семьи. Их, быть может, допросят, а потом оставят в покое, если, разумеется, никто из них не совершал противоправных действий.
– Что вы! Моя семья ни в чем не виновата.
– В таком случае никто из них не подвергнется насилию. Мы позаботимся о том, чтобы их переселили в безопасное место. Я также обеспечу вам личную защиту на время суда, но все это, если вы будете с нами совершенно искренни. Я засвидетельствую, что вы сотрудничали с нами, и это примут во внимание ФБР и органы прокуратуры при выдвижении обвинения против вас, а потом и при вынесении приговора.
– Вы действительно защитите мою семью? – спросил он, а потом добавил шепотом: – Даже от Генри Лавинга?
– Да, – твердо ответил я. – Мы защитим вас всех и от него тоже.
Загаев размышлял, казалось, целую вечность. Я посмотрел на его амулет – Александр II с импозантными усами. Бесспорно, самый либеральный из российских императоров, он отменил крепостное право, но все равно был казнен революционерами.
– Хорошо, я на все согласен, – сказал наконец Загаев, обмякнув в кресле.
Я сел на свое прежнее место, а Берт вернулась во главу стола.