«Сатори в Париже. Тристесса (сборник)» отзывы и рецензии читателей на книгу📖автора Джека Керуака, рейтинг книги — MyBook.
image

Отзывы на книгу «Сатори в Париже. Тристесса (сборник)»

6 
отзывов и рецензий на книгу

TibetanFox

Оценил книгу

Мне не повезло. Я люблю Керуака и люблю его "Сатори в Париже", прочитанное давным-давно в отличном переводе Шараева. В симпатично оформленной серии вышел новый перевод, и я обрадовалась, что вот не забывают старичка, помнят, любят, продолжают. А потом увидела фамилию нового переводчика и как тростинка закачалась и немедленно скончалась. Под видом прекрасного писателя Керуака мне подсунули слабочитаемое говно Максима Немцова, сквозь которое пытается пробиться талант автора, но тонет и булькает.

Максим Немцов очень любит словотворчество: нах...евертить какой-то псевдолингвистической ерунды, а потом ликовать, какой он офигенный стилист. Но любит не значит умеет. Читать это безвкусное вычурное и нелепое месиво трудно, сплошной я твой дом труба шатал. При этом переводчик всегда может коварно сослаться на то, что так и задумано, ведь Керуак занимался словотворчеством в "Сатори...", да и в "Тристессе" тоже. Занимался, спору нет. Но у него вышло игриво и обаятельно. У Шараева тоже вышло неплохо. А у Немцова... *слышится неразборчивый рёв, запикивание и грохот*

Смысл очень нежной книги о чистом и сложносочинённом потоке собственных ощущений, памяти и впечатлений плохо прочитывается через непережёванные строки. Естественная красота пропадает. Так что это не то сатори, что я так любила, и разбирать я его не буду. Приведу только несколько примеров (не все, конечно, возьму наобум), чтобы вы сами прочувствовали разницу переводов. ни на чём не настаиваю, выбирайте любой, но не говорите потом, что я вас не предупредила.

Под катом...

Первое же предложение:

Ш.:Случилось так, что в какой–то из десяти проведенных мною в Париже (и Бретани) дней я испытал особого рода озарение, которое, казалось, вновь изменило меня, задав направление всей моей жизни на ближайших лет семь, а может и больше: по сути, это было сатори: японское слово, означающее «внезапное озарение», или «внезапное пробуждение», или попросту «удар в глаз»
Н.: Где-то среди моих десяти дней в Париже (и Бретани) было мне какое-то озарение, которое, похоже, снова меня изменило, к тому, что, наверное, еще семь лет или больше будет моим лекалом: по сути, сатори: японское слово, означающее «внезапное озарение», «неожиданное пробуждение» или же просто «дали в глаз».
Ш.: щелочкой в передних зубах под лакомыми губками
Н.: со щелочкой в самый раз в съедобельных губках
Ш.: я подметил непривычно зеленый цвет летних северных лугов, из–за таяния зимних снегов стекающих прямо в масляные изнеженные почвы. Ни в одной пальмовой стране такой зелени не увидишь, особенно в июне
Н.: потому что зимние снега стаяли прямо на этот луг слизнелютиков. Зеленей любой опальмеченной земли когда угодно, а особенно в июне
Ш.: У ангелов гигантские сочащиеся каплями крылья.
Н.: У ангелов каплют здоровенные крылья.
Ш.: Это ж просто одуреть можно, подниматься на этом лифте и чувствовать что тебя уже тошнит от одного лишь что ты в четверти мили над землей?
Н.: Ну тощища же тащиться в лифте и хандрить оттого, что забрался на четверть мили в воздух, а?
Ш.: Но я не стал мешать этруску который вытряхнул ее вон.
Н.: Но я позволил этруску отпудрить ее по телефону.
Ш.: потому что был уже слишком пьян.
Н.: нажирался я достоподлинно в жвак.
Ш.: Просто иногда мне становится ужасно одиноко, и хочется женского общества, вот ведь ерунда.
Н.: Просто мне иногда становится до ужаса одиноко, общества женщины б, чтоб лязгфигачила его.
Ш.: Шлю синеглазо моргающий сочувственный зов
Н.: Выписываю ей двойной удар сострадания голубыми глазами
Ш.: и под ее нежным горбатым носиком розовеют губки
Н.: а ее носик мягким крючком располагает под собой розовые губки.
Ш.: Кроме того, похоть это не мой конек и вгоняет меня в краску стыда
Н.: Кроме того, распутство не мой антрекот, я от него краснею
Ш.: И, по своему обыкновению, я просто собрал все это в емком и тысячекратно выплеснутом «Вот!»
Н.: Как обычно, я просто сосредоточил все в одном насыщенном, но натысяченном «А-га!»
Ш.: хорошенько выспавшись и приведя себя в порядок
Н.: и я весь начисто опять прихорошился

