Цитаты из книги «Почему хорошие люди совершают плохие поступки. Понимание темных сторон нашей души»

Когда мы стали искать причину, почему он упорно уклонялся от решения этих банальных, подчас неприятных, но в целом едва ли неподъемных хозяйственных проблем, Джозеф не смог найти ни одного логического объяснения. Когда изучаешь паттерны уклонения, приходится признать, что все, что мы делаем во внешнем мире, есть логическое выражение предпосылок внутреннего мира, осознаем мы это или нет. Уклонение от задачи – это уклонение от тревоги, которую каким-то образом приводит в действие данная задача. На поверхности игнорируемые задачи не представляют собой «казус белли» для наступления тревоги, однако паттерн систематического уклонения устойчиво сохраняется. Почему? Принимая во внимание отсутствие очевидного, сознательного провоцирования, нам приходится сделать вывод, что паттерн уклонения присутствует по той причине, что он активирует еще более глубоко залегающую тревогу. Тогда мы заглянули глубже в его прошлое, чтобы нащупать, в какой момент у него появилась эта уклончивость, привычка прятать голову в песок. Как обнаружилось по ходу беседы с Джорджем, таков был его единственный способ адаптации в детские годы, когда мать не давала ему ни минуты покоя своими бесконечными требованиями.

Открывшееся мне в эти первые месяцы заключалось вот в чем: моей проблемой было то, кем я стал. Моя патология составляла одно целое с моими достижениями. Что удивляться, что Эго не хлопает в ладоши от восторга, когда ему доводится сталкиваться вплотную с Тенью. Из-за сверхотождествления с адаптациями, из-за того, что позабытыми оказались некие лучшие части моей души, возникло и немало моих теневых моментов. В начале прошлого века вышла в свет книга Фрейда, которую он озаглавил «Психопатология повседневной жизни». Чтобы увидеть психопатологию, утверждал он, незачем отправляться в дом умалишенных – она откроется в наших повседневных занятиях. Фрейдовский анализ вполне житейских ситуаций открывал силу бессознательного, присутствие смешанных программ и объективное вмешательство динамических сил субъективных конфликтов в ежедневное поведение. Все те образы, идеи или комплексы, которые предоставлены самим себе в нашей бессознательной жизни, проявятся как Тень в нашем сознательном мире, часто во вред нам или окружающим. Человек способен воспринимать даже самые слабые воздействия и обладает чрезвычайно высокой адаптивностью. Именно поэтому выжил наш биологический вид – не потому, что мы венец творения или что некое божество отдало нам пальму первенства перед другими своим творениями.

неврозы, наши привязанности и наша социопатия – это проявления страдания, которым мы обязаны адаптации. С каждой адаптацией мы все более отчуждаемся от нашей души и при этом интрапсихически обручаемся с нашими тропизмами. Мы в силу необходимости становимся своими адаптациями. Мы живем ими, становимся их воплощением в своих психопатологиях. Их отрицание становится теневой проблемой при всем том, что отождествление с ними – теневая проблема не в меньшей степени.

Положение наше в этой жизни непрочно, полно опасностей. Из всех существ животного мира мы менее всего способны к самостоятельному выживанию без опеки, защиты и заботы посторонних, а именно тех, кого мы привычно зовем родителями, или других людей. Мы выживаем, при условии, что судьба обеспечит нас крепким внутренним ресурсом, добрыми намерениями со стороны окружающих и относительно благоприятной внешней средой. Но даже в таком случае никто из нас не сможет выжить без существенной способности к адаптации. Наши адаптационные механизмы подводят нас к принятию аспектов, ценностей и рефлексов этой внешней среды, интернализации сигналов семейной динамики и культурной среды. С каждой такой адаптацией, обслуживающей выживание или обеспечение потребностей, мы рискуем погрузиться в дальнейшее отчуждение от нашей прирожденной натуры. В этом корень проблемы Тени. Чем глубже, чем обязательней и дивергентней эти адаптации, тем глубже наша патология. Сам термин «психопатология» не несет в себе осуждающей нагрузки. Психопатология в прямом переводе – это «выражение страдания души». Мы обвиваемся вокруг наших адаптаций, словно тропические лианы в поисках живительного света, и постепенно самоотождествляемся со своими отклонениями, даже начинаем любить их, словно бы они – это и есть мы. Наши патологии, наши

