Кутзее пишет посмертную биографию, справедливо полагая, что ему придется когда-нибудь умереть. Возможно, он однажды задался очевидным вопросом: почему бы ему самому не проделать эту очень важную для него самого работу, вместо того чтобы доверить ее совсем незнакомому ему человеку. Он смотрит на себя трезво и почти беспристрастно. Скорее он склонен к самоуничижению. Первая часть, которая в свое время вышла отдельным произведением, начинается с описания южноафриканского детства потомка колонизаторов. Его омрачают отец и коренные жители африканского континента. Главный герой, который немного сам Кутзее, а немного литературный персонаж, их недолюбливает, и они отвечают ему тем же. Этот дискомфорт вынуждает Кутзее постоянно задаваться вопросом, кто он на самом деле, почему ему выпало родиться не где-нибудь, а в Африке и не черным, а белым. Он чувствует себя не таким, как все. Это неожиданно для нас выражается еще и в том, что он симпатизирует победившим во Второй мировой войне русским (о которых знает лишь из книг), тогда все вокруг их ненавидят.
Вторая книга — «Юность» — посвящена его пребыванию в Великобритании. Там он учится, мечтает стать литератором, вступает в отношения с женщинами. И если первая книга — холодный отчет о странности этого мира, порождающего ощущение беззащитности, то во второй мы оказываемся внутри почти сомнамбулической реальности, пронизанной литературными ассоциациями. Кутзее не столько фиксирует окружающий его мир, сколько творит его силой собственного воображения, и оттого его жизнь становится необычайно интенсивной. Кутзее, подобно всем провинциалам, чувствует себя неуютно и в этом мире и своей провинциальностью оправдывает собственные неудачи. А они преследуют его: как с женщинами, так и в профессиональной деятельности. Он пребывает в страхе, что придется всю жизнь заниматься работой, которая едва обеспечивает сносное существование, но никак не соответствует его устремлениям. И Кутзее не знает, как выйти из этого замкнутого круга. Все, что ему остается, — совершить попытку к бегству. Но она не помогает ему избавиться от тяготеющего над ним как дамоклов меч страха: он боится писать, он боится женщин.
В третьей части Кутзее совершает фантастический кульбит. Он делает то, что едва ли кто-то пытался делать до него: сочиняет интервью женщин, когда-либо имевших с ним дело — это могли быть и любовные романы, и просто намеки на них. И демонстрирует невероятное литературное мастерство и тонкое понимание женской психологии. Он воспроизводит женскую логику, женскую речь, оставляя читателя в полном недоумении по поводу того, с чем тот имеет дело: это настоящие интервью или все-таки фикшн. Именно здесь писатель выставляет свой собственный внутренний мир на всеобщее обозрение, максимально обнажает себя. Вместо того чтобы препарировать жизнь и поступки выдуманного персонажа, он играет главную роль в собственном психоаналитическом театре. И этот взгляд со стороны, когда он говорит о себе не сам, а устами своих персонажей, предельно беспощаден.
Но дело, в конце концов, не в деталях. А в том, что скрывается за ними. Однако это двойное дно почти невозможно нащупать, настолько Кутзее втягивает читателя в сюжет. Он ловко пользуется этим приемом: в какой-то момент мы можем видеть только тень главного героя, а все остальное сюжетное пространство заполняют те, кто рассказывает о нем, и поэтому в психологическом пространстве, существующем между текстом и воображением читателя, возникает дополнительное напряжение. И неожиданно обнаруживаешь, что в ходе чтения двух предыдущих книг слился с не то воображаемым, не то с подлинным Кутзее, и болезненно переживаешь его исчезновение из поля зрения. Хочется слышать его голос, который стали и твоим голосом, хочется знать, какие мысли забредают в его голову, потому что эти мысли теперь принадлежат и тебе тоже. И отец Кутзее, лежащий на кровати после операции (ему пришлось удалить пораженную опухолью гортань), — это и твой отец. И третьего не дано.