Ш.:этот хвастун, этот хлюпик, стыдливый паскудник, разнеженный блудник, «кладезь причуд» как сказал Шекспир о Фальстафе, эта дешевка, не пророк даже и ясное дело не рыцарь, этот смерти страшащийся слизняк, истекающий слизью в своей ванной, этот беглый раб футбольных полей, этот небрежный художник и дрянной воришка, горлодер в парижских салонах и мямля среди бретонских туманов, остряк на нью–йоркских выставках и нытик в полицейских участках и по телефону мамочке, этот лицемер, этот малодушный aide–de–camp с портфелем набитым книжками и портвейном, рвущий цветочки смеясь над их колючками, ревущий вихрем чернее нефтяных факелов Манчестера и Бирмингема вместе взятых, этот занудный засранец, любитель испытывать мужскую гордость и женскую стойкость, эта дряхлая развалина с битой в руке и надеждою победы. Этот, короче говоря, зашуганный и униженный тупоголовый пустобрех и хренов потомочек настоящих мужчин.

Н.: этот хвастун, этот простофиля, этот ярила и шалопай, и греби лопатой грабленые грешки, это «скопище слизи», как говорил Шекспир о Фальстафе, эта фальшивая стафида, даже не пророк, куда там до рыцаря, эта опухоль смертебоязни, с набуханьями в ванной, этот сбежавший раб футбольных полей, этот художник аутов и грабитель баз, этот орун в салонах Парижа и мямля в бретонских туманах, этот шуткующий фарсёр в художественных галереях Нью-Йорка и нытик в околотках и по межгороду, этот ханжа, этот ссыкливый адъютант с портфолио, полным портвейна и фолиантов, этот цеплятель цветиков и шутник над шипами, этот самый что ни есть Hurracan вроде газовых заводов как Манчестера, так и Бирмингема, этот гаер, этот испытатель мужской трусости и дамских трусиков, эта свалка костей распада, пожирающая ржавые подковы в надежде выиграть у… Этот, короче гря, перепуганный и униженный тупица-громоглас, дрыщавый потомок человека.

Простите, там ещё много, но я больше не могу, можно выйти? Я уже достоподлинно в жвак — совсем не мой антрекот отпудрился.

АПД: Добавление из-за вопросов в личку. Старый перевод тоже не идеален. В нём переводчик решил уйти от игры слов к понятности. Немцов ушёл от адекватности к игре слов — поэтому для сравнения и дан первый перевод, чтобы хотя бы было понятно, о чём вообще речь. Полноценного перевода сейчас нет, выбор из этих двух крайностей.

7 января 2017
LiveLib

Поделиться

peterkin

Оценил книгу

Джек Керуак в каком-то интервью (его можно посмотреть в одной из многочисленных документалок - кажется, в "What happened to Kerouac?") сказал, что книги пишет разными способами - мол, повествовательные вещи - на машинке, желательно на рулоне бумаги (так была писана "On the road", например) и в один присест, а [другие] - он употребил какое-то слово вроде "визионерские" или "медитативные", но мы же поняли примерно - так вот другие он писал в блокнотах, карандашиком. Хотя, на самом деле, и к OTR существуют всякие подготовительные материалы - записные книжки, все дела... Не важно.
Важно, что тут перед нами - две повести, скорее, второго типа. Это мощные поэтические высказывания, в которых сюжет гораздо больше выдаёт себя в синтаксисе, в построении фраз и интонации, чем в том, что можно назвать фабулой.

Это поздние вещи ("Сатори в Париже" - 1966, "Тристесса" - 1960), но Керуак в них вполне себе Керуак, настоящий, если только вы не ждёте от него, что ему всегда 25 и он сейчас схватит рюкзак и вприпрыжку начнёт мотаться с вами по Америке. Я-то всегда любил его не столько за это, сколько за открытость миру в целом - со всем его безумием, грязью и прочими вещами, которые в разговорах о Керуаке почему-то редко упоминаются.
Он умел писать безумие, умел писать беспамятство после нескольких ночей пьянства, умел писать одиночество - вообще умел писать. Никаких тут особенных секретов нет и - не станешь ты Керуаком, сколько ни упражняйся. И ещё он умел писать красоту всего этого - безумия и одиночества, беспамятства и открытости.
И в том, что вполне реальной Эсперансе, с которой встречался в Мексике, он даёт имя Тристесса (Надежда и Грусть соответственно по-испански) - тоже, можно сказать, "весь Керуак".
И в том, как всё это написано - совсем не по правилам литературного языка, но, видимо, по правилам Джекова безумия - тоже правда и любовь, от которой тебя начинается трясти, от которой вдруг кончается дыхание и прочее, чего от книжек, вроде, не бывает. Но это если - читать, а не как обычно - по абзацу раз в полчаса, так ничего не выйдет. Надо разгоняться - и тогда понесёт, понесёт, куда-то за грань добра и зла (кому они нужны?), по пути исколошматит, а с последней страницы выходишь чёрт знает какой - уставший, насмотревшийся, пьяный (физически, и без всяких стаканчиков в процессе чтения) - если хватит ума закурить, то и то хорошо будет, а то же ничего кругом, кроме божественной звенящей пустоты. На крыльях срезанных с прозрачными играть. В беспамятстве ночная песнь поётся.
И так далее. Есть Бог действительно есть Любовь, то Керуак, видимо, с ним пил.

