Россия. Москва. Министерство обороны

НОВОСТНАЯ ЛЕНТА: «Швеция задержала российский танкер с нефтью в рамках решения швейцарского суда по иску украинского правительства к Газпрому». «Лондонский суд арестовал активы Роснефти по подозрению в нарушении санкционного режима в отношении Ирана». «Испанская полиция по подозрению в хакерстве по запросу США задержала троих топ-менеджеров ведущей российской IT-компании».

* * *

Министр обороны закрыл окно планшета и недовольно нахмурился. День начинался не самым лучшим образом. В последнее время создавалось устойчивое ощущение, что Запад ищет прямой конфронтации с Москвой. Это было вполне объяснимо. Через пару месяцев в России президентские выборы, и Штаты, используя остатки влияния на европейских вассалов, пытались изо всех сил обострить обстановку в расчете на то, что Кремль сорвется на полноценный конфликт с Европой.

Какие шаги в этом случае последовали бы со стороны Америки, было непонятно. История последних десятилетий говорила о том, что любое давление, любой кризис Кремль обыгрывал таким образом, что популярность и влияние власти только усиливалась. Так что, к чему приведут эти комариные укусы, кроме раздражения россиян в отношении Запада, сказать было сложно. Вполне возможно, что именно на это и рассчитывали в Вашингтоне, ожидая, что реакции от российского президента не последует, и это для многих будет признаком его слабости. А значит посеет сомнения у корневого электората в его способности как раньше защищать интересы страны.

Но не на этот раз.

Министр снял трубку прямого телефона правительственной связи и коснулся иконки вызова спикера Госдумы на планшете управления.

– Утро доброе. Говорить можешь? – уверенным голосом привыкшего командовать человека спросил он.

– Секунду. Сейчас только бумажку подпишу, – ответил спикер и после короткой паузы продолжил: – Выкладывай.

– Новости читал?

– Какие конкретно?

– Танкер. Активы Роснефти. Айтишников наших взяли с семьями в Испании.

– А, это… Читал. Деталей пока не знаю. Собирался в МИД звонить.

– МИД уже не поможет. Они свою роль выполнили. Хватит дипломатам слюни пускать. Время политеса закончилось. Теперь ваша очередь. Что с законом?

– Последние обсуждения в комитетах.

– Долго. Долго, – недовольно проговорил министр. – Надо ускорить, чтобы успеть до каникул.

– Делаем все возможное. Но оппозиция блокирует. А что Первый?

– Первый осторожничает. Все еще надеется избежать эскалации перед выборами. Ты вот что… Закругляйтесь там с комитетами. А то демократию развели. Вам пару дней, и чтоб закон был в Думе. У вас большинство. Сошлитесь на последние события. Скажите, что ситуация чрезвычайная. Что Запад совсем с катушек слетел, и мы не можем мириться с нарушениями международного права. Народ вон уже в голос требует от нас решительных действий. Надоело людям утираться от плевков из Европы и Штатов. Они хотят видеть нашу жесткую реакцию. Чтоб понятно было, что Россия снова стала супердержавой, а не подстилкой для вытирания ног для западных политиков. Так перед выборами весь электорат растерять можно. А с оппозицией пожестче. Мы приняли их премьера. Договоренность была? Была. Пусть теперь отрабатывают.

– Ты уже говоришь, прям как президент, – хмыкнул спикер.

– Не стебайся, – спокойно отреагировал на укол министр. – Ты сам знаешь, мне это не надо. Но если прикажут – буду тянуть. Так что кончайте политику и пошевелите задницами. Нам закон еще через Совфед проводить.

– Там проблем не будет. Поляна хорошо вытоптана.

– Вот и поторопитесь, пока она снова не заросла.

После разговора остался неприятный осадок. В московской элите все прекрасно понимали, что он является одним из наиболее вероятных преемников президента, если тот примет решение не идти на следующий срок. Но у некоторых особо нервных это вызывало если не раздражение, то скрытое ворчливое несогласие, словно у них отняли возможность побороться за самый высокий в стране пост. Как будто кто-то из этих кабинетных ворчунов, погрязших в шкурных интригах, вообще имел хоть сколько-нибудь серьезные шансы.

Затеянная президентом четыре года назад реформа власти пришлась совсем некстати. У многих она породила ложные надежды на то, что Кремль ослаб, что из него можно выбить значительные уступки в пользу усиления влияния Госдумы. Отсюда и грызня, и разброд и шатания, и безумные инициативы вроде назначения первых замов председателя правительства и силовиков от оппозиционных думских партий. Все это совсем не способствовало консолидации элит, которые устроили подковерную мышиную возню, надеясь в неразберихе урвать для себя побольше привилегий.

