Брошенные машины

Это такая некнига, это такое настроение. Некнига-настроение. Дневник.
Автор мыслит образами, вероятно, где-то в приходах. А где-то между приходами он их записывает.
Это такой дождь на пыльной улице, когда пыль не прибивает к асфальту, но взбивает ее еще выше, так что идешь - и тебе по колено, идешь - и вот уже ремень весь грязный, идешь - и не продохнуть.
Это не Вирт, который расплавленное стекло по венам, Брошенные машины - это крапающая кровь на лицо, теплая, липкая, капельками, не стряхнуть, только размазать.
Это такое обессмыссленное керуаковское В дороге, поиски разбитого в мелкие грани Грааля, ну вот опять стекло же, только не жидкое, а мелкое, осколками.
Это Англия, прикидывающаяся Америкой, такой, какой я никогда ее не представляла, Безумный Шляпник, смотрящийся в Зерка... нет, про них нельзя, в лиловый шар, отражающий неровностями, странные-странные лица, когда-то застывшие в одной единственной мимической позе.
Это нечеткие диалоги, зашифровывающие смысл того, что автор хотел поделиться образами, боюсь, если бы я писала книгу, она была бы похожа вот на это.
Это книги давно без названий, и почти уже без слов. Мир без книг. Но с шахматами, правила которых давно потерялись.
Это мать, потерявшая дочь, убитая, дневник мертвого человека, который по недоразумению остался жить, но не жить.
Это девочка, единственная с иммунитетом к страшной болезни, которую все хотят высосать до последней капли ее живительной крови, страх как осьминог присасывается и не отпускает.
Это лекарство-наркотик, который надо принимать три раза в сутки, но лекарство то оно лекарство, только лечит Небытием. Обволакивает рассудок темнотой, прям почти как текст романа.
Дневник. Некнига-настроение. Поймай его, если сможешь.

►Мне было тревожно открывать эту книгу. А вдруг я не вынесу её обречённости? Или, хуже того, не смогу прорваться сквозь путанное повествование и вообще не пойму, о чём она?.. Закончилось тем, что я полюбила эту книгу — как оплот среди утрат, одиночества и разобщённости, в которые ввергнуты герои. И мы с вами, если уж на то пошло.◄

Неожиданно, но главная мысль книги точно отражена в её заголовке. Брошенные машины — это те люди, что «остались на обочине». Всё, что делало их живыми, вело их по жизни, — всё это ушло, и теперь они похожи на брошенные машины: «просто стоят, как будто водитель просто вышел на пару минут, а потом вдруг решил уйти прочь». Они утратили близких людей, своё лицо, память и самое себя. Для главной героини — Марлин Мур — её дочь Анджела была самым дорогим существом на свете. И вся эта книга, написанная Марлин в дороге, когда она с попутчиками искала особые зеркальные осколки по заказу одного коллекционера, — это попытка отвлечься от утраты.

Итак, история Марлин начинается в мире, который охвачен странной болезнью, названной шумом. Болеют люди, «болеют» приборы, шум мешает принимать сигналы из окружающего мира, поэтому прежняя жизнь утрачена, а люди в условиях острого дефицита достоверной информации потихоньку сходят с ума. Ну знаете, мозг любит сам заполнять пробелы. Некоторым хуже, чем другим; их «болезнь» прогрессирует, и моментов просветления всё меньше, а лекарств, чтобы продержаться между ними, нужно всё больше. Вот в таких условиях Марлин с попутчиками («компания больных придурков», по выражению одной из них) должна была ездить по всей Англии, собирая особые артефакты по поручению некоего коллекционера. И Марлин делала это, но не столько ради денег, сколько ради обладания хоть какой-то целью для дальнейшего существования. А что? Если все обречены, то эта цель ничуть не хуже других, столь же бессмысленных.
На своём пути Марлин видела множество странных, необыкновенных, причудливых людей и вещей. Например, однажды она побывала в Музее хрупких вещей, где на последнем этаже хранились хрупкие книги. Их нельзя прочесть дважды — это ли не метафора памяти, которую постепенно утрачивают персонажи? Ведь с памятью Марлин было то же самое: шум сперва сделал воспоминания нечитаемыми, а потом уничтожил. Марлин хотела восстановить память о дочери, поэтому и взялась писать книгу — хронику последних событий, поисков, чувств, мыслей.
Впрочем, кажется, это была не единственная причина путешествовать и вести записи. Когда однажды Марлин сказала: «мы все потерялись», я подумала в первую очередь об утрате связи с другими людьми. Шум искажал не только сигналы от приборов или зеркал, он искажал вообще все сигналы, которые мы можем воспринимать органами чувств. Из-за шума каждый человек в том мире оказался изолирован в пределах собственного тела и разума, замкнулся в собственном мирке. Из-за шума стало трудно почувствовать связь с другим человеческим существом, — что это, если не кромешное одиночество? Да ещё и усугублённое тем, что вокруг так много людей.

