Глава XI

Прибытие в Ключи – Ключевская сопка – Выбор маршрута – Русская «чёрная баня».

Долина реки Камчатки, несомненно, является самой плодородной частью всего полуострова. Почти все деревни, мимо которых мы проплывали, были окружены полями ржи и аккуратно огороженными садами, берега повсюду были либо покрыты лесом, либо травой высотой в пять футов, буйные заросли которой свидетельствовали о плодородности почвы и тёплом влажном климате. Примулы, первоцвет, болотные фиалки, лютики, дикие розы, лапчатка, ирис и лазоревый шпорник растут повсюду в долине в громадном изобилии, а своеобразный вид зонтичных с полыми стеблями достигает во многих местах высоты шести футов и растёт так густо, что его огромные зазубренные листья скрывают человека на расстоянии уже нескольких ярдов. И всё это вырастает в течение лета.

Между верховьями реки и Ключевским вулканом находятся двенадцать туземных поселений, и почти все они расположены в живописных местах, в окружении садов и полей. Нигде путешественник не увидит следов ледяного бесплодия и запустения, которые всегда ассоциировались с именем Камчатки.

Оставив в понедельник утром в Мильково наших гостеприимных туземных друзей и императорское достоинство, мы три дня медленно плыли по реке, далеко от заснеженных хребтов, окаймлявших долину, бродили по лесам в поисках медведей и диких вишен, ночевали на берегу реки и вообще вели дикую, свободную и восхитительную жизнь. Мы миновали туземные поселения Кирганик, Маршура, Щапино и Толбачик^[40], и везде нас встречали с безграничным гостеприимством.

В среду, 13 сентября, мы разбили лагерь в лесу южнее Козыревска^[41], всего в ста двадцати верстах от деревни Ключи^[42]. Дождь шёл почти весь этот день, и мы остановились на ночлег среди мокрых деревьев, с предчувствием, что непогода не даст нам полюбоваться великолепными пейзажами нижнего течения реки, через которое мы как раз собирались пройти.

Однако к полуночи всё прояснилось, и рано утром меня разбудило громкое приглашение Додда встать и посмотреть на горы. Воздух был неподвижен, и атмосфера была той особой прозрачности, которую иногда можно увидеть в Калифорнии. Лодки и траву покрыл густой иней, и несколько увядших листьев колыхались на ветках жёлтых берез, нависавших над нашей палаткой. В тишине рассвета не было слышно ни звука, и только следы диких северных оленей и волков на гладком песчаном берегу свидетельствовали о том, что вокруг нас есть жизнь. Солнце ещё не взошло, но небо на востоке пылало жёлтой полосой, доходящей до утренней Венеры, которая, хотя и несколько поблекла, но всё ещё оставалась сверкающим форпостом между соперничающими силами дня и ночи.

Далеко на северо-востоке, над жёлтым лесом, на фоне алого восхода, фиолетовым рельефом вырисовывались острые вершины гор, теснящихся вокруг центрального конуса великолепного вулкана Ключевского. Почти месяц тому назад я видел эти величественные горы с палубы маленького брига, качающегося в семидесяти пяти милях от берега; но тогда я не думал, что увижу их снова из уединённого лагеря на берегу реки Камчатки.

С полчаса мы с Доддом тихо сидели на берегу, рассеянно бросая камешки в спокойную воду, наблюдая, как восходящее солнце озаряет далекие горы, и обсуждая приключения, которые пережили с тех пор, как покинули Петропавловск. Как поменялось моё впечатление о сибирской жизни с тех пор, как я впервые увидел обрывистый берег Камчатки, возникший из голубых вод Тихого океана!