Референдум по Конституции, обнуливший президентские сроки и предоставивший Первому шанс снова участвовать в выборах, немного охладил горячие головы, но шушуканье и перемигивание во властных коридорах все еще продолжались. Интрига в следующих выборах обострялась и тем, что три года назад с подачи президента Госсовет был выведен на уровень конституционного органа, имеющего самые широкие полномочия. Некоторые из шушукающихся тогда даже называли его суперорганом супервласти и многозначительно закатывали глаза, давая понять, что возглавить его в России может только один человек – ОН.

Усиление противостояния «башен Кремля», обслуживающих разные элиты, оказалось не единственным обострившимся перед выборами противоречием. Возникли если не трения, то недопонимание на региональном уровне из-за введения понятия «федеральной территории» и новых спорных моментов в разграничении полномочий между субъектами и центром. Дальше – больше. Верующие схлестнулись с атеистами из-за внесения в светскую Конституцию понятия «Бог». Национальные группы неоднозначно восприняли появление в основном законе формулировки «русский народ». Развернувшиеся в СМИ вокруг этих тем путаные, полные эмоций, но зачастую лишенные понятных простому человеку доводов дебаты, вызывали у части россиян вполне объяснимое чувство растерянности, которое постепенно переросло в раздражение. Оно, правда, успокоилось с внесением поправки об обнулении сроков президентства, дающей хозяину Кремля право выставить свою кандидатуру еще на одни выборы.

Впрочем, ядро общества, в которое входила большая его часть, оставалось достаточно консолидированным. В зависимости от того, кто проводил соцопросы, популярность президента колебалась от шестидесяти до семидесяти пяти процентов. Даже финансируемые Западом записные либералы признавали, что кремлевская власть поддерживается подавляющим большинством россиян. Это объяснялось и растущим, несмотря на внешние ограничения, уровнем жизни, и взвешенной социальной политикой, и довольно успешной борьбой с ковидом, и еще свежими в памяти победами в Сирии и Крыму. Вносили свою посильную лепту и набившие руку на понятных штампах и шаблонах прокремлевские пропагандисты, доминировавшие на внутреннем медийном пространстве. Но все это, конечно же, было не главным. Даже самый придирчивый взгляд на то, как за последние четверть века в лучшую сторону изменилась жизнь в стране, не давал оппонентам власти серьезного шанса на успех.

Россияне никогда не жили так хорошо. Политическая ситуация оставалась стабильной. Несмотря на западные санкции, жесткое давление Запада, пандемию и скачки цен на углеводороды, экономика страны пусть медленно, но росла, а с ней постепенно росли и уровень жизни, и социальная защищенность людей. Это чувствовали все: от последнего бомжа до топ-менеджера крупной компании. Именно такое постоянное улучшение, помимо личности самого президента, и служило основой широкой поддержки власти.

И вот через несколько месяцев выстроенная с большим трудом достаточно монолитная конструкция должна будет пройти через серьезное испытание. Пожалуй, самое серьезное за последние два десятка лет.

Президент заявил о готовности передать формальные рычаги власти другому, а самому остаться в роли национального лидера, сохранив влияние на политику только через значительно укрепившийся в своем статусе, но все же не являющийся органом прямого управления Госсовет. И в такой чрезвычайно рискованной рокировке ему, министру обороны, скорее всего, уготована роль преемника.

Но это произойдет через пять месяцев. А пока…

Не переставая хмуриться, министр посмотрел на лежащую перед ним новостную сводку. Пока надо немного прижать хвост пиндосам, чтобы чувствовали, что время безнаказанных действий в отношении России безвозвратно ушло. Он отложил листки с новостями в сторону и снял трубку прямого телефона, соединяющего с директором ФСБ.

США. Вашингтон

НОВОСТНАЯ ЛЕНТА. ИНОСМИ: «Российский парламент принял противоречивый закон «О защите национальных интересов». По сообщениям информагентств, закон предполагает беспрецедентные меры против лиц, организаций и государств, действующих, по мнению России, против ее национальных интересов». «МИД РФ вызвал глав диппредставительств Испании, Швеции и Великобритании. Послам вручены ноты о недопустимости нарушающих международное законодательство действий в отношении граждан и активов РФ».

* * *

Эта новость застала президента США в лимузине по дороге на благотворительный вечер, устроенный Ассоциацией ветеранов. Он несколько секунд смотрел на сообщение, вспоминая, что ему на эту тему говорил госсекретарь, затем сделал над собой усилие, открыл статью и принялся читать. Но буквы плясали перед глазами, и сфокусироваться на тексте было очень сложно. От напряжения на левом веке проявился ставший в последнее время частым тик. Годы брали свое, да так, что не помогали ни уколы, ни таблетки. Хозяин Белого дома грустно вздохнул и, подумав, что он уже итак совершил подвиг, протянув на своем посту три года, передал планшет помощнику, чтобы тот зачитал вслух.

