Памяти моей дорогой жены, без чьей поддержки эта книга не появилась бы на свет и без чьей помощи мне никогда не удалось бы собрать тот материал, который составляет ее содержание, с любовью посвящается.

Дж. Е. X.

Предисловие

За спиной многотысячных армий завоевателей и многокилометровых процессий паломников по святым местам, за суетой политической борьбы и интриг на протяжении многих веков Палестина жила своей жизнью – жизнью своей земли, знавшей и пору урожаев, и пору тяжелого труда, и пору благодатного отдыха; сезоны дождей, изобилия и засухи.

Крестьянин, живущий в дельте Нила, вынужден весь год работать в поте лица, покорно возделывая каждый сантиметр земли, который Нил способен оросить своими водами. В Палестине же благодаря особому ритму, в соответствии с которым здесь сменяют друг друга климатические сезоны, крестьянин имеет возможность перевести дух, пока скованные засухой поля терпеливо лежат в ожидании живительной влаги или пока в какой-нибудь зимний день сквозь разверзнувшиеся небеса на землю нескончаемым широким потоком льется вода. Вот почему в палестинских деревнях, если сравнить их с грязными египетскими деревнями, налицо изобильные плоды благодатного ничегонеделанья. Женские наряды пестрят вышивками, танцоры умеют искусно импровизировать под ритмичное хлопанье ладош своего соседа, и будто невзначай рождаются многочисленные истории.

Могу смело утверждать, как человек, посвятивший не одну неделю своего отпуска собиранию фольклора по деревням обеих стран, что воображение палестинцев намного более свободно, романтично, чисто и, если хотите, дико. Всякая длинная история, под которую так приятно коротать время в зимние вечера, – это лишь одна частица огромного мира, сотканного из мельчайших плодов человеческого воображения и jeux d'esprit^[1] – попыток обыграть те или иные жизненные реалии в географических названиях; объяснить, почему тот или иной холм или гора имеет именно такую форму; а также из бесчисленных рассказов – о святом или пророке, чья могила расположена у края соседней деревни, о загадочной силе водных источников или целебных свойствах растений; легенд, которыми окружены имена тех, кого каждый знает и любит, – Авраама, аль-Хадра, великого царя Соломона, Пресвятой Девы Марии и Ее Сына. Все это самым счастливым образом переплетается то с остроумной шуткой, то с набожным наставлением, то с ритмичной пословицей.

Эти легенды – красочные соцветия сочного человеческого языка, не тронутого суетой и взращенного в домах, где люди не знали книг, а вечера проводили при слабом свете свечи. Слишком ценные, чтобы быть преданными забвению, эти истории и поговорки оседали в человеческой памяти, всплывая время от времени, чтобы услаждать слух какого-нибудь тесного кружка, «вдыхающего ароматы» сентябрьского воздуха в своем винограднике или жмущегося друг к другу в попытке согреться во время холодного январского ливня. Вот так, передаваясь из поколения в поколение в качестве устного наследия, дожили эти ненаписанные истории и словесные зарисовки до наших дней, когда сама сельская жизнь стоит под угрозой новых веяний и новых, прежде невиданных сил, которые либо погубят, либо обеспечат ее спасение.

Сегодня нет смысла разъяснять ценность этого причудливого, но все же необыкновенно притягательного буйства человеческой фантазии, бессознательного выражения человеческой природы. Время уже упущено, быть может, и все же в некоторых уголках западного мира ученые и фольклористы собственными усилиями пытаются сегодня сохранить эти «жалкие полевые цветы», признанные теперь законным наследием палестинского народа, называя их ценными образцами минувшей старины, или неловко выхаживают их в искусственных оранжереях, где яркие садовые цветы невольно приковывают глаз.

