Глава 3. Гороховый Гномик и клоун Стручок

Клоун Стручок был самой настоящей игрушкой. Его тряпичную часть надевали на руку, а тяжёлой деревянной головенцией болтали направо-налево с помощью указательного пальца. Грубо вырезанное лицо клоуна было покрыто лаком и ярко-красной краской, которая обозначала рот и щёки.

Однажды он был позабыт детишками на огороде, когда те приходили лакомиться клубникой. И с тех пор там жил. В прошлой жизни он был Петрушкой, но дядя Боб прозвал его Стручком, потому что тяжёлая деревянная головенция клоуна была вытянутой и формой напоминала месяц на небе. Дяде Бобу, впрочем, она напоминала не месяц, а самый обыкновенный стручок, оттого он и выдумал такое прозвище.

Клоуну понравилось его новое имя. Он сказал, что Петрушек много, петрушка вообще есть в каждом огороде. Правда, Гороховый Гномик возразил, что в ином огороде стручков ещё больше. Вот, например, у них. Но клоуна это не смутило, он сказал, что существует только один клоун с таким именем – и это он сам. Тут возразить было нечего, и наши герои подружились.

Клоун Стручок был рождён для кукольного театра, но ни разу в жизни в нём не бывал. Однако он важничал, что всё про театр знает, и вообще, скоро за ним приедут и заберут его в город, так как он – известный и горячо любимый театральный актёр.

Но, жизнь катилась своей чередой, и клоуну Стручку нравилось пока жить на природе, потому что никто не мешал ему репетировать. Не хватал его. Не надевал на руку. Не болтал его тяжёлой деревянной головенцией направо-налево. Одним словом, никто не досаждал ему суетой.

А досаждали ему автоматический полив и редкие дожди, что в то лето не особо баловали подмосковных дачников. Клоун Стручок боялся, что покоробится его деревянная головенция и облупится лак на ней.

Поначалу он приметил огромный лопух под забором, но в одну из суббот его выкорчевали дачники, очищая участок от сорняков. Потом он стал прятаться под раскидистыми листьями капусты, но та принялась скручиваться в кочан. После этого клоун Стручок повадился таскать силиконовую смазку из тюбика, который лежал в теплице. Этой смазкой хозяева смазывали подшипник садовой тачки, газонокосилку и замок на сарае. Клоун называл смазку гримом и старательно наносил её поверх лака, защищая деревянную головенцию от влаги.

Обычно он сидел где-нибудь в тенёчке под кустом и сам себе строил смешные рожицы. Но это только так выглядело со стороны. Сам же клоун Стручок считал, что он репетирует. И относился к этому процессу очень серьёзно.

Так было и на этот раз. Гороховый Гномик встретил клоуна Стручка на пути к любимому пригорку на берегу ручья, где он собирался освободить свои кармашки от косточек. Клоун Стручок сидел под кустом жимолости, которая уже давно отошла, так как каждый год созревала раньше других ягод.

– Что ты делаешь, клоун Стручок? – спросил Гороховый Гномик.

– Я репетирую.

– А что ты репетируешь?

– Я репетирую смешные рожицы, – ответил клоун самым серьёзным тоном, который от него трудно было ожидать.

– У тебя же и так смешная рожица, – сказал Гороховый Гномик.

– Это для тебя она смешная. А для меня она самая обычная. Это моя обыкновенная рожица.

– Ну, так и смеши своей обыкновенной смешной рожицей!

– Ага? И давно ты последний раз смеялся над моей обыкновенной смешной рожицей? Может сегодня утром? Или всё-таки месяц назад?

– Давно не смеялся, – признался Гороховый Гномик, потупив глаза.

– То-то! Что же я за клоун такой, что даже друзей не могу рассмешить?

– Ну, друзья-то ладно… С друзьями можно и просто дружить.

– Как это ладно? Ведь если я не могу рассмешить друзей, значит незнакомого человека, обыкновенного зрителя, и подавно не смогу!

