D. E. HARDING

THE HIERARCHY OF HEAVEN AND EARTH

A NEW DIAGRAM OF MAN IN THE UNIVERSE

A REPRODUCTION OF THE ORIGINAL TYPESCRIPT

Перевод с английского М. Русаковой

Рисунки автора

Дуглас Хардинг (1909–2007) – английский философ, который разработал современную карту нашего места во вселенной

© The Shollond Trust, 2021

© ООО ИД «Ганга». Перевод, издание на русс, яз, оформление, 2022

Предисловие

Во-первых, я хотел бы поблагодарить своего друга Джулиана Ватсона за то, что он столь щедро взялся за большую и сложную работу по выпуску этой факсимильной версии полного варианта моей «Иерархии Неба и Земли». Я считал изначальную версию необходимой, но невозможной предварительной версией сокращенного варианта, который был сначала опубликован в 1952 году издательством Faber and Faber, затем Harper and Bow и теперь – Университетом Флориды. Но я так рад, что Джулиан меня переубедил.

Мы оба надеемся, что потенциальные читатели сокращенной «Иерархии», которые называют ее «тяжелой» (я думаю, имея в виду ее компактность, а не альтернативное значение этого слова в моем [английском] словаре – непроходимо глупой!), найдут этот относительно непринужденный и многословный – если не сказать болтливый – вариант более удобоваримым. Мы также надеемся, что некоторые друзья перейдут от «Жизни без головы» и более поздних моих книг сразу к этому полному изданию «Иерархии», пропуская более короткий вариант.

Во-вторых, несколько слов о том, как читать эту книгу. Даже в этом «разжиженном» издании можно встретить некоторые трудные места. Мой вам совет – просто проскочите их. Вскоре вы ступите на более твердую почву. И запомните, что в этой книге есть некоторые (не столь важные) моменты, которые я и сам не до конца понимаю и с которыми я также не совсем согласен. В этом я беру пример с Роберта Браунинга, который, когда его попросили объяснить несколько трудных строчек из одного его стихотворения, ответил: «Когда я их писал, – и я, и Бог – оба знали, что я имею в виду. Теперь знает только Он».

Дуглас Хардинг, 1998

Введение

«Иерархия Неба и Земли» была впервые опубликована издательством Faber and Faber в 1952 году. Однако это был не первоначальный вариант, а сокращенная версия гораздо большей работы, которую Дуглас Хардинг считал слишком объемной для издания. Закончив первоначальную рукопись, он сократил ее до размера, пригодного для публикации – сам по себе солидный труд, с которым он великолепно справился. Сокращенная версия не только достоверно представляет идеи первоначальной рукописи, она также написана прекрасным языком. Однако из-за того, что это сжатая версия книги, некоторым людям она дается нелегко – из-за ее перенасыщенности глубокими идеями.

Когда я впервые прочитал вариант, опубликованный издательством Faber and Faber в начале 1970-х, у меня было преимущество – я был знаком с Дугласом Хардингом и мог обсуждать с ним идеи книги. Но вот однажды Дуглас показал мне первоначальный вариант, «Большую Иерархию», как он ее называл. Я был поражен. Я и не знал, что книга, которую я читал, была всего-навсего сокращенным вариантом. Я понял, что мне нужно прочитать эту рукопись. И в 1976 году я прожил у Дугласа две или три недели и прочел ее от корки до корки. Это было незабываемо. Одни только цитаты, расположенные на полях каждой страницы, многого стоили. И, несмотря на внушительный размер книги, я обнаружил, что не могу от нее оторваться. Увлекаемый энтузиазмом и вдохновением автора, я проглатывал главу за главой, испытывая радость и изумление от того, что мне вновь и вновь открывали глаза на вселенную и мое место в ней. И хотя книга глубокая, читать ее легко. В отличие от сокращенного варианта, повествование развивается в спокойном темпе, неспеша вдаваясь в подробности.

Книга, которую вы сейчас держите в руках, – воссозданная версия всей большой «Иерархии» целиком (с уменьшенным размером страниц). Этот труд впервые стал доступен широкой публике.

Это волнующий момент. В связи с дороговизной проекта, было напечатано всего триста экземпляров книги, но мы надеемся, что, тем не менее, она будет оценена по достоинству. Быть может, в будущем эту книгу признают одним из величайших интеллектуальных вдохновений и достижений XX века. К.С. Льюис^[1] прочел только сокращенный вариант, но он признал его величину, написав в предисловии: «Я считаю, что эта книга – первая попытка повернуть в другую сторону движение мысли, которое происходит с самого зарождения философии».

Затем он добавил: «Если она (эта книга) окажется даже далекой предтечей какого-либо устроения, которое вновь даст нам достоверную вселенную, населенную достоверными деятелями и наблюдателями, – это все равно будет действительно очень важная книга».

