Цитаты из книг автора «Дональд Рейфилд»

пальцы ноги, но и левая рука – она до того атрофировалась, что к пятидесяти годам он уже не мог удержать в ней чашку чая. Из сохранившихся материалов ежегодных медицинских обследований мы видим пожилого мужчину, страдающего от постоянной боли. В 1920-х гг. Сталин страдал ишиасом в обеих ногах и хронической миалгией, артритом и атрофией мускулов. После удаления аппендикса в 1926 г. его, вследствие раздражения кишечника, одолевали поносы, не позволявшие ему отходить далеко от туалета. Как и другие большевики, после тюрьмы он страдал туберкулезом, и, хотя болезнь отступила, поврежденное правое легкое прилипло к плевре. Голос его был слишком слаб, чтобы выступать без микрофона. К 1930 г. состояние его зубов было плачевным. В Сочи известный зубной врач, Яков Ефимович Шапиро, удалил ему целых восемь корней и поставил коронки на уцелевшие зубы (31). Он постоянно подвергался головокружениям, инфекциям кишечника и дыхательных путей; часто жаловался, особенно накануне своих долгих летних отпусков на юге, на симптомы душевного расстройства – измождение, раздражительность, ослабление внимания и памяти.

Сталин любил причинять боль, и это можно объяснить тем, что он сам никогда не был свободен от боли. Антигерой в повести «Записки из подполья» Достоевского говорит, что тот, кто страдает от зубной боли, хочет, чтобы и другие так же страдали. Эта логика применима к поведению Сталина. Мучения, которым он подвергал других, происходили от его собственных.

все, что написано Лениным, оставалось для Сталина священным.

Сталин смог принять утверждение Анатоля Франса, что Бог умер; считая себя сверхчеловеком, он почувствовал себя способным заменить Бога самим собой. Но его угнетала собственная смертность. Читая диалог Франса о старости, он подчеркивал заметку, что некоторые люди предпочитают ад небытию. Даже в отрочестве Сталина беспокоила старость и смерть.

Революционный псевдоним Коба исходит из мелодраматического романа Александра Казбеги «Отцеубийца». У Казбеги Коба – полудикий горец, рыцарь-абрек: он воссоединяет несчастных влюбленных (девушку, ложно обвиняемую в убийстве своего отца, и ее возлюбленного), а затем, когда местные феодалы в заговоре с русскими завоевателями губят обоих, мстит за них. Коба-мститель

Грузинский язык принадлежит к картвельской языковой семье, родственности которой с какой-либо другой языковой

убивает чайку, ставшую символом погубленной молодости, берет на прицел «Дикую утку» Ибсена; Треплев, ревнующий мать к Тригорину, пародирует Гамлета и Гертруду. Стареющая актриса Аркадина, захватившая в плен своих чар всех мужчин – своего брата Сорина, своего сына Треплева и своего любовника Тригорина, – это насмешка над всеми когда-либо раздражавшими Антона актрисами, а также отраженная в кривом зеркале Яворская с ее ломанием, коленопреклонением перед Антоном и восклицаниями «О, нежно любимый Чарудатта!». Зануда Медведенко – это учитель талежской школы Михайлов. Медальон с зашифрованными строчками «Если тебе когда-нибудь понадобится моя жизнь, то приди и возьми ее», который Нина дарит Тригорину, – это брелок Лидии Авиловой. Озеро как место действия пьесы, бессмысленно подстреленная птица, первая попытка Треплева убить себя – все это заставляет вспомнить о Левитане. В несчастной судьбе Нины, которую обожает Треплев и совращает Тригорин, не только отражается, но и – как мы увидим позже – предвосхищается история Лики, Антона и Потапенко. Однако наиболее жестоко Чехов обошелся с самим собой. Традиционалист Тригорин и новатор Треплев, оба слабохарактерные люди и заурядные писатели, в действительности воплощают две чеховские грани – Чехов как последователь психологического метода Тургенева и Толстого и Чехов как пишущий прозой поэт-лирик. Многое в Тригорине – от Антона: и любовь к рыбной ловле, и неприязнь к пахучим цветам, и умаление собственных достоинств. Строчки из чеховской прозы (блестящее на плотине горлышко разбитой бутылки) и из письма Лике («писать, писать и писать») тоже переданы Тригорину. Тригорин, который соблазняет, а затем оставляет Нину, – это Потапенко, а Треплев – человек, к которому она возвращается, сохранив намерение отдать жизнь сцене, – это уже Антон. И вместе с тем нельзя считать «Чайку» пьесой-исповедью: Тригорин лишь в чем-то Потапенко, а Треплев лишь в чем-то Чехов. Авторская позиция в пьесе принадлежит доктору Дорну, который смотрит на все и вся с насмешливым сочувствием и отваживает добивающихся его женщин.

либо деятельные, но не рассуждающие донкихоты, либо умствующие, но ничего не делающие гамлеты.

Для такого искупления нужно, чтобы правду о прошлом печатали не исключительно в научных исследованиях, но и в школьных учебниках, чтобы каждое новое поколение могло посещать не только архивы, но и музеи и могилы, чтобы в полной мере оценить то, что было.

Довоенная иностранная политика недоверия к капиталистам была восстановлена, и Сталин резко запретил странам Восточной Европы воспользоваться американским планом Маршалла, при помощи которого, по словам Вышинского, американский капитал порабощал Европу.