Я думала, путаное сознание Марлин и неясность происходящего будут напрягать меня сильнее, но всё оказалось не так плохо. Потому что ничего нового: жить больно, ориентиров нет, и ничего точно мы не знаем. Да, повествование размыто, но на это легко закрыть глаза, потому что всё остальное как в реальной жизни. Да, книга переполнена символическими событиями: путешествие на край мира, лошадь с ранами и красный лимузин, книга с рассказами По и красная комната в турагентстве, шум и осколки зеркала — кажется, по замыслу автора это всё должно что-то значить. Но какая разница, в конце концов? Странности просто принимаешь.
Хотя я не была бы собой, если бы не искала всему разумное объяснение. Шум — это болезнь органов восприятия? (Раз уж есть люди с иммунитетом). Например, болезнь, похожая на неврологические расстройства, которые описывал в своих книгах Оливер Сакс? (Раз уж есть лекарство, облегчающее симптоматику). Или это какой-то сбой в технологиях, уровень которых просто зашкаливает для нашего понимания? (Раз уж многие люди видели одно и то же). Всё близко, но всё не то. В случае с «Брошенными машинами» попытка найти объяснение была настолько лишней, что пришлось перечитывать книгу с начала, когда я вдруг осознала, что разумнее всего списать происходящее на магию. Мне было бы намного легче, если бы автор предупредил меня про магию в самом начале. Впрочем, я как бы провела эксперимент над собственным восприятием и мышлением, узнала о себе что-то новое, — возможно, что-то такое и было целью автора, из-за которой он не стал давать происходящему однозначное объяснение?

Но оставим психоанализ автора специалистам и вернёмся к магии. Она начинается с зеркал, и тут уж любой догадается, откуда у книги растут ноги, когда автор то и дело ссылается на «Алису в Зазеркалье» Льюиса Кэрролла. А ещё в тексте чувствуется (но это уже на уровне инстинктов) сильное влияние Генри Джеймса и Эдгара По. Если бы все трое жили в 2001 году и однажды решили написать книгу в соавторстве, то у них бы точно получились «Брошенные машины». Почему По, понятно, — мрачные картины, сцены, похожие на сцены преступлений (хотя каких-то особенных преступлений в книге нет); причудливые видения того, чего никто не видит, переходящие в мистику; самонаказание и саморазоблачение за грехи, выдуманные или реальные. Да и попутчица Марлин читает сборник рассказов По — небольшой, но заметный реверанс.
С Генри Джеймсом сложнее. Я настолько восхищаюсь его мастерством умолчания, что всегда в первую очередь вспоминаю о нём, когда вижу какую-то трагедию, которую персонажи избегают называть прямо. В данной книге не столько персонажи, сколько автор избегал рассуждений о природе шума (речь именно о происхождении, а не о проявлениях), а персонажи лишь поддерживали его в этом. И ещё умолчания Марлин — когда ей приходилось хуже всего, она избегала любых упоминаний о дочери, но когда становилось лучше, она тщательно фиксировала все воспоминания, чтобы потом перебирать их, как сокровища. Эти странные колебания оставляли зияющее чувство пустоты от её эмоций, и в кульминации книги я вдруг подумала, что было ещё кое-что, о чём не могла сказать Марлин всё это время.

Может быть, я вижу генриджеймсовщину там, где её нет, но насчёт Кэрролла уверена на все сто. Из романа «Алиса в Зазеркалье» автор взял лейтмотив зеркал и зазеркального волшебного мира, а также позаимствовал сценку с шахматами. Стихотворение «Бармаглот» могло привести к появлению орфографа (прибора для проверки орфографии). А увлечённость Кэрролла фотографией могла стать основой для истории со снимками, которые запечатлевали один особый момент в жизни человека (без спойлеров). Были и другие совпадения, но там нет доказательств, что они намеренно отсылают к Кэрроллу.

Какое-то время я думала, что сам писатель стал прообразом для мистера Кингсли, но коллекционирование не значилось среди хобби Кэрролла, а мистер Кингсли оказался слишком зациклен на зеркалах для писателя и математика. Скорее я поверю, что его прототипом стал Чёрный Король, которому снится этот мир, и шум в нём, и люди, больные этим шумом.
Всё, что мы знаем об осколках зеркала, мы знаем со слов Кингсли.

Разбитое зеркало. Украденные фрагменты, разделённые, проданные, перепроданные, ставшие причиной раздоров, потерянные, обретённые, снова потерянные, теперь разбросанные по всей стране. Сто осколков, как называет их Кингсли, и у каждого — разные свойства. Он объяснил мне, что это можно представить как магическое заклинание, расчленённое на отдельные составляющие. Крошечные сокровища, с которыми никто не захочет расстаться по собственной воле, пусть даже они заражают тебя печалью. Печалью, что родилась в то мгновение, когда зеркало раскололось. Кингсли говорил о зеркале так, будто оно живое, и чувствует боль, и его можно ранить, его уже ранили. А теперь его надо спасти, исцелить.