Однако если утрату фольклора любой другой земли можно считать поводом для сожаления, то утрата устного наследия Палестины – самая настоящая катастрофа, не только для жителей ее деревень, но и для ученого мира. Фольклор этой земли способен поведать много нового тем, кто умеет читать, не только о прошлом стран, племен, народов и языков, но и о повседневной жизни и взаимоотношениях трех великих религий, зародившихся на семитской земле и живущих друг с другом здесь бок о бок, а также о более примитивном и менее «высокодуховном» религиозном материале – анимистическом и магическом, – официально отвергаемом и отрицаемом этими основными религиями и все же таком живучем благодаря той необъяснимой внутренней силе, которая присуща низшим формам жизни. И опять-таки, не эта ли бесформенная масса и есть та матрица (или, по крайней мере, небрежный ее эскиз), на основе которой создавались многие удивительные образчики еврейской, сирийской и арабской литературы? Тогда это бесценный материал, на котором следует учиться.

Книга каноника Ханауэра родилась на свет не как официальное учебное пособие, однако она плод исканий всей его бескорыстной жизни. Каноник, известный всему Иерусалиму как хранитель всех видов устных хроник городской жизни, сделал Палестину своим домом на многие годы, больше, чем отведено многим людям. Даже в детстве он любил играть среди древностей. Будучи юношей, он уговорил одного иерусалимского плотника вырезать некое подобие биты для игры в крикет (вещь дотоле невиданная в этих местах), а затем научил арабских мальчишек из школы епископа Гобата играть этой штукой на узкой игровой площадке, располагавшейся в юго-западной части поля, где в древности проходили городские бои. Оттуда, если сделать достаточно сильный удар, можно было послать мяч в низину, где долина Хинном примыкает к нижнему бассейну Тихона.

Палестинская земля на протяжении долгих лет была объектом любви каноника Ханауэра, местом его работы и отдыха, а записанные им истории – это плод его раздумий о добре и неутомимой радости, которыми пронизаны эти хитросплетения человеческого ума и юмора, рассказанные канонику без смущения его друзьями, прекрасно понимавшими, что он, так же как и они сами, связан с этой землей крепкими узами любви и общей культуры.

Перед вами книга, открывающая новые перспективы даже для идущего мимо паломника, если он способен понять и полюбить Святую землю. А для тех, кто найдет в себе силы выучить арабский язык, каноник Ханауэр приоткроет дверь в самые потаенные уголки своего личностного пространства. Искреннюю дружбу он предлагает тем, кто способен следовать за ним в качестве друга.

Констанц Е. Падвик

Каир

Введение

Цель моего вступительного слова состоит в том, чтобы дать неискушенному в путешествиях читателю нижеследующих историй такую картинку породившей их страны и ее жителей, которая сделала бы для него эти истории если не близкими, то, по крайней мере, понятными. Поэтому начну я с краткого экскурса в историю Святой земли, какой живописует ее современный фольклор.

В ветхозаветные времена крестьяне слагали бесчисленное множество легенд, в той или иной мере носивших отпечаток поучений, которые они слышали из уст греческого священника или исламского хатиба^[2], и расцвеченных вкраплениями наивных представлений о мире, искрометного юмора и реалистических деталей, выхваченных прямо из жизни и способных шокировать современного напыщенного читателя, представляясь ему абсурдными анахронизмами.

Так, Сатана, искушая патриарха Лота, принимает образ русского паломника – фигура, которую сегодня без труда можно встретить на пути, ведущем из Иерусалима в Иорданию, а наш отец Адам изображен сидящим у Древа познания и «дымящим своим наргиле».^[3]

Фигуры Навуходоносора и Тита слились в одну (Бухтунуссур), а личность Александра Великого (Искандер Зуль-Карнейн) так разрослась, что стала неким собирательным образом, вобравшим в себя черты многих завоевателей древности. Более того, непреодолимое желание знать, «откуда пошел мир», которое сидит в крови у каждого восточного человека, готового принять на веру любую гипотезу, лишь бы она была остроумной, породило целое множество очаровательных вымыслов, которые можно считать чем угодно, но только не наукой и которые тем не менее прелестнее любых фактов. Подобными jeux d'esprit пестрят страницы этой книги, взять хотя бы рассказ о дочери Ноя (часть первая, глава III) или историю о том, как комар начал пищать (часть третья, глава X).

Все их неплохо было бы знать тому, кто собирается вступить в разговор с жителем Востока, потому что они – часть его знаний о мире. «Маленькие сказки» Р. Киплинга – один из ярких примеров этого восточного юмора.

