Портрет художника в юности

Столкновение с подобным стилем изложения не стало для меня новинкой. Я натыкался на другие обрывки потерявшихся мыслей, которые, превращаясь в твердые бусинки, занимали свое место на нитке, чтобы стать по итогу блестящим браслетом. Той самой вещью, которую бы я носил с удовольствием... Приблизительно на правой руке, в которой я часто прятал остатки вчерашнего шёпота или сонный зевок по утрам... С таким же трепетом, как обнимал бы ей любимое тело, которое не нашло во мне больше разочарований, чем бы смогла вынести её уставшая сущность.

Удовольствие... То, ради чего мы живём, поставив его на золотой пьедестал и объявив своей целью. Всё остальное только лишь побочные признаки и менее приятные вещи, которые усиливают его получение и огорчают в процессе недостижения этого состояния. Не станете же вы утверждать, в здравом уме, что целью всей жизни является посадка деревьев посреди тротуаров? Аисты и без меня справляются с процессом продолжения рода, а на постройки домов и принципа выбора лекала для жизни в достаточно устаревших афоризмах... Я слишком придирчив и скептик. Хотя, с другой стороны, если верить утверждению, которое я только что сделал... Почему я выставил этой книге такую оценку, вопреки мнению масс? Для этого нашлось несколько весомых моментов.

Первый. Мне было легко уследить за логикой мысли, потому что она практически всегда совпадала с моей. Когда от упоминания слова в беседе с человеком напротив в тебе рождается импульс воспоминаний, связанных с тем, что ты перестал держать в голове, и теперь, осознав, думаешь, что из этого было реальностью и было ли это с тобой? Всё будто бы сочный плод богатой фантазии. Ты вспоминаешь детали, но не можешь представить, что ты испытывал именно этот спектр прожитых чувств и поступков. Что именно ты испытал те эмоции... Что раньше ты жил, а не пытался выжить вопреки всему, что есть в твоей жизни. Строки книги открыли для меня тот самый поток, в котором я растворялся. Через детство художника я окунулся в свой внутренний мир, поросший пылью за ненадобностью своего существа. Я вспомнил тысячи переживаний и мыслей, которые пережёвывали меня самого, превращая из несдержанной глины в какую-то личность. Моменты, где я блистал высокомерием, чувством справедливости, трусостью, где промолчал и сколько раз об этом жалел, впоследствии придумывая тысячи вариантов развитий событий и фраз, которые смог бы выдавить их хрупкого горла. Я часто останавливался в моменты прочтения, чтобы лицезреть потолок. Душиться от мук совести или скользящей улыбки. Наслаждался одиночеством и градом написанных букв. Что же в них было? В них было моё забытое детство...

Второй. Язык повествования, философия образа мысли, характеристика представления персонажей. В книге среди осколков взросления скрыты прожитые годы и десятки глубоких авторских эмоций, которые доставляют эстетическое наслаждение прекрасного лабиринта, по которому хочется бесконечно бродить, не поставив первоочередной целью стремление к желаемому выходу. Держась за нить мысли, пересекать коридоры, полные людей и множества прожитых событий. Восхищаться грацией и красотой, осознавая безграничность фантазии автора. Редкая книга может приносить такой спектр чужих прожитых эмоций, рождая собственный рой у раскрытого от изумления горла.

Третий. Из книги можно привести обрывки множества слов и цитат, но вот, например, данный момент открывает во мне как минимум восемь историй:

– Скажи-ка, Дедал, ты целуешь свою маму перед тем, как лечь спать?

– Да, – ответил Стивен.

Уэллс повернулся к другим мальчикам и сказал:

– Слышите, этот мальчик говорит, что он каждый день целует свою маму перед тем, как лечь спать.

Мальчики перестали играть и все повернулись и засмеялись. Стивен вспыхнул под их взглядами и сказал:

– Нет, я не целую.

Уэллс подхватил:

– Слышите, этот мальчик говорит, что он не целует свою маму перед тем, как лечь спать.

Все опять засмеялись. Стивен пытался засмеяться вместе с ними. Он почувствовал, что ему стало сразу жарко и неловко. Как же надо было ответить? Он ответил по-разному, а Уэллс все равно смеялся. Но Уэллс, верно, знает, как надо ответить, потому что он в третьем классе.

Детская пытливость, познание мира, социализация, взаимодействие... Где ты, являясь продолжением своих родителей, озираясь вокруг, формируешь себя. Свой собственный вкус, свои мнения, увлечения. Пробуешь на вкус и на запах всё, что касается рук или является пределом твоей досягаемости. Именно в эти моменты формируется то, что я буду заученно говорить до конца прожитых дней на каждом свидании или знакомстве, когда я услышу протяжное: "Расскажи, что ты любишь?" И, скорее всего, буду говорить ей всё то, что приведёт в необходимый восторг для первого поцелуя. Мир так устроен... Я так устроен..