Шум вокруг нового закона, принятого русскими, оказался ненапрасным. Если понимать его буквально, то получалось, что теперь Кремль был обязан реагировать на любые шаги, которые квалифицируются как враждебные. Правда, сам процесс такой квалификации был достаточно сложен потому, что должен был пройти через парламент. Информация в статье была обрывочной, основывалась на догадках и сливах неких «источников». Но сам факт принятия такого акта говорил о возрастающей решимости Москвы отстаивать свои интересы.

Жизнь на международной арене становилась все интереснее. То, что Россия может начать действовать агрессивнее, играло на руку Америке. Чем больше на глобальном игровом поле активных игроков, тем выше шансы создания конфликтных ситуаций, и каждая из них может перерасти в управляемый хаос, а затем и в открытое противостояние. И не только дипломатическое. А чем больше в мире конфликтов и свар, тем дольше сохранится доминирующее положение США как защитника «свободного мира» и оплота «демократии». Глупо было предполагать, что в Кремле этого не понимали. Но закон все-таки был принят. Значит Москва здесь ведет какую-то более тонкую и пока непонятную игру.

Президент провел ладонью по поредевшему, несмотря на дорогие бальзамы и кондиционеры, блеклому ежику волос и набрал советника по национальной безопасности Алана Грумана.

– Ты про новый русский закон слышал? – недовольно проворчал он.

– Доброе утро, сэр, – вместо ответа произнес тот.

– Доброе. Давай завязывай с политесом, вежливый ты наш. Ты не на слушанье Комитета Конгресса по разведке. Есть информация из России?

– Передо мной копия документа.

– Реально копия? У тебя, типа, прямой выход на Кремль? – совсем не удивился президент, который отлично знал возможности своего советника. – Тут новостные супераналитики только по слухам что-то невнятное лепечут, а у тебя уже и копия на столе. Может, дашь почитать?

– Пожалуйста. Только она на русском. Не успели еще перевести.

– Ну и что ты думаешь?

– Читаю пока. Но суть документа ясна. Они еще раз закрепили приоритет местных законов над международными и обязали все уровни власти защищать их везде, где только можно.

– Ожидаемо. Мне говорили, что это у них уже есть в новой версии Конституции. Я удивлен, что они не сделали этого раньше. Мы так поступаем уже три десятка лет, – хмыкнул в трубку президент. – У нас это и в доктринах, и в поправках прописано. Да и без них нам на все насрать. Америка превыше всего!

– Поуйми пафос. Тебе что, вкололи двойную дозу стимулянтов? – бесцеремонно осадил его Груман. – Слушай дальше. В рамках нашего «нам на все насрать» мы всего лишь имеем право действовать в соответствии с национальными интересами без оглядки на международное законодательство, а они «обязаны». Это значит, что если что-то квалифицируется как угроза национальным интересам России, то эта угроза должна быть устранена всеми доступными способами. По сути, они ввели у себя новый статус «враг России». И то, что я вижу, мне очень не нравится.

– Ал, не паникуй, – президент почувствовал, как снова задергался левый глаз, и с силой сомкнул веки. – Они задолбаются квалифицировать. Их парламент не мог даже премьера нужного протащить, несмотря на прокремлевское большинство.

– Тут ты ошибаешься, мой жизнерадостный друг. Русские оставили себе пространство для маневра. У их совбеза есть возможность в исключительных случаях единолично принимать решения. А правительство сейчас потеряло значительную часть самостоятельности, потому что обязано выполнять решения Госсовета. А председательствует в нем Хозяин. Так что вся власть по-прежнему в его руках, хоть и кажется, что она распределена по разным госорганам.

– Да? – насторожился президент. – А в Москве быстро учатся.

– У них в Белом доме последние двадцать лет были очень хорошие учителя, – съязвил советник. – Они учатся и идут дальше. Похоже, наш закон «О противодействии противникам США» по сравнению с их творчеством будет выглядеть как блеяние беспомощных ягнят.

– Вот уж черта с два. Эта дорога заведет их в могилу. Чем агрессивнее будут русские, тем лучше для нас.

– Посмотрим-посмотрим. Судя по отсутствию привычной визгливой реакции из Лондона на вызов их посла в российский МИД, англичане не на шутку напуганы. Из госдепа пришла информация о том, что шведы планируют отпустить российский танкер. Испанцы пока молчат и консультируются с нами. Но, если русские надавят, они тут же пойдут на попятную.

– А мы тогда надавим на Москву, – без особой уверенности заявил президент.