Часть 2

«Моя хата с краю» – девиз людей, которые никогда не будут впереди, оставляя своим глазам только спины впереди идущих.

Старик с упоением вдыхал майские ароматы, скопившиеся в распустившейся листве ранней весны. Прогуливаясь среди сквериков советских пятиэтажек, Пётр Алексеевич никуда не спешил. Его возраст скоро должен был зачеркнуть восьмёрки в десятках и открыть дорогу к финальной сотне. Он любил жизнь, спорт, рыбалку и очень хотел отметить столетие, участвуя в лёгком полумарафоне.

В данный же момент он мечтательно закрывал глаза, наслаждаясь прогулкой, запахами травы, черёмухи и сирени, опираясь на трость: ногу вывихнул на последней тренировке – споткнулся о корягу.

«Старик совсем стал», – подумал тогда про себя.

В голове приятно играла песня любимого фильма «Офицеры»: «От героев былых времён, не осталось порой имён…»

Пётр Алексеевич готовился встретить 9 мая, которое должно было наступить через день, но уже сегодня он шёл по улицам в своём видавшем виды костюме, сплошь увешанном орденами и медалями.

Война обняла его своими крепкими объятиями разлучницы, оторвав от семьи, братьев и сестёр, которых фрицы заживо сожгли в 1943-м за пособничество партизанам. Ему было тринадцать лет. Уже в четырнадцать он вошёл в состав диверсионной группы, вымещая всю свою злость и ненависть в поджогах, взрывах и убийствах врага.

Месть прошла, мирное время залечило раны, превратив его волевой характер в человека и гражданина, который никогда не унывал, на все перемены смотрел с воодушевлением и принципиально не жаловался.

Его супруга, бабушка Лидия Александровна, хоть и была на четыре года моложе, прожила с ним шестьдесят три года и последнее время немного сдала, предпочитая всё больше времени проводить дома. Как сегодня, например, готовила пироги, ожидая правнуков и детей.

Дорога ветерана пролегала по родным местам, где он прожил уже пятьдесят лет, зная каждый куст, скамейку и всех жителей своего возраста и чуть моложе. Время было ближе к шести часам вечера, он вошёл на территорию школы, чей забор был давно сломан, открыл дорогу тропке для сокращения пути через её территорию.

«Ещё десять минут прогулки и домой». Резкий смех привлёк его внимание. В стороне, возле забора, виднелись школьники. Человек восемь, скрытые кустами, что-то весело обсуждали и смеялись. В руках у всех были сотовые телефоны.

«Вот чудные дети, даже смеются с телефонами уже, скоро спать с ними будут», – мелькнула у него крамольная мысль. Усмехнувшись пошлости мысли, он продолжил свой путь.

Но тут из кустов, где шумели школьники, выскочил паренёк: из носа у него шла кровь, рубашка была разорвана. Он споткнулся и упал, а на спину ему тут же навалились ещё двое, а третий с разбега ударил в живот. Парень скрутился от боли.

Следом выскочили другие, продолжая держать перед собой телефоны, весело обсуждая происходящее. Только тут Пётр Алексеевич разглядел, что это скорее частично были школьники, а частично ребята и повзрослее. По его прикидкам, от тринадцати до восемнадцати лет, судя по лицам и телосложению. Всего десять человек. Три избивают, а семь снимают на телефоны и смеются.

Его не было хорошо видно за молодым кустарником, поэтому избиение продолжалось как ни в чём не бывало. Наверняка, если бы его заметили, всё изменилось. Какое-то время он размышлял, как поступить. Драка мальчишек – это обычное дело. Он сам участвовал в таких хороводах ещё мальцом. До войны. И синяков получал от старших ребят дай бог каких. В этот драке было избиение. Одного травили толпой.

Шанс изменить ситуацию своим вмешательством был, но небольшой, поскольку заправщики ещё не насытились кровью, судя по активности обсуждения происходящего. Он отодвинул кусты и посмотрел внимательнее. Парень на земле сжался, прикрыв голову руками. Его не пинали, а только толкали и, кажется, плевали в него. Но как только он приподнимался, двое сразу бросались ему на спину, парализуя попытки сопротивления и побега дружным хохотом и новым ударом.

Прошло секунд тридцать, в течение которых Пётр Алексеевич принимал решение. Единственное, чему он научился хорошо за свою жизнь, – это отличать добро от зла. Драка для него не всегда была злом, и, возможно, тот, кого били, был последним негодяем, которого современные тимуровцы ставили на путь истинный.

Именно поэтому он не вмешался с первой секунды.

Его компас не показал чётко, где добро, а где зло. Тем не менее оставить их и пойти своей дорогой у него даже не возникло мысли.

– А если я тебе так пну по уху, тебе будет смешно?

Олег автоматически повернул камеру в сторону звука, увидев выходящего из кустов пенсионера. Обе груди у него были в орденах.

Ветеран, старикан, хотя и опирался на трость, шёл бодренько.

– Дедуля, ты чего, войной ошибся? – спросил Аркашка, одноклассник Олега.

– Да, дед. Вали отсюда. Мы хулигана жизни учим, – вторил ему Лёха.

Тот был на два года старше, откосил от армии и негласно был заводилой их компании. Все засмеялись его издёвке. Кроме деда, что смотрел сурово, нисколько не оценив шутку.

– Так ежели он хулиган, а тебе есть чему его научить, что же ты один на один ему урок жизни не показываешь? Что же вы, как стервятники, его втроём клюёте? Кишка тонка?

Ромка, свернувшийся на земле, с появлением ветерана зашевелился. Приподнял голову и решил, что внезапное появление ветерана – прекрасная возможность вырваться из лап своих обидчиков. Сжавшись в пружину, он резко оттолкнул ближайшего соперника и рванулся в сторону деда, посчитав, что тот выступит некоей преградой и помешает преследованию. Нужно было вырваться к людям. Иначе они его прикончат.

Олег вовремя отвёл взгляд от деда, заметив, что их жертва собралась податься вперёд.

– Держи его!

Но крик несколько запоздал, и парень почти вырвался из круга. Витька схватил его мускулистой рукой за край рубашки, и она с треском окончательно разорвалась, остановив поступательное движение беглеца. Все снова оживились, получив возможность поглумиться над дерзким побегом.

Про деда все тут же забыли, так как Борис испытал на себе удар в пах от попытки побега, что привело других участников в ярость и восторг одновременно. Олег вдруг сам ощутил, что эта гнида слишком дерзнула. Адреналин и зрелищность, мысли о куче просмотров и лайков дёрнули его вперёд, и он со всего размаха ударил Ромку ногой в ухо. Тот отлетел на полтора метра от удара и закричал.

– Дай ему, Олежа! Пусть, сука, покушает зубы с кровью за свою наглость!

Наглость Ромки была сверхдопустимой. Он пришёл в школу в новых кроссовках. Balanciaga. Именно так, а не Balenciaga.

И всех уверял, что это фирменная вещь за восемьдесят тысяч рублей. Ему его дядя, крутой бизнесмен, подарил их на тринадцатилетие. Хотя на самом деле так Олегу эту историю преподнесли другие. Сам Ромка ещё наглее себя повёл, сказав, что ни перед кем не собирается отчитываться за то, что носит, по какой цене и какого бренда. Мол, его дело. Верх наглости.

За это его и приговорили к штрафу в десять тысяч, а также избиению с онлайн-трансляцией. Не по-пацански он решил себя приподнять, а других опустить. Шарик круглый. К нему же и вернулась его движуха. Избиение шло вялотекуще, так как Ромка был не боец, и бить его злости не хватало, зато, когда он чуть рыпался, азарт просыпался, и тогда шоу набирало обороты и просмотры в Сети.

Когда Ромка заскулил на земле, все дружно заорали:

– Давай, сучка, скули!

– Нет, хрюкни, и мы пощадим свиноматку!

– Жду, когда обоссытся в свои фирменные кросы, чтобы ему на голову надеть!

Хохот вторил коллективному пиршеству молодых хищников. Рука Петра Алексеевича сжала трость, на которую он опирался. На него никто не смотрел. Как если бы он так и стоял за кустами. Для них его не существовало.

Жгучая боль, вспышка и темнота зафиксировали последнее воспоминание Олега в тот момент, когда его ещё здоровый нос ощутил на себе тяжесть удара тростью.

Военное прошлое Петра Алексеевича осталось в прошлом. Он не был быстр и силён, его тело забыло приёмы, которым его научила война, чтобы максимально быстро убивать. Да и убивать он, собственно, не собирался. Но его характер уже однозначно ориентировался на компас добра и зла, и когда стрелка указала, где зло, руки взялись за трость, как когда-то в детстве играли в лапту, и со всего размаха ударили, резко двинувшись в самый центр драки.

Олег даже не успел закричать. Он лишь замычал, заливаясь кровью, корчась от боли и слёз, брызнувших непроизвольно из глаз.

Секундная пауза овладела хищниками, когда один из них свалился рядом с жертвой. Сумасшедший дед резко развернулся и словно молоток вогнал ручку своей трости в ухо Лехи. Громкий крик и вой ещё более усилили оцепенение.

В этот момент самый младший среди стервятников с диким лицом указал на деда и сказал:

– Ребята, валите его, столько просмотров будет – отпад полный.

Всем словно была нужна команда. Не важно, кого. Главное, что она была, и она дала цель, за которой стоял результат. Двое резко бросились старику в пояс, уворачиваясь от трости. Уронив его на землю, начали бить руками по лицу. Подбежали ещё двое, поддержав своих друзей ногами.

Пётр Алексеевич почувствовал, как кровь течёт по его лицу. Болевой шок превратился в один большой ушиб, звенящий в ушах и раздирающий старческую кожу гематомами, не совместимыми с жизнью.

Никто не заметил, откуда появился Ромка. Забитая жертва с кровавым носом и распухшим ухом без рубашки. Он ворвался в толпу с кирпичом в руке, с силой опустив его на голову парня, сидящего на грудных наградах ветерана. Тот без единого звука упал на землю. Яростный крик Ромки, бешеные глаза и брызжущую слюну зафиксировали оставшиеся снимать камеры:

– Вы что делаете, твари! Вы же его убьёте, суки! Он что вам сделал, а?

Рёв Ромки с кровавым лицом прошёлся обжигающим смерчем по лицам участников драки. А когда тот схватил трость ветерана и бросился на ближайшего, целясь в шею и голову, все дружно шарахнулись в разные стороны. Ромка стоял и плакал. Повернувшись к Петру Алексеевичу, он сел на колени и забормотал:

– Дедушка, ты не умирай, отец. Пожалуйста. Ты же войну прошёл, не умирай. Спасибо тебе, отец, держись. Что вы смотрите, суки! Скорую срочно вызывайте!

Его руки обнимали голову ветерана. Дрожащими руками он гладил редкие, окровавленные волосы и шептал ему в ухо:

– Не умирай, дедушка. Ты же войну прошёл. Не умирай.

Для Ромки он в секунду стал самым близким человеком на свете. Волна доброты, благодарности, жалости и отчаяния заливала его лицо слезами, которые падали на лицо ветерана.

Пётр Алексеевич не чувствовал Ромкиных рук и слёз. Отбитое лицо, боль и кровь сделали его невосприимчивым к таким ощущениям. Приоткрытый глаз смотрел на Ромку, дыхание с трудом пробивалось в отбитые лёгкие.

«Смерть. Вот ты, оказывается, какая. Достойная смерть. Бабку мою жаль. Как же она без меня? Родных встречу. Мама». Картинки стали сбиваться в хаотичный хоровод, только мелодия продолжала играть в голове. «От героев былых времён не осталось порой имён, те, кто принял трудный бой, стали просто землёй, травой…»

Словно нитка с иголкой, протыкая фрагменты воспоминаний, песня звучала в голове героя войны победным гимном прожитой жизни. Воспоминаний становилось всё больше, они ускоряли свой фрагментарный бег.

Человек из стали вдохнул последний раз и обмяк на руках мальчишки, чью жизнь он пошёл защищать. Спасать, потому что так его учили в детстве, в семье, в жизни, на работе, уметь различать добро и зло и защищать первое от второго, чтобы мир был лучше.