась, мы ушли.

Девочки плакали, а мы, мальчики, достали книги и начали читать, чтобы никто не подумал, будто мы переживаем. Но глубоко в душе нам было ох как несладко… Особенно Освальду, ведь он старший и представитель семьи. (Надеюсь, вы не забыли, что когда я говорю «Освальд», я говорю о себе? Потому что я очень скромный и стараюсь не хвастаться).

А ведь мы не собирались делать ничего дурного. Мы просто подумали, что взрослые не очень обрадуются, узнав о нашей затее, а если после игры мы вернем все на места, никто ничего не узнает. Но я не должен предвосхищать события. Предвосхищать – значит рассказывать историю не с начала, а с конца. Я объясняю вам это потому, что терпеть не могу, когда в рассказе попадаются незнакомые слова, а тебе велят поискать их самому в словаре.

Наша фамилия Бэстейбл. Нас шестеро детей – Освальд, Дора, Дикки, Элис, Ноэль и Эйч-Оу. Если вам интересно, почему мы зовем нашего младшего брата Эйч-Оу, можете прочитать книжку «История искателей сокровищ». Мы были этими самыми искателями сокровищ: искали их повсюду, потому что нам позарез нужно было разбогатеть. Но клад мы так и не нашли, зато нас нашел хороший, добрый дядя из Индии. Он помог нашему отцу с бизнесом, и отец смог поселить нас всех в большом красном доме в Блэкхите, забрав из дома на Люишем-роуд, где мы жили, когда были всего лишь бедными, но честными искателями сокровищ. Когда мы были бедными, но честными, мы думали, что если бы отец хорошо зарабатывал, нам бы не пришлось сидеть без карманных денег и носить поношенную одежду (сам-то я не прочь в таком ходить, но девочкам не нравится поношенное), и тогда мы были бы счастливы, и все у нас было бы замечательно.

Переехав в большой прекрасный блэкхитский дом, мы считали, что теперь все будет хорошо, ведь там есть виноградники и теплицы, конюшни и обсаженные кустарником аллеи, а в самом доме – газ, водопровод и, как сказано в справочнике «Лучшие домовладения», «в достатке все современные удобства». Я прочел справочник от корки до корки и переписал сюда это выражение. В прекрасном блэкхитском доме вся мебель прочная и крепкая, стулья не расшатаны, столы не поцарапаны, серебро не помято; тут много слуг, и каждый день вкусно кормят, а еще мы получаем много карманных денег.

Но просто удивительно, как быстро можно к чему-то привыкнуть, даже к тому, о чем мечталось больше всего на свете. Взять, к примеру, часы. Всем нам ужасно хотелось иметь часы. Но вот я походил с часами неделю или две, потом в них сломалась главная пружинка, а после того, как их починили у «Беннета» в деревне, я почти на них не смотрел. Часы больше не радовали меня, хотя, конечно, я был бы очень несчастен, если бы их отобрали. Точно так же дело обстоит с новой одеждой, вкусностями и множеством хороших вещей: к ним быстро привыкаешь и перестаешь восторгаться, хотя, если бы у нас все это отняли, мы были бы очень удручены. («Удручены» – хорошее слово, и я никогда раньше его не использовал).

Да, даже к хорошему привыкаешь и начинаешь хотеть чего-то большего. Отец назвал это обманчивостью богатства, дядя Альберта – неуспокоенностью, а миссис Лесли сказала, что некоторые называют это «божественной неудовлетворенностью». Освальд спросил мнения взрослых в пасхальные каникулы, за воскресным обедом. Наш дядя тогда заявил, что все это чушь, вот что нам действительно нужно – хлеб, вода и порка, но он просто шутил.

