Один из почтенных способов создать ожидание – задействовать алгоритм.Что ж, цитата-вступление в этот раз была не из маленьких, но добавляю именно ее и в максимально полном виде с тремя целями:
«Жили-были три сына. Первый отправился попытать удачу и, поскольку то и дело залипал в телефоне, свалился со скалы и погиб». Если следующая строка начинается со слов: «Второй сын поднялся назавтра спозаранку…», – мы уже (1) ожидаем, что второй сын тоже сгинет, и (2) интересуемся тем, как он обращается со своим телефоном. Если фраза получит развитие вот так: «Второй сын поднялся назавтра спозаранку и, оставив телефон дома, подался в путь», – наши предположения изменятся: гибель из-за телефона исключается, однако проруха по-прежнему ожидается. Если дальше мы читаем: «Заметив по правую руку скалу, он сообразительно обошел ее стороной. А затем, распевая во всю глотку, не обращая внимания ни на что вокруг, поскольку грезил о том, как наконец-то позовет Хильду в жены, второй сын попал под грузовик и погиб», – в этом, уж простите, ощущается некоторое удовлетворение. Мы улавливаем, что рассказ будет «про», скажем, гибель от рассеянности. И возьмемся наблюдать за третьим сыном: как он выходит за дверь завтра утром, чтобы узнать, какой извод рассеянности он нам явит и тем самым сгинет. Если он замечает скалу и ухитряется с нее не свалиться, после чего терпеливо ждет на обочине, чтобы грузовик на полной скорости пронесся мимо, история по-прежнему «про» рассеянность – мы все еще ждем, что третий сын вытворит что-нибудь рассеянное и погибнет, – поскольку до сих пор нам рассказывали именно об этом.
Алгоритм установлен, и мы ожидаем его воспроизведения. Когда он не воспроизводится, слегка видоизменяется, нам это приятно, и мы извлекаем из этих перемен смыслы.
1) теперь вы знаете, что эта книга не будет сухим анализом семи рассказов,
2) теперь вы знаете, как Сондерс объясняет, скажем так, научную составляющую литературы, как он учит читателя,
3) теперь вы можете свести свои ожидания и фрагмент реальности и понять, сможет ли вам понравиться эта книга; смогла ли она вас заинтересовать уже на этом этапе?
И сразу же продолжу говорить о козырях этой книги. Как вы наверняка уже знаете (а если нет, то обязательно отправляйтесь разглядывать обложку, потому что а) там есть практически вся необходимая информация об этой книге, б) она идеальна в плане легкости композии, информативности и современости, ну и просто красивая) в этой книге автор анализирует семь рассказов четырех русских классиков. Звучит очень даже неплохо, но что обычно отталкивает от сборников с эссе о каких-либо произведениях (по крайней мере я ловила себя на этих мыслях раз десять по разным поводам, если не больше)? Во-первых, не факт, что ты читал все эти произведения (а если вспомнить о том, что автор наверняка приведет минимум десяток литературных примеров, то никакой подготовки не хватит). Во-вторых, не факт, что все анализируемые и упомянутые произведения, которые уже и были прочитаны, вспомнятся легко и смогут войти в контакт с рассуждениями автора эссе. Как автор этой книги решает эту проблему? Он просто вставляет в книгу полные версии тех рассказов, которые потом будет анализировать. Да, он будет приводить и десяток-другой литературных примеров, но основу вы будете знать в любом случае.
Так что структура книги выглядит так:
1. Общее введение
2. Первый рассказ
3. Анализ первого рассказа
4. Несколько отдаленные рассуждения о первом рассказе
5. Второй рассказ
6. Анализ второго рассказа
...
22. Несколько отдаленные рассуждения о седьмом рассказе
23. Общее заключение
Удобно ли это? Да, максимально. Автор анализирует рассказы буквально постранично, поэтому освежить память/прочитать рассказ всегда будет уместно. Плюс это делает книгу еще живее — здесь есть не только эссе, не только размышления автора, но и художественные произведения.
В анализе и рассужениях обычно есть и небольшая историческая справка о произведении и об его авторе, еще там часто есть примеры, которые в более компактной и информативной форме показывают, какие литературные приемы использует автор в этом произведении, (один из них вы уже видели в начале этой рецензии). В некоторых автор сравнивает и английские переводы рассказов (особенно в "Алеша Горшок"), это было особенно интересно читать — трудности перевода в чистом виде.
