писателя, если вам жизненно необходима постоянная доза его ума, если вы хотите его преследовать и отыскать – несмотря на запреты, – тогда слова «слишком много знать» теряют смысл. Порок вы ищете с такой же страстью. Отряд пионеров, говорите? Двадцать семь их было или двадцать восемь? А из красных галстучков он действительно сшил лоскутное одеяло? Правда ли, что, поднимаясь на эшафот, он процитировал пророка Иону? И что завещал свой пруд с муренами местному Дворцу пионеров?
Но вот в чем разница. В случае с любимыми, с женой, когда вы узнаёте худшее – будь то неверность или отсутствие любви, сумасшествие или самоубийственные наклонности, – вы испытываете что-то вроде облегчения. Жизнь такова, как я и думал; не отпраздновать ли это разочарование? В случае с любимым писателем первый порыв – защищать. Вот что я хотел сказать: возможно, любовь к писателю – это самая чистая и прочная разновидность любви. Поэтому и защита дается