Вот такой какой-то Джек, а не автостопное чучелко, которое многие почему-то любят и про которое снимают киношки.

23 февраля 2015
LiveLib

Поделиться

dimi24

Оценил книгу

Все тот-же Керуак, все тот-же «ветер» в голове.
Читать Керуака – нужно уметь, и как всех остальных писателей, кто вам так близок и дорог. Всего Керуака – не прочтешь за раз, у тебя просто не хватит сил и выдержки (что в моем случае – действительно так). Его нужно читать порционно, и он будет к вам приходить, в самые странные моменты вашей жизни (что в моем случае – опять, действительно так). Это все равно, что смаковать или ненавидеть, его самую главную и одиозную вещь – «В дороге». Каждая книга писателя – это продолжение его захватывающей и реальной биографии, которую он умудряется описывать так, что простой поход в магазин за спиртным – превращается в целый «американский эпос», со всеми из него вытекающими последствиями. Его персонажи – реальные люди, которых он видел таких – каких он видел, или не видывал еще никто и никогда. Его сюжеты – вполне себе обыкновенные истории, необыкновенных людей, которых их собственная жизнь и интересы, делают главными «ценителями» той жизни, которую они проживали, ни смотря, ни на что. Его герои – «беспечные ездоки» своей-ли судьбы, чужой-ли, или всех вместе взятых, которые «впитывали» эту жизнь, и понимали ее до самых кончиков. И после такого «отступления», это издание, включающее в себя два произведения непревзойденной, односортной, односолодовой прозы, вновь уносит вас в мир, где все возможно, и простая бутылка пива – становиться отдельным «божеством» в иерархии понятии этого вечного странника французского канадца – о чем он пытается сообщить и доказать в первом издании, и о том, что он – «вечный странник» во втором, ищущий приключений на свою …, и находящий их, полные штаны. Возможно, это и не главные его произведения (но, и не последние) – но в них все тот-же «бунтарь» английской словесности, все тот-же «плохиш», который пытается найти японскую «нирвану» в злачных районах Парижа (что, в принципе – аморально), и понять в жарком и вонючем мексиканском бунгало – мексиканских-же наркоманов, среди которых девушки – становятся самыми интересными и плохо исследуемыми личностями на свете.

5 августа 2015
LiveLib

Поделиться

OneIsAWarrior

Оценил книгу

Я очень люблю Керуака, я прочувствовала его Биг Сур и Бродяг Дхармы, но первое, что пришло мне в голову при прочтении этой книги - "Керуаку на бутылку не хватало". Ведь это одно из его последних произведений. Выглядит как банальная отписка, попытка заработать немного денег, ведь как известно книгопечатание было одним из основных источников дохода Керуака. Если "На дороге" герои ищут приключения, в "Бродягах Дхармы" герои ищут истину, то в "Сатори в Париже" что? Что хотел написать Керуак я так и не поняла. Может не доросла...

21 июля 2015
LiveLib

Поделиться

Weda

Оценил книгу

Книга о том, как встретились Жан-Луи Лебри де Керуак и Джек Керуак. Встретились, разошлись, потом опять встретились. Занятно, правда?

Настоящее имя писателя - Жан-Луи Лебри де Керуак; родился он в семье франко-американцев, чьи корни уходят в старинную область Франции - Бретань. Только через много лет, во время учебы в университете и после встречи с Алленом Гинзбергом, Нилом Кэссиди и Уильямом Берроузом, он станет Джеком и будет подписывать свои книги именно так.

Вот на этом и завязывается сюжет "Сатори в Париже". Уйдя от привычных читателю героев, Керуак становится сам главным персонажем книги и превращает ее в отчет о поездке в Париж в поисках потерянных корней. Намерение обойти главные архивы не мешает намерению обойти и главные пабы, и, не найдя ничего стоящего ни там, ни там, отправиться в Бретань. Не без приключений, конечно же.

"Сатори в Париже" - предпоследнее произведение Керуака. Здесь нет и следа от того кайфового битника, шагающего по стране с рюкзаком за спиной. Алкоголизм и депрессия - вот его постоянные спутники. Не самая его лучшая книга, но имеющая свою ценность для любителя Керуака и писателей эпохи битничества.

21 июня 2016
LiveLib

Поделиться

mariazh...@gmail.com

Оценил книгу

жаль, когда так расстраивает один из любимых авторов
20 ноября 2015

Поделиться