Мы переехали жить в новый дядин дом на Рождество, а после каникул девочки пошли в среднюю школу Блэкхита, а мы, мальчики, – в частную. Ну и пришлось же нам навалиться на учебу! Но к пасхальным каникулам мы уже поняли, что такое «обманчивость богатства». В каникулы особенно нечем было заняться, разве что ходить на детские представления. Потом начался летний триместр^[1], и мы принялись зубрить еще прилежней. Стояла жара, и учителя начали часто выходить из себя и ругаться, а девочки жалели, что экзамены не устраивают в холодное время года. Не могу понять, почему бы не сделать экзамены зимой. Но разве в школах придумают что-нибудь путное? Вон, в школе девочек зачем-то преподают ботанику.

Наконец наступили летние каникулы, и мы снова расслабились – но только на несколько дней. Нам стало казаться, что мы что-то забыли, но не знаем, что именно. Нам хотелось, чтобы что-нибудь произошло, но мы не понятия не имели, каких ожидаем событий. Поэтому мы очень обрадовались, когда отец сказал:

– Я попросил мистера Фоулкса прислать сюда своих детей на недельку-другую. Ну вы их помните – они приезжали на Рождество. Вы должны быть добры к ним и следить, чтобы они хорошо провели время.

Мы отлично помнили этих детей, похожих на белых мышек, маленьких и пугливых, с очень блестящими глазами. Они не появлялись в нашем доме с Рождества, потому что Де́нис болел и вместе с сестрой жил у своей тетки в Рамсгите.

Элис и Дора захотели приготовить спальни для почётных гостей, но хорошая горничная иногда командует почище генерала, поэтому девочкам пришлось бросить свою затею. Все, что разрешила им Джейн – это поставить цветы на каминной полке в гостевой комнате, и девочкам пришлось спросить садовника, какие цветы сейчас можно сорвать, потому что в наших садах в то время не росло ничего стоящего.

Гости приехали на поезде в половине первого, и мы всей гурьбой пошли их встречать. После мне подумалось, что зря мы это сделали, потому что с детьми приехала их тетя. Она была в черной одежде, украшенной стеклярусом, и в маленькой шляпке. Когда мы сняли шляпы, тетя очень сварливо спросила:

– Вы кто такие?

Мы ответили:

– Мы Бэстейблы и пришли встретить Дейзи и Денни.

Тетя оказалась очень грубой.

– Это те дети или не те? – спросила она Дейзи и Денни, и нам стало их жалко. – Вы их помните?

Да, мы выглядели не слишком опрятными, потому что недавно играли в кустах в разбойников и знали, что как только вернемся домой к обеду, нам все равно придется умываться. И все-таки…

Денни пробормотал, что, кажется, он нас помнит. Но Дейзи сказала:

– Конечно, они те самые!

При этом у нее был такой вид, будто она вот-вот расплачется.

Тетушка вызвала кэб, сказала кэбмену, куда ехать, подсадила в экипаж Дейзи и Денни и сказала:

– Вы, девочки, если хотите, тоже можете поехать, но вам, маленьким мальчикам, придется пройтись пешком.

Кэб уехал, и тетушка повернулась к нам, чтобы сказать еще несколько слов на прощание. Мы знали – она будет бубнить, что мы должны причесаться и надеть перчатки, поэтому Освальд выпалил:

– До свидания! – и надменно отвернулся, прежде чем она успела открыть рот.

Кому еще кроме этой черной стеклярусной леди в маленькой шляпке пришло бы в голову назвать нас «маленькими мальчиками»? Она была похожа на мисс Мёрдстон из «Дэвида Копперфилда»^[2]. Хотелось бы мне ей об этом сказать, но она бы все равно не поняла. Вряд ли она читала что-нибудь, кроме «Истории Маркема»^[3], «Вопросов Мангналл»^[4] и тому подобных «развивающих» книг.

Вернувшись домой, мы обнаружили, что вся приехавшая в кэбе четверка с чисто умытыми лицами сидит в гостиной (мы больше не называем эту комнату «детская»). Наши девочки задавали вежливые вопросы, а гости отвечали только «да», «нет» и «не знаю».

