образом мы пытаемся соотнести новое и непознанное с идентифицируемым и, возможно, контролируемым через примеры прошлого. Таким образом мы опираемся на наше прошлое, но одновременно приковываем себя к архаическим данным прошлого. Теневые моменты настоящего возгораются под воздействием наследия детского программирования, не нашедшего своего адресата. Теневой момент номер один будет звучать так: «То, в отношении чего я бессознателен и/или не желаю видеть в своей жизни, теперь обладает частью этой моей жизни».
Теневой момент номер два возникает в виде отголоска первого. Можно как угодно поносить ослабляющее свойство депрессии, получающей подпитку от архаического «поискового устройства» настоящего, нам все равно не уйти от вопроса, каким образом можно усилить наше настоящее. Продолжая ходить в «обуви не по размеру», все мы продолжаем оставаться в пределах тех неврозов, что завели нас в нынешнее состояние, тех обессиливающих адаптаций, которые заточают нас в узких рамках личной истории. Выйти из этого прошлого, устроить полную самоинвентаризацию, шагнуть к большим возможностям – задача не из легких. Это, конечно же, теневой момент, поскольку теперь наше расширившееся воображение, наша готовность рискнуть ради новых перспектив одновременно ставит нас в непривычное положение. Получается, что мы остаемся одновременно прикованы к обессиливающему прошлому и вполне отдаем себе отчет, какого риска будет стоить увеличение возможностей настоящего.
Эта двойная задача – бросить вызов прошлому, вывести его на свет сознания и принять на себя ответственность за нестандартный выбор – кажется такой очевидной, если смотреть на чью-то жизнь со стороны. Но, барахтаясь в своих страхах и парализующем прошлом, мы с тем же успехом можем видеть, что каждое поражение, срежиссированное нашей личной историей, содержит в себе и вызов – сделать шаг в зияющую пропасть невообразимого будущего. Проблема с прошлым в том, что оно не имеет воображения, оно может только воспроизводить прежний сценарий. Социопат ограничен ранним восприятием, что Другой здесь для того, чтобы причинить ему боль, и поэтому он может только ранить другого в ответ. Его рана – это его история, его патология, его суженное воображение.