Sona Charaipotra, Dhonielle Clayton

TINY PRETTY THINGS

В оформлении издания использованы материалы по лицензии ©shutterstock.com

© Netflix 2020

© 2015 by Sona Charaipotra and Dhonielle Clayton

© Е.А. Шабнова, перевод на русский язык, 2020

© ООО «Издательство АСТ», 2021

* * *

Навдипу – за все, что ты уже сделал и продолжаешь делать для того, чтобы наша магия воплотилась в жизнь

Кэсси

Я умираю – снова и снова. Не по-настоящему, но это похоже на смерть. Мышцы растягиваются и горят огнем – вот-вот порвутся. Кости того и гляди вывернутся из суставов. Позвоночник сворачивается в немыслимые фигуры. Вены на руках вздуваются от напряжения. Кисти рук трясутся – изящные жесты дорого обходятся. Пальцы ног страдают в розовой тюрьме пуантов, на коже остаются созвездия волдырей и синяков.

Со стороны кажется, что все так легко. Так бесконечно красиво. А ведь только это и имеет значение.

Студия «Б» сегодня похожа на аквариум. Я молюсь, чтобы его стеклянные стенки занавесили плотной тканью. Взгляд Лиз обжигает: она прижалась лицом к стеклу, чтобы получше нас разглядеть. Я знаю, она мечтает обо всем этом даже сильнее, чем я, но одного только желания мало. Лиз утверждает, что все проплачено, да и взяли меня только потому, что я племянница мистера Лукаса. Сама я, конечно, этого не слышала – Бетт рассказала мне о вчерашнем пьяном монологе своей подруги. Но я-то знаю: я добилась всего сама.

Морки рявкает, давая указания девочкам из кордебалета, а потом поворачивается к пианисту, чтобы задать темп. Мы ставим весеннюю «Сильфиду»^[1]. Меня, единственную из девочек шестой группы, выбрали в качестве солистки. И балерины делают вид, будто рады за меня, – почти все, – но каждая надеется: я не справлюсь. Ни за что не доставлю им такого удовольствия. Хотя быть самой юной в коллективе – безумно тяжело.

Раньше меня постоянно спрашивали, вправду ли мне пятнадцать. Хотелось соврать и ответить, что на самом деле уже семнадцать. Или даже восемнадцать. Как и им.

Наблюдаю за пируэтами танцовщиц и фальшиво улыбаюсь. Меня не сломить. Я и виду не подам, как мне тяжело. Мышцы горят, опустошенный после вчерашней вечеринки желудок ноет. Нельзя было поддаваться уговорам Бетт. Теперь вот пожинаю плоды.

Музыка внезапно обрывается, и Морки нависает над Сарой Такахаши, заставляет ее кружиться снова и снова, выкрикивает приказы на русском – будто бы Сара ее понимает. Наконец она кланяется, и Морки совсем слетает с катушек.

Сара – моя дублерша из восьмой группы. Роль сильфиды^[2] должна была достаться девочке из этой группы, чтобы какой-нибудь балетмейстер заметил ее талант и пригласил в профессиональную труппу.

Пока есть время, прокручиваю в голове свое соло: каждое движение, каждый такт музыки. Морки показывает выпады медленно, отчетливо ступая в своих маленьких балетках с каблучками. В свои семьдесят она все еще воплощение грации – настоящая danseuse russe, русская балерина.

В студию проскальзывает Бетт. Она не придерживает дверь, чтобы все услышали: она здесь. Ненавижу эту ее способность заявлять о своем присутствии всему миру, но никогда в этом не признаюсь. На нее все пялятся – на светлые волосы, затянутые в пучок, на дизайнерскую юбку, похожую на сладкую вату, на губы, умело подкрашенные розовой помадой… Бетт опускается на пол позади всех, недалеко от горы сумок.

Ходят слухи, что место в студии досталось ей благодаря толстому маминому кошельку, но я в этом сомневаюсь. Она ведь действительно хорошо танцует. И всегда мне помогает: защитила перед Лиз и остальными, когда я только сюда приехала, показала, где тут что, угрожала девчонкам, которые меня задирали.

Уилл заходит сразу после: рыжие волосы уложены гелем, сценический макияж идеален. Он посылает мне воздушный поцелуй – его своеобразный привет. Утром сказали, что он будет дублером моего партнера. Уилл садится рядом с Бетт.

Морки вызывает меня в центр зала. Звучит легкая, безмятежная музыка – под такую только порхать. Обычно я растворяюсь в ней, и мелодия сама несет меня вперед, превращает в лесную фею, влюбленную в шотландского мóлодца. Но сегодня я ощущаю себя запертой в чересчур длинном, неуклюжем теле. Скольжу над полом, стараясь ступать в нужные места, но мышцы напряжены. Ловлю себя на том, что смотрю вниз, на отметки, и поднимаю взгляд. Сосредотачиваюсь на музыке. Стараюсь не думать о каждом движении в отдельности. Старая привычка. Плохая привычка. Должна бы уже давно знать все наизусть. Я убеждаю себя, что легка как воздух. Но ноги мои этого не понимают, движения скованны.

– Давай-давай!

Голос Морки эхом отдается от зеркал. Улыбка сползает с моего лица. Под ее взглядом я теряю всю грацию. Уверенность покидает меня, испаряется вместе с выступившим на коже потом.

Скотт ждет меня у левого края воображаемой сцены. Подлетаю к нему, подаю руку – он прижимает меня к груди. Морки перекрикивает музыку:

– Улыбайся! Ты же влюблена!

В зеркале отражается моя вымученная улыбка. Подбираюсь, когда руки Скотта сжимают мою талию. Морки машет руками, останавливая нас в полуподъеме.

– Влюбленность! Не вижу ее! Где она, где? – Морки жестом выгоняет меня из центра. – Может, мы ошиблись в тебе, Кассандра? – Русский акцент придает ее словам остроты, и они режут лучше всякого ножа. – Покажи давай, за что тебя выбрали.

Она снова машет тонкой рукой. На мое место встает Сара, чтобы отрепетировать со Скоттом подъем, который я сделать не смогла. Успокаиваю себя, повторяя: это необходимо. Он должен уметь поднимать и меня, и Сару. На всякий случай.

Расстроенная, направляюсь в дальний угол, где сидят Уилл и Бетт.

– Ты должен… – шепчет Бетт, но Уилл, завидев меня, на нее шикает.

– Эй. – Он улыбается и показывает на свободное место рядом. – Не задалось, да?

Перевожу дыхание и стираю с верхней губы капельки пота. Бетт пялится на меня, и под ее взглядом я чувствую себя отвратительно: тяжелой и лишней. Уилл печально вздыхает, словно я щенок, которого только что пнули.

– Не принимай близко к сердцу, – продолжает он. – Морки просто монстр.

– Ты как? – Бетт натянуто улыбается.

– Не знаю, что на меня нашло. – Закрываю глаза и тянусь всем телом. – Вчера все было в порядке. Ну, вы видели.

– Ты как будто его боишься. – Уилл кивает в сторону Скотта. – Стесняешься, что ли?

– У меня вообще-то парень есть, – отвечаю резче, чем следует. Вот бы Анри был здесь, но он сейчас в Парижской оперной школе. Его рукам я хотя бы могу доверять.

Тут же извиняюсь. Не понимаю, что со мной.

Бетт хмыкает:

– Перебрала с алкоголем?

Вчера она все подливала и подливала мне дорогого вина, которое вытащила из маминых запасов. Хотя я отказывалась.

Киваю, радуясь такому простому объяснению.

– Надо было сразу спать пойти.

– А ты не пошла? – Бетт удивленно хмурит брови.

– Иногда я танцую по ночам, чтобы уложить все в голове перед сном.

Прикладываю ко лбу руку – с чего это из меня сегодня сыплются откровения? Но я доверяю Бетт. Алек за нее поручился, хотя поначалу я сомневалась. К тому же Уилл – его лучший друг.

– Ноги не держат. – Прижимаюсь спиной к стеклянной стене, за которой улица. Солнечное тепло прогоняет холод, поселившийся внутри. На дворе весна, но я все равно мерзну.

– Что же мне делать? – размышляю вслух.

Бетт и Уилл переглядываются. Они знают, как угодить Морки. Они же здесь давно.

– Соберись, – говорит Бетт, смахивая со свитера невидимую ниточку. – Морки не терпит драм и отговорок. – Она наклоняется и делает растяжку, разогревается, словно пришла сюда не просто посидеть в сторонке. – И постарайся больше столько не пить.

– Бетт! – одергивает ее Уилл.

Слышать это неприятно, но виду я не подаю. Шепчу:

– До вчерашнего я ни разу не пила.

Если Бетт и удивлена, то не показывает этого.

Мне сложно в этом признаться. До того как переехать в Нью-Йорк, к семье моего кузена Алека, и поступить в балетную школу, я только и делала, что танцевала, училась или ждала звонка от Анри, сидя на диване с моей британской приемной матерью. Нью-Йорк совсем не похож на Лондон.

– Не думала, что мне так сильно ударит в голову.

Мне хочется пожурить Бетт за то, что она мне столько подливала, но я этого не делаю. Она ведь мой единственный настоящий друг здесь, в Нью-Йорке. Нельзя же вот так просто все разрушить.

– У всех бывают «не их» дни. – Уилл успокаивающе гладит меня по ноге. Будто это поможет.

На глаза наворачиваются слезы. Я слизываю с губ клубничный блеск и слышу голос матери, которая меня за это ругает. Она всегда говорила, что леди так не делают.

Оглядываюсь, оборачиваясь, и вижу, как Сара Такахаши выполняет подъем, который не смогла сделать я. Морки ей подмигивает.

– Не волнуйся, Кэсси, – радостно возвещает Бетт. – Уилл тебе поможет. Мне вот всегда помогает.

Слово «всегда» она произносит с нажимом. Взгляд Уилла блуждает по студии, словно он следит за мухой.

Бетт дарит мне ослепительную улыбку – такую широкую, что я могу пересчитать все ее зубы. Идеальную, как и вся она.

Меня снова вызывают в центр зала. На этот раз вместе с Уиллом. Чувствую, как Бетт смотрит на него, пока Морки показывает нам следующие несколько па. С болезненной сосредоточенностью, каждый сам по себе, мы запоминаем движения. У нас уходит почти час на то, чтобы вызубрить их, и только потом Морки позволяет нам попробовать самим. Наконец я стою в центре, готовая показать все, на что способна.

Жду, когда зазвучит музыка. Разум мой спокоен, исчезло все: тревога, критика, лица за стеклом. Я вижу только Уилла и представляю на его месте Анри. Делаю первый шаг, становясь музыкой. Каждое движение руки – верное. Я прыгаю, и кружусь, и взлетаю, и скольжу. Я порхаю.

– Следи за музыкой! – кричит Морки.

Руки Уилла на моей талии. Подъем. Он поддерживает меня правым плечом так, словно я ничего не вешу.

– Она же не коробка, Уильям, – говорит Морки. – Она драгоценность. Так с ней и обращайся. Как с самым дорогим, что у тебя есть.

Его пальцы впиваются чуть ли не прямо в кости – Уилл пытается меня удержать.

– Прекрасно, прекрасно! – Морки перекрикивает музыку. – Кассандра, улыбайся!

Улыбаюсь изо всех сил. Смотрю в зеркало, слышу только наставления Морки. Делаем «рыбку»^[3] – медленно, грациозно, сосредоточенно. Но что-то идет не по плану. Уилл делает неверное движение, и меня качает назад. Пытаюсь восстановить равновесие, но поздно. Уилл как будто обессилел. Такого раньше не случалось. Поддержки нет, и я падаю на правую ногу.

Я словно срываюсь со скалы. И лечу вниз, к полу, целую вечность.