Из семи рассказов-анализов-рассуждений больше всего мне понравилась глава о "Носе" Н. Гоголя. Помню, как его обсуждали в школе, помню, как это было сложно... и нет, в этот раз все тоже было сложно, четких ответов здесь тоже не было, но был тот взгляд, который зацепил и добавил свежие мысли в восприятие этой истории.
Вообще обычно я с большим сомнением и предубеждением отношусь к тому, что могут рассказать иностранцы о русской литературе и какой анализ у них может получиться. Не потому что считаю, что учёные, публицисты и писатели из других стран что-то делают ошибку на ошибке, поголовно глупы или что-то в таком духе. Нет, ведь тогда бы я не могла бы верить и русскоговорящим ученым, публицистам и писателям, которые анализируют иностранную литературу. Нет, предубеждение возникает из-за того, что я часто видела фактические ошибки. Может, помните эту мемную ошибку в "Космических войсках"?
Это же может сказать и условный англичанин, когда читает французский анализ "Убийств по алфавиту" Агаты Кристи. Об этом (так или иначе) пишет и Поляринов в Ночная смена :
Пока думал, как описать «Американху» Адичи, вспомнил другой роман – «Сочувствующего» Вьет Тхань Нгуэна (о котором я еще расскажу в конце). Там есть целая сцена – одновременно смешная и пронзительная, – где главный герой, выходец из Вьетнама, прочитав сценарий фильма, объясняет американскому режиссеру, что крики боли на вьетнамском отличаются от криков боли на других языках. «Вы заставляете представителей моего народа кричать следующим образом: АЙ-Й-И-И-И-И!!! Так кричит, например, Крестьянин № 3, напоровшись на кол во вьетконговской яме-ловушке. Или Маленькая Девочка… перед тем, как ей перерезают горло. Но я много раз слышал, как кричат мои земляки, когда им больно, и смею вас уверить, что это звучит иначе. Хотите послушать, как они кричат?» Этот абзац может служить неплохим описанием «Американхи» – потому что это, конечно, роман о расе и расизме, но еще и о том, что крики боли на нигерийском английском кардинально отличаются от криков боли на любом другом языке.
Но на этом не все:
Там[в "Сочувствующем" Нгуэна] есть совершенно гениальные главы в середине, где героя просят прочесть сценарий фильма о вьетнамской войне, я уже приводил отрывок из них выше. Ему, что называется, предлагают поработать скрипт-доктором, отредактировать сценарий, убрать из него клюкву. Проблема в том, что, когда он читает сценарий, он понимает, что весь сценарий целиком – один большой стереотип о Вьетнаме и что перед ним самая что ни на есть колониальная история, взгляд белого человека на дикарей из третьего мира. Герой пытается поговорить со сценаристом и по совместительству режиссером, у которого в книге нет имени, его просто называют Творец – вот так, с большой буквы, – и он очень похож на Оливера Стоуна.
Герой производит на режиссера впечатление, и его нанимают членом съемочной группы. Даже его девушка говорит: «Благодаря тебе это будет замечательный фильм. Я верю, что ты сделаешь его гораздо лучше, чем получилось бы у них без тебя. Ты можешь повлиять на образ азиатов в кино, а это немало». И он отправляется на съемки, по-моему, в Индонезию. Его задача как бы отвечать за реализм – чтобы вот все как в жизни. Но самое смешное и одновременно грустное – что его совершенно никто не слушает. Каждый раз, когда он пытается прояснить какие-то заблуждения, все кивают, но ничего не изменяют, и даже хуже – в последний день съемок его как будто пытаются убить, выдав все за несчастный случай.
Спустя какое-то время фильм выходит в кинотеатрах, герой идет посмотреть его и с ужасом понимает, что получилась самая обыкновенная пропагандистская колониальная клюква с вьетконговцами и напалмом.
Было ли в этой книге что-то подобное? Скорее да, чем нет. Автор и сам говорит о том, что некоторые эпизоды ему сложно понимать из-за разных переводов, о том, что ему часто помогали три его русских друга и не только. К каким-то выводам он и вовсе приходил благодаря замечаниям и размышлениям своих студентов-писателей. Но это не отталкивает от его книги, не вызывает недоверия к его выводам. И в этом не было чего-то ужасного. А еще, как оказалось, взгляд со стороны может быть очень созвучен с привычным отечественным взглядом.
В общем, определенно советую эту книгу всем исследователям и любителям русской классики