Далее он продолжал: «Она также оставила мне бодрящее и живительное чувство удовлетворения, которое при чтении некоторых философских книг, похоже, отчасти не зависит от нашего согласия или несогласия с автором. Это опыт, легче всего выделяемый, если вспомнить, что случалось с нами всякий раз, когда мы от посредственных толкователей той или иной системы переходили к знакомству с ее ведущими деятелями. Я испытал это, когда перешел от рядовых «экзистенциалистов» к самому г-ну Сартру, от кальвинистов к «Institutio», от «трансценденталистов» к Эмерсону, от книг о «Платонизме Возрождения» к Фичино. Можно продолжать не соглашаться с ними (я, например, полностью не согласен со всеми авторами, которых только что назвал), но зато впервые видишь, почему же кто-то вообще с ними соглашался в принципе. Словно вдыхаешь свежий воздух, ступаешь на новую территорию. Это может быть территорией страны, в которой вы не можете жить, но теперь вы знаете, почему ее любят местные жители. Отныне вы всегда будете видеть все системы немного иначе, т. к. вы увидели одну из них изнутри. С этой точки зрения философия обладает некоторыми качествами, свойственными произведениям искусства. И я имею в виду не литературное искусство, посредством которого они могут быть, а могут и не быть, выражены. Я имею в виду ipseitas, причудливое единство эффекта, вызванное особым равновесием и расположением мыслей и классов мыслей: удовольствие, очень похожее на то, что могла бы дать „Игра в бисер“ из одноименной книги Г. Гессе, если бы она вообще существовала. Подобным опытом я и обязан г-ну Хардингу».

Поистине высокая похвала. Но кто же такой г-н Хардинг и что привело его к написанию «Иерархии Неба и Земли»?

Дуглас Хардинг родился в 1909 году и вырос в Лоустофте, графство Саффолк. Его родители принадлежали к «Привилегированной Братии Плимута», небольшой фундаменталистской христианской секте. Его детство было полно разных запретов – романы не одобрялись, о театре не могло быть и речи. Тем не менее, Хардинг получил образование, и уже в раннем возрасте проявил способности к коллекционированию и изучению – бабочек, окаменелостей и пр. – и много обо всем этом читал. В 15 лет он отличился на экзаменах, отчасти благодаря тому, что умел систематично организовывать свои занятия. Особенно ему давались искусство и геометрия. Эти зарождающиеся интересы и организаторские способности позже сыграли роль и в его карьере архитектора, и в написании «Иерархии».

В двадцать один год Хардинг покинул ряды «Братии Плимута». Будучи к тому времени архитектором в Лондоне, он написал эссе, в котором бросал вызов заявлению Братии о том, что она – единственная владелица истины. В типичной для него манере Хардинг не сделал это незаметно. Он публично объявил о своих разногласиях и был отлучен от секты – как в то время поговаривали среди ее членов, этот случай был одним из худших. Он был с позором выгнан из своей квартиры, принадлежащей Братии Плимута, а затем и из следующей – случайно оказалось, что домовладелица также состоит в Братии.

Отец Хардинга, искренне духовный человек, был в отчаянии от ухода своего сына из секты и от его открытости другим религиям, помимо христианства. Он отчаянно пытался отговорить Дугласа свернуть с пути, который ведет его в Ад. Он плакал. Он говорил, что уйти – хуже, чем совершить убийство. Но переубедить сына ему не удалось. После этого Хардинг до самой смерти отца виделся с ним лишь изредка. И все эти годы Хардинг был в опале. После похорон отца ему запретили приходить на поминки. Братия ничего не забыла.

Однако мы забежали вперед. Пока же Хардинг жил в Лондоне. Был 1930 год и он, начав работать архитектором, в свободное время читал. Освободившись от влияния Братии, он стал разрабатывать собственную философию. Ему было интересно познать себя. Кто он такой? На философию того времени оказывали влияние идеи Эйнштейна об относительности. Под влиянием этих новых идей Хардинг осознал, что то, чем он являлся в мире, отчасти зависело от расстояния, на котором находился наблюдатель – от соотношения с тем расстоянием, с которого на него смотрели. На расстоянии нескольких футов он явно был человеком, но на более близком расстоянии он представлял собой скопление клеток. Работая в Лондоне, в Сити, он также осознавал себя частью большего организма – города. Он осознал и то, что не ограничивается своей кожей. Город, который, хотя его обычно и считали внешним, был такой же частью его самого, как его руки или клетки. Он так же не мог существовать без своего окружения, как без своего сердца или без клеток своего сердца.

В конце 1930-х Хардинг работал архитектором в Индии – из-за Великой Депрессии трудно было найти работу в Англии. Когда началась война, его призвали в армию инженером. Война лишь усилила его поиск самопознания – японцы наступали на Бирму, и все в жизни казалось зыбким. Он хотел узнать, кто же он такой, прежде чем умрет.