Тогда это была неизвестная, таинственная страна ледников и снежных гор, полная будущих приключений, но одинокая и неприступная в своей необитаемой дикости. Теперь она уже не была одинокой и заброшенной. Каждая горная вершина ассоциировалась с какой-нибудь гостеприимной деревней, приютившейся у её подножия, каждый ручеёк был связан с великим миром человеческих интересов каким-нибудь приятным воспоминанием о кочевой жизни. Возможность приключений ещё оставалась, но воображаемое одиночество и заброшенность исчезли за одну неделю. Я подумал о тех расплывчатых представлениях, которые были у меня в Америке об этой прекрасной стране, и попытался сравнить их с более поздними впечатлениями, которыми они были вытеснены, но тщетно. Я не мог снова окружить себя былой интеллектуальной атмосферой цивилизации, не мог примирить прежние ожидания с этим странно иным опытом. Нелепые фантазии, казавшиеся такими ясными и правдивыми всего три месяца назад, теперь растворились в полузабытых образах, и не было ничего более реального, чем спокойная река, текущая у моих ног, берёза, роняющая жёлтые листья на мою голову, и далеких синих гор.

Из задумчивости меня вывел громкий звон котелка, который служил приглашением к завтраку. Через полчаса с завтраком было покончено, палатка убрана, лагерное снаряжение упаковано, и мы снова тронулись в путь. Весь день мы плыли к Ключам, всё дальше на север, и всё новые и новые живописные горы являлись нашим взорам. С наступлением темноты мы добрались до Козыревска и, сменив экипаж, продолжали путь всю ночь. На рассвете в пятницу мы миновали Кресты^[43] и в два часа дня прибыли в Ключи, проделав весь путь от Петропавловска всего за одиннадцать дней.

Деревня Ключи расположена на открытой равнине на правом берегу реки Камчатки, у самого подножия величественного вулкана Ключевской, и ничем не отличается от других камчадальских поселений, кроме бесстрашия и живописной красоты своего расположения. Она находится точно в середине группы больших вершин, и часто затеняется от солнца густым чёрным дымом от двух вулканов.

Ключи были основаны в начале XVIII века несколькими русскими крестьянами из Центральной России, которых собрали и отправили с семенами и сельскохозяйственной утварью основать колонию на далёкой Камчатке. После долгого, полного опасностей и приключений путешествия в шесть тысяч миль по Азии через Тобольск, Иркутск, Якутск и Колыму, маленькая группа невольных переселенцев добралась, наконец, до полуострова и бесстрашно поселились в тени великого вулкана на реке Камчатке. Здесь они и их потомки прожили более ста лет, пока почти не забыли, как попали сюда и кем были посланы.

Несмотря на активность и частые извержения двух вулканов рядом с деревней, её местоположение никогда не менялось, и жители стали равнодушно относиться к предупреждающему рокоту, доносящемуся из глубин огнедышащих кратеров, и к дождям из пепла, который регулярно выпадает на их дома и поля.

Никогда не слышав ни о Геркулануме, ни о Помпеях, они не осознают никакой возможной опасности от пушистого облака дыма, плывущего в хорошую погоду с зубчатой вершины Ключевского, или от неясного гула, которым его меньший, но не менее опасный сосед заявляет о своём бодрствовании долгими зимними ночами. Возможно, пройдет ещё сто лет, и ничего так и не случится с маленькой деревней, но я, услыхав на расстоянии шестидесяти миль гул Ключевского вулкана и увидев испускаемые им клубы чёрного дыма, почувствовал полное удовлетворение тем, что держался на почтительном расстоянии от его вулканического величества, и восхитился смелости камчадалов, избравших такое место для своего поселения.

Ключевской – один из самых высоких и непрерывно действующих вулканов во всей огромной вулканической цепи северной части Тихого океана. С XVII века лишь несколько лет обошлись без извержений большей или меньшей силы, и даже теперь, с нерегулярными промежутками в несколько месяцев, вулкан вспыхивает огнём и рассыпает пепел по всей ширине полуострова и по обоим морям. Зачастую зимой снег вокруг Ключей на двадцать пять верст вокруг так покрывается пеплом, что ехать на санях становится почти невозможно. По рассказам туземцев, много лет назад произошло извержение страшной силы. Всё началось в безоблачную тёмную зимнюю ночь с громких раскатов грома и сотрясений земли, которые разбудили жителей Ключей и заставили их в ужасе выбежать на улицу.

Высоко в тёмном небе, в шестнадцати тысячах футов над их головами, из кратера вырывался ужасающий столб огня, увенчанный громадными клубами освещённого пламенем дыма. Среди адского грохота извержения и глухих подземных раскатов расплавленная лава огненными реками потекла вниз по заснеженному склону, сливаясь в одну пылающую массу огня, которая, подобно солнцу, осветила деревни Кресты, Козыревск и Ключи и всю местность в радиусе двадцати пяти миль. Говорят, это извержение покрыло полуостров слоем пепла толщиной в полтора дюйма на расстояние триста вёрст!

До сих пор лава ещё не опускалась ниже высоты снегов, но я не вижу причин, почему бы ей в будущем не достигнуть Ключей и не затопить своим огненным потоком русло Камчатки.

На вулкан, насколько мне известно, никто никогда не поднимался^[44], и его заявленная высота, 16 500 футов^[45], вероятно, является приблизительной оценкой какого-нибудь русского офицера. Это, конечно, самая высокая вершина полуострова Камчатка^[46], и, скорее всего, она выше 16 000 футов. Мы испытывали сильное искушение взобраться по его гладким снежным склонам и заглянуть в дымящийся кратер, но было бы глупо делать это без двух-трёх недель тренировок, а у нас не было свободного времени.

Гора представляет собой почти идеальный конус, и из деревни Ключи она видна в таком обманчивом ракурсе, что последние три тысячи футов её кажутся абсолютно отвесными. Есть еще один вулкан, название которого, если оно и есть, я не смог выяснить^[47], стоящий неподалеку к юго-востоку от Ключевского и соединенный с ним зубчатым хребтом. Он гораздо ниже последнего, но, кажется, черпает свои огненные запасы из того же источника и постоянно испускает большие облака чёрного дыма, который восточным ветром гонит в сторону Ключевского, так что иногда почти скрывает его из виду.

Нас принимали в Ключах в большом уютном доме деревенского старосты. Стены нашей комнаты были обиты пёстрым ситцем, потолок покрыт белым хлопчатобумажным тиком, грубая сосновая мебель до белизны вычищена песком с мылом. В углу в золочёной раме висела неказисто написанная картина, которую я принял за изображение Моисея, но благоразумный пророк, по-видимому, закрыл глаза от дыма бесчисленных свечей, зажженных в его честь, и выражение его лица было несколько мрачное. На столах были расстелены скатерти американского производства, на занавешенных окнах стояли горшки с цветами, на противоположной от двери стене висело небольшое зеркало, а все предметы обстановки и нехитрые украшения были расставлены по комнате со вкусом, которым мужской ум может любоваться, но никогда не сможет повторить.

Американское искусство также придавало изящество этому домику в глуши, так как задняя сторона одной из дверей была украшена живописными карандашными рисунками из вирджинской жизни и пейзажами. Я подумал о хорошо известных строках Поупа:

 
Предметы эти не богаты и не редки,
Но интересно, как они туда попали?^[48]
 

В таких удобных, если не сказать роскошных, апартаментах нам довелось приятно провести остаток дня.

В Ключах нам предстояло решить, какой путь выбрать для нашего дальнейшего путешествия на север. Самым коротким и во многих отношениях лучшим был тот, которым обычно шли русские купцы, – через перевал в верховьях реки Еловка^[49] в центральном горном хребте в Тигиль^[50], а затем по западному побережью полуострова до северной части Охотского моря. Единственным возражением против этого плана было позднее время года и вероятность глубокого снега на перевалах.

Имелась альтернатива продолжить путь от Ключей вверх по восточному побережью до селения Дранка^[51], где горы переходили в незначительные холмы, и там до камчадальской деревни Лесная^[52] на Охотском море. Этот путь был значительно длиннее, чем тот, что проходил через Еловский перевал, но его осуществимость была более очевидной.

После долгих расспросов туземцев, которые, как предполагалось, кое-что знали об этой местности, но старательно избегали ответственности и рассказывали как можно меньше, майор решил попробовать пройти через перевал Еловка и приказал в субботу утром приготовить лодки, чтобы перевезти нас вверх по этой реке.

В худшем случае, если нам не удастся перебраться через горы, у нас всё равно будет достаточно времени, чтобы вернуться в Ключи и попробовать другой путь до наступления зимы.