жена расходует энергию своей души на то, чтобы бесцеремонно вмешиваться в жизнь взрослых детей, и старается ни в чем не отставать от соседей. Как личность и как партнер в супружеских отношениях она перестала расти уже много лет назад. Сверхотождествление с этими ролями позволяет ей не участвовать в семейной жизни, не интересоваться жизнью окружающих, уклоняться от работы над зрелой духовностью. Оба они занимают видное положение, всегда готовы сделать свой вклад для блага общества, и в то же время, живя в мире всеобщего изобилия, каждый из них испытывает непреходящий голод. Словно корабли в ночном море, они разошлись, так и не увидев друг друга. И если смотреть со стороны, то не скажешь, что жизнь кого-то из супругов можно назвать «патологической». И при этом они умирают от одиночества, окруженные Тенью непрожитой жизни.

Ему пятьдесят, каждый вечер он напивается, чтобы заснуть, не может удержаться от занятия мастурбацией, хотя внешне живет ничем не примечательной жизнью добропорядочного бухгалтера. Его душа умирает днем и отчаянно ищет воссоединения с жизненной силой ночью. Он знает, что эти его болеутоляющее – алкоголь и фантазии – все больше отдаляют его от себя, и от этого ему делается невыносимо страшно. Его внешняя приветливость и обходительные манеры лишь разоблачают тот факт, что он тонет в отчаянии. Он не может поделиться со своей женой несбыточным желанием жить полнее, и это отчасти его вина, если это вообще можно назвать виной, а отчасти и ее вина тоже.

фантазии самовластия Эго, отделяющего себя от потока жизни и стремящегося подчинить себе космос. Ниспровергнуть заблуждения Эго – вот в чем заключается проект буддизма и индуизма. В западной же богословской традиции, будь то христианство, иудаизм или ислам, Другой выставляется в негативном свете, как «злой», искушающий нас «грешить». И это искушение такое вездесущее, способное просачиваться теневыми программами даже в наши «добрые дела», что мы «спасаемся» только благодатью или благоволением божества. (Монах Мартин Лютер сражался с этой дилеммой, сознавая, что даже в лучшие свои мгновения он не был свободен от нарциссических программ. Следовательно, делает он вывод, возможно лишь «оправдание верой», а не накоплением нравственно окрашенных «добрых дел».) Благодать, как в свое время определил ее Пауль Тиллих, – это признание факта, что в конечном итоге нас принимают, несмотря на нашу неприемлемость.

Метафора комплексов позволяет нам говорить об этой бесконечной делимости психики с ее множественными программами. На коллективном уровне, как нам предстоит увидеть, эта идея Тени и ее космического отсвета ставит перед монотеизмом проблему «теодицеи», которую успешно обходят дуализм и политеизм. К чести последнего нужно отнести то, что он открыто признает противоречия, изначально присущие всем формам жизни. Жизнь как таковая изначально противоречива и конфликтна, и любое мировоззрение, которое стремится обойти эти противоречия, идет на заведомый обман. Для политеизма «решение» этой проблемы заключается в вездесущей активности многоликих и вполне несходных между собой богов, и это свидетельствует о почтительном отношении к сложности и противоречивости космоса. Такой пантеон неограниченных сил не страдает от противоречия, потому что почитаются все формы. (При этом нужно все время помнить, что эти мнимые противоречия и противоположности в нашем понимании Вселенной возникают только из-за нервозной склонности Эго к согласованности. Если все сущее просто существует, тогда нет противоречия и нет нужды в его объединении с помощью некого единого принципа.) Согласно восточной богословской традиции, проблема зла и проблема противоположностей – заблуждение Эго. Корень проблемы именно в

В оригинальном немецком тексте заметен конфликт между natura naturans[21], нормативными предписаниями культуры, и нервным сознанием, мечущимся вперед-назад в попытках осчастливить обе стороны, неизбежно порождая невроз, то есть болезненное расщепление при обслуживании этих соперничающих планов.

образом не признавать своим этот момент в собственной жизни. Вот потому-то сучок в глазу ближнего, как неслучайно подметил Иисус, оказывается куда приметнее, чем бревно в своем. Все эти стратегии «тревожного менеджмента» можно отнести к общей категории диссоциативных механизмов. В 1920-е годы Юнг разработал типологию интроверсии – экстраверсии с варьирующимися функциями мышления, чувствования, ощущения и интуиции. Хотя мы наделены всеми этими функциями, преобладает одна, и мы склонны полагаться на ее избирательную силу и избегать непростых проблем со стороны менее развитых функций. К более жестким формам диссоциации можно отнести амнезию, состояние фуги и даже синдром множественной личности