Цитаты из книги «Темный рассвет»

Она осмотрелась, гадая, где они очутились. Их окружало темное пространство, освещаемое сиянием одного-единственного фонарика, стоявшего рядом с ней на земле. Призрачный свет распространялся всего на метр, а за ним простиралась непостижимая темень. Пол под ней был неровным, и Мия осознала, что он целиком сделан из человеческих лиц и рук – каменные рельефы, вырезанные из самого белоснежного фундамента. Все лица принадлежали женщинам – нет, одной и той же женщине. С прекрасными чертами и длинными, слегка завивающимися локонами. Но ее лицо изображало муку, ужас, каменный рот широко открывался в безмолвном крике. Все руки тянулись к невидимому потолку, словно тот вот-вот должен рухнуть.

Мия окинула взглядом толпу и увидела свою мать на возвышении в конце зала, говорившую с каким-то мужчиной. На нем была ярко-фиолетовая мантия, на лбу красовался золотой венок, а на пальцах – золотые кольца. Густые темные волосы и еще более темные глаза. Мия никогда бы не признала этого вслух, но, возможно, он был на крошечную долю красивее ее отца. Ее мать поклонилась красивому мужчине. Элегантная женщина, сидевшая на возвышении, явно была недовольна тем, что в ответ мужчина поцеловал руку Алинне Корвере. – Отец, кто это? – спросила Мия. – Наш новый консул, – ответил он, проследив за ее взглядом. – Юлий Скаева. – Мамин друг? – В некотором роде. Мия наблюдала, как красивый мужчина опускает ладонь на живот Алинне. Секундное касание, легкое, как перышко. И быстрый, как ртуть, обмен взглядами. – Он мне не нравится, – заявила девочка. – Не бойся, голубка, – ответил судья. – Твоей маме он нравится за вас двоих. Всегда нравился. Мия моргнула и посмотрела на отца прищуренными черными глазами. Вместо платка на его шее оказалась веревка, завязанная в идеальную петлю. – Что ты имеешь в виду? – спросила она. – О, проснись, Мия, – вздохнул он. – Отец, я… – Проснись.

Роскошное палаццо консула находилось у основания первого Ребра, неподалеку от Сенатского Дома и Хребта. Пол бального зала представлял собой орнаментальную мозаику из трех солнц, кружащих вокруг друг друга, подобно танцорам.

– Я люблю тебя, Мия. – И я тебя. – Обещай, что всегда будешь помнить об этом. Что бы ни случилось. Девочка недоуменно улыбнулась. – Обещаю, папа.

«НЕНОЧЬ» КНИГА 1 В СЕРИИ «ХРОНИКИ НЕНОЧИ» Меркурио из Лииза

Меркурио замер. Сигарилла повисла во внезапно пересохших губах. С застывающей в жилах кровью, он наконец понял, что держит в руках. Глянул на полки вокруг себя. Мертвые книги, утерянные книги и книги, которых никогда даже не существовало – их сожгли на кострищах верующие, их поглотило время, или они… «Попросту были слишком опасными, чтобы их писать».

– Мать оставляет только то, что ей нужно, – сказал он. – И делает, что может. Теми способами, которые ей доступны. Меркурио поднял бровь и, по-прежнему зажимая между губами тлеющую сигариллу, принялся изучать книгу. Черная, как истинотьма, в кожаном переплете. Ее обрез был окрашен кроваво-алым цветом, на обложке вытеснена глянцево-черная ворона в полете. Он открыл книгу и посмотрел на титульную страницу. – «Неночь», – пробормотал старик. – Какое дурацкое название. – Зато любопытное чтиво, – отозвался Элиус. Меркурио открыл страницу с прологом и слезящимися глазами изучил текст. CAVEAT EMPTOR Люди часто обделываются, когда умирают. Их мышцы ослабевают, души вырываются на свободу, ну а все остальное… просто выходит наружу. Несмотря на ярое пристрастие зрителей к смерти, драматурги редко…

Умерев однажды, ты можешь вернуться с ее благословения. Но если пересечешь границу Бездны дважды? Исчезнешь навеки.

– Ну, сам посмотри, во что превратилось это место, – прорычал Меркурио, обводя тростью тьму. – Когда-то оно было логовом волков. Каждое убийство – подношение нашей Благословенной Леди. Чтобы утолить ее голод. Сделать сильнее. Ускорить ее возвращение. А теперь? – Он плюнул на пол. – Это бордель! Духовенство утоляет только свою жадность, а не Пасть. Их руки омыты золотом, а не кровью. Меркурио покачал головой и, затянувшись, продолжил: – О да, мы талдычим молитвы, повторяем нужные жесты. «Эта плоть – твой пир, эта кровь – твое вино». Но как только молитва заканчивается, мы опускаемся на колени перед кем-то вроде Юлия ебаного Скаевы. Как ты можешь говорить, что Нае не наплевать, если она позволяет этому яду разъедать ее собственный дом? – Зубы Пасти! – Элиус вскинул белоснежную бровь. – Кто-то проснулся не с той ноги. – Ой, иди на хрен, – проворчал старик. – Чего ты от нее хочешь? – спросил летописец. – Ее изгнали с неба на тысячелетия, мальчик. Позволили править всего несколько перемен каждые два с половиной года. По-твоему, она может вмешаться во все это? Как, по-твоему, она может повлиять, оказавшись в тюрьме, созданной ее мужем? – Если она такая бессильная, почему мы вообще зовем ее гребаной богиней? Элиус нахмурился. – Я не говорил, что она бессильна.

– Как мертвец.[6] – Летописец прислонился к стене рядом с ним. – А ты? – Примерно так же.