Он все еще думал, как нужно было ответить. Правильно это или неправильно – целовать маму?[16] Что значит целовать? Поднимешь вот так лицо, чтобы сказать маме «спокойной ночи», а мама наклонит свое. Это и есть целовать. Мама прижимала губы к его щеке, губы у нее мягкие, и они чуть-чуть холодили его щеку и издавали такой коротенький тонкий звук: пц. Зачем это люди прикладываются так друг к другу лицами?

Четвертый. Сложность повествования. Я не любитель прозрачности мысли и одновременно не приверженец самых запутанных схем, где автор раздирает на куски уставшую способность восприятия текста. Здесь я видел идеальный баланс изложения, который приводил в неописуемый восторг, заставляя переживать и думать над сущностью строк. Они были подобием леденца, оказавшегося за внутренней стороной изжёванных губ, и ты дожидаешься сладкой возможности раскусить остаток конфеты, изрядно подточенной количеством выделяемой слюны. Изысканное удовольствие, но не для каждого. Из этого вытекает последний момент.

Пятый. Книгу хочется перечитывать и возвращаться. В ней скрыты вопросы религии, взросления, первое появление за семейным столом, разочарование, дружба, любовь, принятие отсутствия чуда, философские вопросы, ответы на которые можно искать на протяжении жизни. Она хранит в себе слишком много света, которым хочется делиться с другими и озарять им своё лицо, прикасаясь к страницам. Её сложно рекомендовать, потому что она не для всех... Нет, дело не в том, что кто-то ограничен пониманием текста или не переживал подобных моментов. Она противоречива и порой непокорна. Мне не хочется кричать всем в лицо, раздавая ярлыки глупцов из-за ее содержания и непонимания сути. Её хочется кротко советовать тем, кто хочет пережить своё детство. Частично понять себя и тех, кто вас окружал. Вдуматься в сущность написанных букв, а не просто скользить взглядом по тексту. Получить свои мысли, отыскать обрывки воспоминаний, насладиться взрослением вместе с главным героем из книги. Она стоит каждой минуты. Пускай не для всех... Как всегда...

"Читайте хорошие книги!" (с)

Меня обычно не пугают бросающие читателю интеллектуальный вызов книги, но Джеймс Джойс - особый случай. Его «Улисс» у меня ассоциируется с высокой горой, на которую придётся карабкаться, изнемогая от усталости и обливаясь потом. Даже небольшие передышки на, казалось, располагающих к расслаблению полянах, заставляют рискнувшего отправиться в этот поход читателя напрягать серые клеточки.
Обнаружить лёгкого и ироничного Джойса, за мыслью которого хочется бежать, а не ползти, оказалось приятным сюрпризом. Именно такое впечатление на меня произвёл относительно небольшой по объёму «Портрет художника в юности», который, помимо всего прочего, не раз вызывал у меня улыбку. Словно я побеседовала с героем о важном и вечном – о религии и Боге, искусстве и любовном чувстве, неизбежных сомнениях и поисках своего призвания.

Перед нами история о детстве и юности Стивена Дедала - своего рода альтер эго самого писателя. Более того, многие молодые люди, грезящие о творчестве и самореализации, могли бы отчасти идентифицировать себя со Стивеном.
Мы знакомимся с мальчиком, который только готовится открывать мир. Дедал узнаёт, что у его отца финансовые проблемы, а у многих в его родной Ирландии чувство уязвлённой национальной гордости.
Мальчик загнан в тесные рамки традиционных семейных ценностей, католицизма и националистических настроений, которые стремятся диктовать свои представления о «хорошем» и «плохом».

Юный Стивен проходит обучение у иезуитов, которые наполняют его душу страхом перед грехом и неизбежным наказанием.
Его мысли постоянно заняты стремлениями справиться со своими греховными желаниями и заслужить прощение у Бога. Страхи и угрызения совести не оставляют Стивена даже ночью, проникая в его сны.
Мы наблюдаем, как впечатлительный мальчик взрослеет, как формируется его мировоззрение, которое, должно быть, претерпит ещё немало изменений в будущем.
Дедал колеблется, но не хочет отказываться от своих мечтаний, главное из которых - посвятить свою жизнь творческой деятельности. Ему хочется строить гипотезы относительно восприятия прекрасного, «постигать пределы и возможности воображения, понять самый акт эстетического восприятия».
Мечтания юного Дедала плохо сочетаются с тем, что провозглашают священники, и Дедал должен как-то разрешить дилемму. Ему надо прежде, чем он начнёт самостоятельную жизнь художника, договориться с самим собой и избавиться от страхов, которые подталкивают его к конформизму.
Стивену в итоге удастся подняться над схваткой, сделав различные составляющие своей жизненной среды частью опыта.
Он отвергает возможную карьеру на духовном поприще, решив, что «холод и упорядоченность» такой жизни не для него.
Вопреки попыткам семьи, церкви и общества навязать ему свои нормы и пропитать ими его сознание, молодой человек развивает собственные представления о мире и о своём месте в нем. Мы говорим Дедалу до свиданья в момент, когда он готов следовать за своими мечтами. Навязываемые ему с детства ценности не стали базисом его морали. Ещё не так давно воспитанный иезуитами Стивен не мог уснуть, страшась Божьего наказания («соблазны мира – пути греха»), а теперь он старается формировать собственные суждения.