Но что будет, если собрать осколки и «спасти» зеркало? По словам Кингсли, случится чудо, однако интуиция подсказывает мне, что природа чуда окажется мрачной и катастрофичной. А может и нет; например, если проклятый шум возник из-за того, что зеркало было разбито, и поэтому исчезнет сразу же, как зеркало восстановят. Так или иначе, автор не даёт внятных подсказок.
Хотя на самом деле мне интересно немного другое. Однажды Марлин нашла экземпляр «Алисы в Зазеркалье», в котором была от руки записана ещё одна глава. Это была история о том, как папа Алисы разбил зеркало, и мне интересно — это то самое зеркало, осколки которого собирают Марлин с попутчиками? И если это оно, то по какую сторону зеркальной глади разворачивается сюжет? Возможно ли, что место действия — как раз Зазеркалье, поэтому в описываемом мире так много странностей? Или место действия — обычная реальность, куда из разбитого Зазеркалья просачивается всякая чертовщина и шум? Если первое, то весь этот роман — современная, взрослая и куда более мрачная версия «Алисы в Зазеркалье» с маленькой больной девочкой в сюжете.

Кстати, кажется, пришло время поговорить про героев. Анджела и мистер Кингсли — это прошлое Марлин. Она сама и её попутчики (Павлин, Хендерсон, Тарело) — это настоящее. А все, кого они встречают на своём пути (женщина из турагентства, леди Ирис, актёр Джейми, писатель Коул), — это мимолётное будущее.
Попутчикам встреча с Марлин дала цель. Павлин и Хендерсон повстречали её за пару недель до начала повествования; тогда они просто скитались, как будто в ожидании смерти. Работа Марлин, её личность, личная одержимость дочерью и осколками зеркала — всё это дало им смысл. Наверное, это значит, что умирать грустно, но болтаться бесцельно и бессмысленно в ожидании смерти — намного хуже?
Семнадцатилетняя Тапело другая. Она не была «брошенной машиной», наоборот, это она всё бросила. Сбежала из дома, только чтобы сбежать в никуда. Шум её совсем не трогал, и она чувствовала бы себя комфортно, даже путешествуя без цели и в одиночку. Но её тоже зацепила Марлин.

Или так только кажется. Ведь это книга, написанная Марлин. Она записывает в тетрадку события, мысли и воспоминания в безумной попытке найти ответ или спасение. (Ответ на что? Спасение от чего?) Мир вокруг — откровенно странный, и для меня её записи — единственная реальность, за которую хочется держаться. Возможно, это самая правдоподобная причина, почему мне не хотелось расшифровывать символы — я просто хотела ещё сильнее прочувствовать восприятие Марлин. Да, чистому восприятию мешает шум, порча, от которой невозможно вылечиться, болезнь не-физиологической этимологии. Мгновения полной ясности сознания подобны острым приступам боли. Я могу понять эту аналогию. И всё же, что такое «шум»? Возможно, это синестезия высшего уровня, когда невозможно различить сигналы к разным органам? И все вместе они смешиваются в информационную кашу? Или это когда восприятие становится настолько чувствительным, что органы чувств отказывают из-за перегрузок? И тогда человека может убить даже звук собственного сердцебиения?

— Павлин, это же просто шум.
— Да. Но это мой шум.

Вообще-то в романе упоминается лекарство для прояснения сознания при психозе, «Просвет». Та ещё муть. Шум неизлечим. Спасения нет вообще. Ни единого шанса на излечение. И в книге царит очаровательно фаталистичное ожидание естественной развязки; эдакая атмосфера разрухи и фатализма, несмотря на которые всё равно хочется жить. Даже понимая, что любое действие суть отсрочка. Для Марлен Мур отсрочкой стала книга, которую она писала. Вот эта самая книга.

Тот ещё вопрос, кстати: откуда разруха, фатализм, ожидание смерти? По-настоящему в книге от шума умирает всего один герой, остальные — кто во что горазд: передозировка, огонь, старость, утопление, самоубийство, заказное убийство, война. Но все эти смерти происходят где-то за кадром, до сцены долетают лишь отголоски. Непосредственно на сцене умирает только один герой, да и тот от пули (а кто — пусть будет сюрпризом). Возможно, дело в том, что кажется, будто они все мертвы, даже главные герои, с самого начала, просто почему-то продолжают трепыхаться.

А снизу шли буквы. Бегущей строкой. Мне показалось, я видела фразу: «Если вы смогли это прочесть…», — но уже через секунду буквы слились в сплошную подсвеченную полосу.
— Что там написано? — спросила я.
— Ты что, не можешь прочесть? — сказала Хендерсон.
— Не могу.
В машине вдруг стало тихо. Очень тихо.
— Что там написано?
Мне ответила девочка. Тапело:
— Если вы смогли это прочесть, значит, вы ещё живы.

Этот осколок зеркала нужно хранить в темном шкафу, за дверцей с замком. Иногда, когда никого вокруг, ты будешь подходить к шкафу, отпирать, достанешь осколок, завернутый в мягкую ткань, бережно развернешь его и сядешь с ним на широкий подоконник. Из окна видна мерцающая зеленая неоновая вывеска на доме напротив: то ли ьвокрец, то ли булк. Зеркальная поверхность пойдет рябью, ты окунешь руку в этот омут и вытянешь горсть рыхлых страниц, истерзанных дешевым слепым шрифтом. За подарок осколка зеркальной двери плата одна - печаль.