Мы, мальчики, не стали вступать в разговор. Мы стояли у окна и смотрели на улицу, пока гонг не позвал к обеду. Мы чувствовали, что все будет ужасно, – и не ошиблись. Такие гости не смогут ни поиграть в странствующих рыцарей, ни проскакать верхом через сердце Франции с запечатанным посланием кардинала. Никогда-то они не придумают, что сказать, чтобы запутать врага, если угодят в переплет.

Все, что говорили брат с сестрой, это «да, пожалуйста» или «нет, спасибо». Еще они очень аккуратно ели и всегда вытирали губы перед тем, как выпить из чашки и после того, как попьют, и никогда не разговаривали с набитым ртом.

После обеда дела пошли еще хуже.

Мы показали им все наши книги, а они сказали: «Спасибо» и хоть бы прочитали страницу-другую. Мы показали им все наши игрушки, а они сказали про каждую: «Спасибо, очень миленькая». Всё катилось в тартарары, и за чаем все молчали, кроме Ноэля и Эйч-Оу: эти двое разговаривали друг с другом о крикете.

После чая пришел отец и поиграл с гостями и с девочками в «Буквы». Ну хоть что-то. Но потом наступило время ужина, и этот ужин мне никогда не забыть. Освальд чувствовал себя героем книги, который делает что-то «из последних сил». Вряд ли я когда-нибудь раньше радовался, что пора идти в постель, но в тот раз обрадовался.

Когда гости легли, мы устроили совет в комнате девочек, и Дора сообщила, что Дейзи пришлось помочь расстегнуть все пуговицы и развязать все завязки, хотя девчонке уже почти десять лет, а Денни сказал, что не может заснуть без света.

Мы все сидели на кровати из красного дерева с балдахином и зелеными занавесями; такая кровать очень хорошо подходит для того, чтобы превратить ее в шатер, только экономка нам не разрешает.

– Какой кошмар, а? – спросил Освальд.

– Завтра они будут вести себя бойчее, – сказала Элис. – Они просто стесняются.

Дикки ответил, что стесняться не грех, но зачем вести себя как полные идиоты?

– Они боятся. Понимаете, мы все для них чужие, – объяснила Дора.

– Мы же не дикие звери и не индейцы, мы их не съедим. Чего бояться-то? – спросил Дикки.

Ноэль высказал предположение, что наши гости – заколдованные принц и принцесса. Их превратили в белых кроликов, а когда волшебство закончилось, изменились только их тела, а души остались кроличьими. Освальд велел брату умолкнуть.

– Кой смысл в твоих выдумках? Надо решить, что делать. Нельзя допустить, чтобы эти хлюпики испортили нам каникулы.

– Нельзя, – согласилась Элис. – Но не могут же они вечно оставаться хлюпиками. Может, они стали такими из-за тетки Мёрдстон. Она кого угодно превратит в хлюпика.

– Все равно, еще одного такого дня мы не переживем, – сказал Освальд. – Надо что-то придумать, чтобы пробудить их от хлюпиковой лета… Как ее там? Ле-тар-гии. В общем, спячки. Что-нибудь внезапное и решительное.

– Ловушка! – предложил Эйч-Оу. – Пусть попадутся в нее, как только встанут. А на ночь подложить им в постель яблочный пирог.

Но Дора и слышать об этом не хотела и, надо признать, была права.

– А может, придумаем хорошую игру, как в те времена, когда мы искали сокровища? – сказала она.

– Какую именно игру? – поинтересовались мы.

Но она не знала.

– Это должна быть хорошая, долгая игра, – сказал Дикки. – Если они захотят, пусть играют с нами, а если не захотят…

– Тогда я почитаю им вслух, – вызвалась Элис.

Но мы закричали:

– Ты что, не надо! Начнешь – и тебе придется читать им все каникулы!

– Я совсем другое хотел сказать, – заявил Дикки. – Я хотел сказать, что если они не захотят играть, пусть занимаются чем угодно.