Джойс с изящной иронией описывает внутренние трансформации героя. Показательно, что по мере взросления Стивена Дедала меняется не только его взгляд на окружающий мир и его философия, но и сама манера повествования.
В книге несколько забавных комментариев по поводу католической веры и её представлений об аде, вечное пламя которого ожидает всех нераскаявшихся грешников.
Остроумно показано отношение части ирландцев к английскому языку и культуре.

Хочется отдельно выделить искромётную третью главу. Она посвящена длинной проповеди священника-иезуита, в которой он во всех подробностях расписывает физические и духовные страдания грешников в аду.

Ад - это средоточие зла, а как вам известно, чем ближе к центру, тем сильнее напряжение. Никакая посторонняя или противодействующая сила не ослабляет, не утоляет ни на йоту страданий в преисподней. И даже то, что само по себе есть добро, в аду становится злом. Общение, источник утешений для несчастных на земле, там будет нескончаемой пыткой; знание, к коему обычно жадно стремятся как к высшему благу разума, там будет ненавистней, чем невежество; свет, к коему тянутся все твари - от царя природы до ничтожной травинки в лесу, - там вызывает жгучую ненависть.

Некоторая вульгарность аргументов компенсируется увлечённостью оратора.
Самое ужасное - это бесконечность этих страданий, «неизбывность мук» и «беспредельная напряжённость пыток».

- Помните, что грех - двойное преступление. С одной стороны, это гнусное поощрение низменных инстинктов нашей греховной природы, склонной ко всему скотскому и подлому, а с другой - это ослушание голоса нашей высшей природы, всего чистого и святого в нас, ослушание Самого Святого Создателя. Поэтому смертный грех карается в преисподней двумя различными видами кары: физической и духовной.

По словам проповедника, никто из ныне живущих не может себе представить, что такое вечные, ни на секунду не прекращающиеся мучения.

Вечность! Какое пугающее, какое чудовищное слово! Вечность! Может ли человеческий разум постичь ее? Вдумайтесь: вечность мучений!

В голове непроизвольно возникают образы из религиозно заряженного XVI века. Проповедник, который поддерживает высокий эмоциональный накал и посылает громы и молнии против отступников от католической веры, кажется выпавшим из привычного линейного течения времени.
В подтверждение Джойс упоминает иезуитского богослова Хуана де Мариана и его учение о допустимости тираноубийства, бывшее в ходу на рубеже XVI-XVII веков.

Подводя итог, скажу, что книга, на мой взгляд, хорошо подойдёт для знакомства с Джойсом.

Джеймс Джойс

Напоследок небольшой пассаж о том, как повлияла на Стивена пламенная речь священника. По-моему, написано по-модернистски здорово.

Сколько плит на тротуаре этой улицы, сколько улиц в этом городе, сколько городов в мире! А вечности нет конца. И он пребывает в смертном грехе. Согрешить только раз - все равно смертный грех. Это может случиться в одно мгновение. Но как же так, сразу? Одним взглядом, одним помыслом. Глаза видят прежде, чем ты пожелаешь увидеть. И потом миг - и случилось. Но разве эта часть тела что-то разумеет? Змей, самый хитрый из зверей полевых. В одно мгновение она понимает, чего ей хочется, и потом греховно продлевает свою похоть мгновение за мгновением, Чувствует, понимает и вожделеет. Как это ужасно! Кто создал ее такой, эту скотскую часть тела, способную понимать скотски и скотски вожделеть? Что это: он сам или нечто нечеловеческое, движимое каким-то низменным духом? Его душа содрогнулась, когда он представил себе эту вялую змеевидную жизнь, которая питается нежнейшими соками его существа и раздувается, наливаясь похотью. О, зачем это так?..

Книга, по завершении которой хочется спросить: «Боже, что это было?» Книга-испытание, книга-вызов, книга, способная сломать мозг и открыть новые горизонты. Она замечательна и кошмарна. И я чуть-чуть в нее влюбилась.

В своем (автобиографическом) романе великий и ужасный Джеймс Джойс препарирует переживания ирландского юноши, которому не повезло родиться в полном предрассудков обществе. Это очень личный роман, из тех, что главный герой называет «лиричными». Джойс, по сути, рассказывает о себе, пользуясь своим героем, как ширмой. Тут – его юношеские чувства, страхи и сомнения. Он показывает себя тонким и беспокойным человеком, очень чувствительным, болезненно воспринимающим попытки повлиять на его личность. Тут его интеллектуальность (а книга переполнена терминами, отсылками к работам античных философов и религиозных деятелей) – эта интеллектуальность кажется несколько насильственной, словно писатель пытался спрятать себя, беззащитного, за высокими стенами разума. Конечно, Джойс не так страшен, как его малюют (хотя бы здесь), но нужно быть готовым к его… личной сложности.

«Немой, бесчувственный к зову лета, радости, дружбы, он был неспособен откликнуться ни на какой земной или человеческий призыв…»

Стивен, главный герой «Портрета художника в юности», – из более-менее обеспеченной семьи. Но это пока. Позже он узнает, как легко лишиться благополучия. В семье его неприятные отношения. Стивен не любит своих родителей, но не из-за их поведения и не из собственной злобности (боже упаси). Просто семейные узы сковывают его, а он, как окажется, не может переносить никакие узы.

Его отправляют учиться к иезуитам. Обычные уроки у него перемежаются молитвами, детей постоянно пугают смертными грехами и красочными описаниями ада. Нужно ли говорить, как это опасно, если речь идет о пылких и чувствительных натурах? Легковозбудимый, впечатлительный, Стивен сначала сильно любит Бога, потом сильно его боится и сильно-сильно старается не грешить, а потом с необыкновенной решительностью отказывается от того, во что так неистово верил. Он осознает, что не может связать свою жизнь с религией (а сколько этой религии в книге?!), ибо его влечет литература. Но, ступив на этот путь, он порвет со своей семьей, с категоричностью своей страны, и станет изгоем (впрочем, он чувствует себя изгоем и в кругу «друзей и близких», так что ничего не поменяется).

Чтобы вникнуть в сюжет, нужно напрягаться, ибо излагает Джойс обрывочно, полагаясь на догадливость своего читателя. Бывает, останавливаешься и спрашиваешь себя: «Хм, а кто этот персонаж? Он уже был? Или нас только знакомят?» Это объяснимо: все герои, кроме Стивена, – это тени, у которых есть имена, но нет живых черт. Как человек художественного склада, Стивен сосредоточен на себе, других людей он видит, словно сквозь тусклое стекло, оттого у Джойса он получается объемным, а все остальные – плоскими. Не имеет значения, с кем временно подружился Стивен. Не имеет значения, как зовут девушку, в которую он мимолетно влюбился. Это лишь его история – и ничья больше.

Моя любимая часть книги – та, в которой герой Джойса борется с собственными переживаниями, боясь божьего гнева. Стивен рос в крайне консервативной стране, в которой на любой вопрос есть правильный ответ. И окружают Стивена страстные католики, которые пытаются загнать живого человека в рамки. Главный герой переживает половое созревание, естественное состояние, но это выливается в нечто крайне больное, потому что на него постоянно давят: не смей быть собой, твои чувства – это неправильно, это грязно, отвратительно! У Джойса гениально получились проповеди об аде и Страшном суде. Я читала их на ночь и, честно признаюсь, мне после этого страшно было ложиться спать. Я, хоть и не верю в ад, из-за Джойса всерьез начала бояться этого ада. Раз уж на меня это так подействовало, понятно, отчего главный герой, не менее чувствительный, ударился в фанатизм.

«Каждое из пяти чувств он подвергал суровым испытаниям… Заставлял себя ходить по улицам с опущенными глазами, никогда не позволял себе петь или свистеть и не делал попыток избежать звуков, причинявших ему болезненное раздражение, никогда не менял положение тела в постели, сидел в самых неудобных позах, терпеливо переносил зуд и боль, старался держаться подальше от тепла…»

Приятно, что этакая склонность к одержимости не пропала зря, и Стивен, оставив религию (к счастью), полностью ушел в искусство.

Отдельно стоит упомянуть стиль Джойса. Он завораживает. И он неописуем. Читая книгу, я испытывала почти чувственное наслаждение. Непостижимым образом Джойс написал магию, в которой хочется захлебнуться.

Как итог: великолепная книга, которой стоит довериться. Ее нужно именно прочувствовать, оставив аргументы разума за порогом. И боже упаси что-то от нее требовать. Она самобытна – и этого достаточно.

«Подобно великому мастеру, чье имя он носит, он гордо создаст нечто новое из свободы и мощи своей души – нечто живое, парящее, прекрасное, нерукотворное, нетленное…»

У вас получилось, мистер Джеймс ;)