Из рассказов об Иисусе Христе, Его апостолах и Пресвятой Деве сохранились немногие. Значительная часть среди них в ходу как среди мусульман, так и среди христиан, ведь не следует забывать, что магометане с большим почтением относятся к образу Иисуса Христа, которому соответствует их пророк, называемый Рух Алла – «Дух Бога». Они признают Его Непорочное зачатие и чудеса, однако отрицают Его божественное происхождение. Лишь святой Павел для них анафема, потому что он извратил «чистую веру ислама» – религию Адама, Ноя и Авраама, возрожденную Иисусом, – сделав из нее совершенно новую веру.

За небольшим, да и то весьма сомнительным исключением в виде необычной истории о Франческо и ангеле смерти (часть третья, глава V), ни один рассказ, события которого относятся к ветхозаветному периоду, не был включен в эту книгу. Оно и понятно: большинство этих историй, если не все, давным-давно перестали быть местным фольклором, и теперь их можно встретить повсюду, в частности в апокрифах и многочисленных житиях святых.

Большинство легенд, действие которых происходит в период, отделяющий время Христа от времени Мухаммеда, имеют спорный статус. Легенды о семи спящих и мучениках из ямы, о сне святой Елены и последующем обретении Святого Животворящего Креста более не принадлежат Палестине, хотя их все еще можно услышать в этих местах. А вот легенды о дереве Животворящего Креста (часть первая, глава VI) и о святом Георгии в главе «Аль-Хадр» (часть первая, глава IX), а также повести, связанные с пещерами в долине Вади Исмаин, которые носят название «Верхние женские покои», без всякого сомнения, были созданы в этот период. Романтические приключения Ангары^[4] и Абу Зейда, а также все богатое наследие, приписываемое арабам эпохи неведения^[5], знакомо местным жителям Палестины, однако точное место их происхождения не установлено.

Они принадлежат арабскому языку и литературе, поэтому их следует признать заимствованными.

Со времени вторжения в Иерусалим армий халифа Омара ибн аль-Хаттаба начинается период, когда фольклор перестает быть исключительно библейским и мифическим. Мне нередко приходилось слышать христианские и мусульманские истории, превозносившие образ Омара и недурно его описывавшие. В них говорится, что, когда этот простой мужчина, уже достигший к тому моменту преклонного возраста, прибыл в Иерусалим, без сопровождения свиты, верхом на верблюде, проделав долгий путь из Аль-Медины, с тем чтобы лично принять власть над завоеванным городом, напыщенные члены византийского правительства раболепно провели его в церковь Гроба Господня, уверенные в том, что халиф прочтет там молитву, а затем объявит их святыню мечетью. Однако тот отказался переступать порог и помолился снаружи во имя Иисуса. Затем его провели по другим церквам, однако он не вошел ни в одну из них, предпочтя им в качестве места для молитвы вершину горы Мориах, окрестности храма Ирода и Соломона, лежавшего в то время в руинах. Это был Бейт-аль-Макдас, святилище, куда задолго до сотворения Адама были посланы ангелы; именно сюда перенесся во сне Мухаммед из Мекки и отсюда начал свое чудесное «ночное путешествие» по семи небесам. Именно здесь завоеватель повелел возвести величественную святыню, храм Скалы, который по сей день называют мечетью Омара.

Ожидания христиан в отношении будущей жестокости к ним со стороны Омара практически не оправдались, и в народной памяти он фигурирует чуть ли не как покровитель христианской веры. Христианам было приказано снять церковные колокола, однако сами церкви продолжали функционировать; и если многие из них и приняли ислам, то лишь в силу личных интересов (или убеждений), а не под нажимом со стороны властей, как это часто пытаются изобразить. Несомненно, терпимость, которую продемонстрировали мусульмане по отношению к побежденным, хотя и уступает той, которую мы должны практиковать в наши дни, на тот момент не имела в Европе аналогов. Она не идет ни в какое сравнение с поведением крестоносцев^[6], которые, примчавшись в Иерусалим, чтобы вырвать из лап «грязных язычников-мусульман» церковь Гроба Господня, буквально опешили, найдя ее в руках христиан, и, дабы замаскировать свое замешательство, провозгласили последних еретиками.