С тем, что надо что-то придумать, согласились все, но никому не приходило стоящих идей. В конце концов совет разошелся, так ничего и не придумав, потому что экономка миссис Блейк пришла и погасила свет.

Но на следующее утро за завтраком (оба чужака сидели за столом такие розовые и чистенькие) Освальд вдруг сказал:

– Придумал! Мы устроим в саду джунгли.

Остальные согласились, и мы обсуждали идею до конца завтрака. Маленькие чужаки знай себе твердили: «Не знаю», о чем ни спроси.

После завтрака Освальд потихоньку отвел своих братьев и сестер в сторону.

– Вы согласны позволить мне сегодня побыть главным? Ведь это я придумал насчет джунглей.

Все согласились, и Освальд сказал:

– Будем играть в «Книгу джунглей». Чур, я Маугли! А остальные могут быть кем угодно – отцом и матерью Маугли или любым из зверей.

– Вряд ли те двое читали про Маугли, – сказал Ноэль. – Похоже, они вообще ничего не читают, кроме учебников.

– Ну, зверей-то они изобразить смогут! Для этого большого ума не надо.

На том и порешили.

И вот Освальд (дядя Альберта иногда говорит, что он – прирожденный организатор) начал строить планы, как устроить джунгли. День для игры выдался самый удачный: наш индийский дядя уехал, отец уехал, миссис Блейк собиралась уходить, а у горничной был выходной.

Перво-наперво Освальд решил избавиться от белых мышек… В смысле от маленьких милых гостей. Он объяснил им, что во второй половине дня мы будем играть, и тогда они смогут изображать кого угодно, дал им «Книгу джунглей» и велел прочитать те рассказы, в которых говорится про Маугли. Потом отвел чужаков в укромное место среди садовых кадок и вернулся к остальным. Мы провели роскошное утро, сидя под кедром и обсуждая, что будем делать, когда миссис Блейк уйдет. Она ушла сразу после обеда.

Когда мы спросили Денни, кого он хочет изображать, оказалось, что он вообще не прочитал рассказы, которые ему отметил Освальд, а прочитал только про белого котика и Рикки-Тикки-Тави.

Тогда мы решили сперва сделать джунгли, а после переодеться для своих ролей. Освальд чувствовал себя слегка неловко, ведь он бросил чужаков одних на все утро, поэтому он назначил Денни своим помощником. Денни и вправду очень помог. У него оказались ловкие руки, и если он что-то делал, переделывать за ним не приходилось. Дейзи тоже могла бы прийти, но не захотела отрываться от чтения, и мы любезно оставили ее с книжкой – с гостями всегда надо обращаться любезно.

Кусты, как любой догадается, должны были стать джунглями, а лужайка под кедром – поляной в дебрях. Лужайку под кедром не видно из окон, поэтому мы ее и выбрали.

Потом мы начали собирать вещи.

Стояла жара – в такую жару солнце белое, а тени темно-серые, а не черные, какие бывают вечером.

Чего мы только ни напридумывали! Конечно, сперва мы натянули на подушки звериные шкуры и разложили на траве так, чтобы они как можно больше походили на настоящих зверей. Потом позвали Пинчера и натерли его с ног до головы толченым карандашным грифелем, чтобы пес стал цвета Серого Брата. Но Пинчер стряхнул с себя весь грифель, а ведь у нас ушло столько времени, чтобы его покрасить. Тут Элис сказала:

– О, я придумала! – сбегала в умывальную комнату отца и вернулась с тюбиком крема для бритья. Мы выжали крем на Пинчера, втерли в шерсть, и тогда грифель отлично прилип, а Пинчер уже по собственному желанию извалялся в пыли и сделался подходящего цвета. Он очень умный пес. Вот только, извалявшись, он сбежал и отыскался лишь под вечер.

Денни помогал нам возиться с Пинчером и шкурами диких зверей, а после бегства пса спросил: