Наутро он проснулся первым и разбудил Билла. Было уже шесть часов, но рассвет ожидался не раньше девяти, и Генри в темноте принялся за приготовление завтрака. Билл в это время свертывал одеяла и готовил нарты.
— Скажи, Генри, — вдруг спросил он, — сколько, ты говоришь, у нас было собак?
— Шесть, — ответил Генри.
— Неправда! — торжествующе заявил Билл.
— А что, опять семь?
— Нет, пять. Одной нет.
— Проклятие! — в бешенстве воскликнул Генри и, оставив стряпню, пошел считать собак.
— Ты прав, Билл, Пузырь исчез.
— И, наверное, он умчался стрелой, раз уж решился бежать.
— Не думаю. Они просто слопали его. Держу пари, что он здорово визжал, когда они запускали в него зубы… проклятые!
— Он всегда был глупой собакой, — заметил Билл.
— Но не настолько, чтобы покончить таким образом жизнь самоубийством, — возразил Генри. Он окинул пытливым взглядом оставшихся собак, оценивая каждую из них.
— Уверен, что никто из этих не сделал бы такой глупости.
— Этих-то палкой не отогнать от костра, — заметил Билл. — Но я всегда думал, что Пузырь плохо кончит.
И это было всей эпитафией над собакой, погибшей в северной пустыне; но другие собаки и даже люди довольствовались эпитафией более краткой.