К 1942 году Хардинг, которому теперь было 33 года, приблизительно уяснил для себя слои своей личности в мире. Оказалось, что при рассмотрении с близкого расстояния он представлял собой скопление клеток; с еще более близкого расстояния – скопление молекул; с расстояния нескольких футов – человека; с большого расстояния – человечество; с еще большего расстояния – планету и т. д. Но что же было центром и источником этой похожей на луковицу системы внешностей? Кем он был на самом деле? Это стало насущным вопросом Хардинга, его одержимостью. Его центром точно не был он сам как человек – его «человечность» была лишь одним из его слоев, но не центром.

Однажды Хардинг читал книгу по философии и обнаружил автопортрет немецкого философа Эрнста Маха. Это был не обычный автопортрет, срисованный с зеркала, с вида самого себя с расстояния нескольких футов. Это был взгляд Маха на себя с нулевого расстояния, так, как он видел себя, без зеркала, с его собственной точки зрения от первого лица. На автопортрете ноги Маха были направлены к верху рисунка, ниже шли его руки, держащие карандаш и бумагу, ниже – его грудь, и по одной стороне рисунка – его нос, который тянулся практически от потолка до пола. Этот рисунок стал тем толчком, который заставил Хардинга, пусть и с опозданием, осознать, чем же он является в собственном центре – и, по его словам, этот процесс еще не закончен! Как и Мах, когда он смотрел на мир вблизи его, он видел свое тело, а за его пределами – окружающую обстановку. Но особенно внимание Хардинга привлекло отсутствие на рисунке у Маха его головы, а также своей собственной головы, когда он сам на себя смотрел. А ближе, чем «расплывшееся пятно его носа», не было видно ничего – ни головы в центре, ни лица, ни формы, цвета или краев, ни материи, или духа, или души – вообще ничего. Однако это «ничто» было самоочевидно осознающим – оно осознавало себя, и осознавало то, что оно содержало: свое тело, свои мысли и чувства, свой мир.

Хардинг понял, что нашел золотую жилу, и провел следующие несколько месяцев в лихорадочной активности, записывая тот настоящий поток идей и схем, которые сам же выдавал. Он не спал полночи, полный решимости записать все, что лилось сквозь него рекой. Это простое откровение, это прямое видение собственной сущности, вдруг прояснило многое из того, что он читал и о чем думал раньше. Вскоре он понял, что если хочет серьезно представить это откровение миру, ему нужно гораздо лучше разбираться в науке, истории, психологии, философии, литературе. Ему нужно было заняться самообразованием. Вернувшись в Англию после войны, он на год бросил архитектуру и взял отпуск, чтобы учиться и собрать все идеи в книгу. Этот год перерос в два, они, в свою очередь, – в пять, и даже больше! Он работал по четырнадцать часов в день без выходных. Когда он, наконец, закончил свой труд, он сократил его, понимая, что полный вариант слишком длинный для того, чтобы его взял какой-либо издатель. Он послал этот сокращенный вариант К. С. Льюису. Тот восторженно ответил:

«Черт побери, Вы заставили меня опьянеть, так мертвецки опьянеть от книги (я имею в виду философскую книгу; художественная литература – другое дело), как мне не удавалось с тех пор, как я прочитал Бергсона во время первой мировой войны. Кто Вы или что Вы? Как я прожил сорок лет, никогда о Вас не слышав… мне кажется, что Вы написали в высшей степени гениальную книгу».

Этот вариант «Иерархии Неба и Земли» был опубликован издательством Faber and Faber в 1952 году.

Но на этом Хардинг не остановился. Через несколько лет его классическая книжечка «Жизнь без головы» описала в простой, доступной форме опыт и некоторые результаты «безголовости». В начале книги Хардинг описывает тот момент, когда он обнаружил, кто же он на самом деле. Он пишет, что путешествовал по Гималаям. Но если у него спросить, то он скажет, что, действительно, тогда все это испытал, наслаждаясь тем, как его истинная природа наполняет величественные горы, но, на самом деле, это с ним было не впервые – если не считать того, что каждый раз, когда видишь свою истинную природу, это как в первый раз! Это был доступный способ поделиться своим опытом. Вот его описание этого пробуждения в «Жизни без головы»:

«Лучший день моей жизни – день моего, так сказать, перерождения – наступил, когда я обнаружил, что у меня нет головы. Это не литературный прием, не хитрый ход, замышленный, чтобы вызвать интерес любой ценой. Я говорю абсолютно серьезно: у меня нет головы.

Это открытие я сделал восемнадцать лет назад, когда мне было тридцать три года. И хотя это событие произошло совершенно неожиданно, оно стало ответом на настойчивое исследование: в течение нескольких месяцев я был поглощен вопросом «Кто я?». Тот факт, что я тогда путешествовал по Гималаям, вряд ли имел к этому какое-то отношение, хотя говорят, что в тех местах необычные состояния сознания не редки. Как бы то ни было, очень тихий ясный день и вид с того горного хребта, где я стоял, на затянутые дымкой долины и высочайшую горную гряду в мире, среди заснеженных вершин которой не выделялись Канченджанга и Эверест, создавал обрамление, достойное величайшего видения.