Как только мы решили этот важный вопрос, то предались безудержному наслаждению теми немногими удовольствиями, которые доставляла нам маленькая и степенная деревушка. Тут не были приняты никакие променады, где мы могли бы, как говорят русские, «людей посмотреть и себя показать», да и вряд ли было бы хорошей мыслью демонстрировать наши оборванные и запятнанные одежды на такой прогулке. Мы должны были попробовать что-то другое.

Единственными местами развлечений, о которых мы знали, были деревенская баня и церковь, и ближе к вечеру мы с майором намерились «освоить» эти достопримечательности в лучших традициях современного туризма. По понятным причинам сначала мы пошли в баню. Париться в бане было очень лёгким развлечением, и если правда, что «чистоплотность сродни праведности», то баня, конечно, должна предшествовать церкви.

Я часто слышал, как Додд говорил о «чёрных ваннах» камчадалов и, не зная толком, что он имел в виду, представлял себе, что эти «чёрные ванны» принимались в какой-то чернильной жидкости местного производства, обладавшей особыми очищающими свойствами. Я не мог придумать другой причины, кроме этой, чтобы называть ванну «чёрной». Однако, войдя в «чёрную баню» в Ключах, я понял свою ошибку и тотчас признал уместность этого прилагательного.

Оставив одежду в маленькой прихожей, которая по предназначению была гардеробной, но не предоставляла никаких удобств оной, мы нагнулись в низкой, обитой меховой шкурой двери и вошли в ванную комнату, которая была плохо освещённой и такой чёрной, что могла служить достаточным основанием для существования самого мрачного и тёмного прилагательного в языке.

В свете сальной свечи, горевшей на полу, можно было различить очертания низкого пустого помещения площадью около ста квадратных футов, сложенного из неотёсанных брёвен, без единого отверстия для воздуха или света. Каждый квадратный дюйм стен и потолка был абсолютно чёрным от дыма, которым была заполнена комната в процессе обогрева. В одном конце помещения возвышалась большая груда камней с углублением для костра, а в другом – несколько широких деревянных ступеней, которые, казалось, никуда не вели. Как только огонь погас, дымоход был плотно закрыт, и груда горячих камней теперь излучала яростный сухой жар, который делал дыхание болезненной необходимостью, а испарину – малоприятной неизбежностью.

Дух, руководивший этим адским местом пыток, вскоре явился в лице длинноволосого голого камчадала и стал поливать раскалённые камни водой, отчего они зашипели, как паровоз, а пламя свечи стало синим в туманном ореоле. Я думал, что это раньше было жарко, но это была просто сибирская зима по сравнению с температурой, которую вызвали эти манипуляции. Мне показалось, мои кости сейчас лопнут от жара.

Подняв температуру в бане градусов до ста, туземец схватил меня за руку, уложил на нижнюю ступеньку лестницы, добросовестно облил меня всего мыльным кипятком и принялся разминать так, как будто намеревался окончательно разделить меня на мои исходные составляющие. Я не буду даже пытаться описать количество, разнообразие, и дьявольскую изобретательность пыток, которым я подвёргся в течение следующих двадцати минут.

Меня катали, колотили, остужали холодной водой и обжигали горячей, били связкой березовых веток, скребли шершавыми, как кирпич, пучками пеньки, и, наконец, положили отдышаться на самой высокой и горячей ступеньке лестницы. Облившись холодной водой, я положил конец этим мучениям и страданиям и, ощупью пробравшись в прихожую, стал одеваться, стуча зубами. Вскоре ко мне присоединился майор, и мы вышли из бани, чувствуя себя бесплотными духами.

Из-за позднего часа мы были вынуждены отложить посещение церкви на неопределенное время, но мы и так позабавились достаточно для одного дня и потому вернулись домой, довольные, если не восхищенные, камчатскими чёрными банями.

Весь вечер мы расспрашивали жителей деревни о северной части полуострова, о том, что нужно, чтобы путешествовать там, где кочуют коряки, и ещё до девяти часов легли спать, чтобы на следующее утро выехать пораньше.