Одна традиция преобладала на Святой земле начиная со времени исламского завоевания и до недавнего времени – за исключением безумных разрушительных набегов под названием Крестовые походы и кратковременного царствования франков (мусульманские крестьяне называют этот период временем язычников). С этим завоеванием Восток обрел свою собственную молодую цивилизацию арабов, одержав верх над роскошью умирающей Римской империи: говорят, таков был Божий суд. Это был возврат ко времени Давида, если не Авраама. Сей громадный скачок следует иметь в виду тем, кто сумеет усмотреть в укладе жизни современной Палестины следы времен Иисуса Христа.

С эпохи Омара, учитывая уже сделанную оговорку, крестьяне – не важно, подчинялись ли они правителю Багдада, Каира или Константинополя – постоянно находились под восточной формой государственного правления, для которой характерна, что называется, «жесткая рука, управляемая гениальной головой». Такая политика, предоставлявшая широкую свободу личности, давала обширное поле для творчества. Большая часть собранных в этой книге историй овеяна крепким восточным ароматом этого времени.

В сороковых годах XVIII века египетский паша Мухаммед Али восстал против своего суверена – султана, египетская армия под предводительством Ибрагима-паши вторглась в Сирию и оккупировала ее на несколько лет. К этому времени благодаря французскому влиянию в Египте среди правящего класса уже распространились европейские идеи, и радикальная власть Ибрагима вызвала недовольство со стороны консервативно настроенной верхушки сирийского общества. И все же он был тираном такого типа, который особенно нравится восточным людям: жестоким, но в то же время остроумным, знавшим, как придать собственным действиям тот характерный, пикантный привкус, который надолго засядет в человеческой голове и сделает его жизнь притчей во языцех. Не зря же по популярности среди крестьян он уступает лишь Соломону (см. «Детективные истории», часть вторая, глава V). Эпоха прогресса на Святой земле начинается именно с него.

Развитие Палестины после ухода египетской армии в 1840 году пошло в европейском направлении, и теперь цивилизация и наука нахлынули с такой силой, что поставили под угрозу сам источник устного творчества, заставив этот «Ноев ковчег» всеми силами выживать посреди этого, казалось бы, банального потопа. Если только это вообще кому-нибудь нужно.

Район, где мистер Ханауэр собирал свои истории, представляет собой холмистую местность, раскинувшуюся на территории между городами Вефиль^[7] на севере и Хеврон на юге.

Эта земля священна для мусульман и иудеев не в меньшей степени, чем для христиан, а населяют ее представители всех трех ветвей монотеистической веры, берущей свои истоки от Бога Авраама. Мусульмане, преобладающий класс, – наследники арабов-завоевателей и тех завоеванных, которые приняли ислам; христиане – потомки древнего населения Сирии, подданных Византийской империи, которые во времена противостояния предпочли свою религию возвышению в мире. Их истории друг о друге хотя и кишат колкими шутками, в целом, как правило, носят дружелюбный характер. Лишь в еврейских рассказах явно ощущается горечь, которой в свете исторической судьбы этой нации можно найти оправдание.

Всеми презираемые крошечные еврейские общины, строго населявшие лишь один-единственный квартал, двери которого запирали на ночь, существовали в Средние века в Иерусалиме и Хевроне, подобно европейским городам. Около трехсот лет назад к ним присоединилось сообщество испанских евреев (сефардов), бежавших сюда вместе со своими женами и семьями от преследований инквизиции и по сей день составляющих особую группу, говорящую на древнем испанском диалекте с весьма характерным произношением.

Еще одна группа иммигрантов давно ушедших времен, чьи потомки сохранили свою индивидуальность, – мугарибы (ед. ч. муграби), или мавританские евреи. Типичные представители Востока во всем, что касается одежды, речи и характера, они заслужили себе на этой земле дурную славу шарлатанов, потому что многие из них – профессиональные колдуны и маги.