– А может наоборот? Друга рассмешить сложнее, чем незнакомого человека, – предположил Гороховый Гномик.

– Это почему же? – недоверчиво спросил клоун Стручок.

– Друга интересует, как ты поживаешь. Он серьёзно к тебе относится. Ему не до смеха. А незнакомый человек для того и пошёл в балаган, что ему охота повеселиться. Он уже готов смеяться. Ему многого не надо.

– Пусть так, – согласился клоун Стручок, – но я не могу на это рассчитывать. Я должен быть по-настоящему смешным, понимаешь? По-настоящему! А для этого я должен каждый день репетировать.

– Если честно, – не унимался Гороховый Гномик, – твоя обыкновенная рожица гораздо смешнее твоих смешных рожиц, которые ты репетируешь.

– По правде говоря, вот этого я и боюсь, – посетовал клоун Стручок, перестав спорить.

– Те рожицы, которые ты специально корчишь, вовсе не смешные, а глупые.

– Ты взаправду так считаешь?

– Взаправду, – кивнул Гороховый Гномик.

– Э-эх! – огорчился клоун Стручок. – Так что же мне делать? Я не могу не корчить новые рожицы.

– Это почему же? – не поверил Гороховый Гномик.

– Клоун должен корчить рожицы. Но если он будет корчить всегда одни и те же рожицы, он быстро надоест зрителям и растеряет своих поклонников.

– И для этого ты выкорчиваешь новые рожицы?

– Именно для этого, – подтвердил клоун Стручок.

– А как ты запоминаешь свои новые рожицы?

– С трудом запоминаю, – признался клоун, – мне приходится сотни раз корчить одну и ту же рожицу, чтобы запомнить её.

– Нелегко тебе, – примирительно согласился Гороховый Гномик.

– А иногда бывает так, что я целый день корчу какую-нибудь новую смешную рожицу, а на утро совсем не помню, как я её корчил.

– И тебе приходится опять начинать заново? – сочувственно поинтересовался Гороховый Гномик.

– Ага.

Клоун Стручок отвёл глаза и задумался.

– А иногда совсем не хочется ничего выдумывать, – признался он. – Вот, думаю, возьму сейчас и скорчу страшную рожу. На зло!

– И что? Корчишь?

Клоун Стручок глубоко вздохнул.

– Не умею я корчить страшные рожи.

– Совсем-совсем?

– Совсем-совсем… – тут клоун Стручок глубоко вздохнул ещё раз. – Я не создан для трагедии или драмы. Я могу только в комедии играть.

– А играть – это как? – задумчиво поинтересовался Гороховый Гномик.

– Что значит – как? – не понял клоун Стручок.

– Ну, когда ты играешь, что ты делаешь?

– Как что? Я корчу смежные рожицы.

– Погоди! – рассудил Гороховый Гномик. – Это когда ты репетируешь, ты корчишь смешные рожицы…

– Ну да! А репетиция – это и есть игра. Просто репетировать можно целый день, а играешь на сцене только один раз за вечер.

– А я-то думал… – разочарованно сказал Гороховый Гномик.

Клоун Стручок обиделся.

– Если не репетировать, то на сцене делать нечего, – насупившись, объяснил он, – так как убедительно сыграть не получится.

– Это мне понятно, – согласился Гороховый Гномик, – но я думал, что ты не только корчишь смешные рожицы, когда играешь…

– Да? И что же я ещё делаю? – ехидно спросил клоун Стручок. – Отбиваю щелбаны? Ставлю подножки? Бью пощёчины? Над этим уже никто не смеётся. Кукольный театр Карабаса-Барабаса давно никому не интересен.

– Да нет… – горячо отмахнулся Гороховый Гномик от страшного и незнакомого слова «карабасабарабаса». – Я думал, что ты не только корчишь смешные рожицы, когда играешь, но и танцуешь, или поёшь смешные куплеты.

– Это называется водевиль, – примирительно сказал клоун Стручок. – Я бы рад сыграть водевиль, но тогда мне необходимо, чтобы кто-то сочинил для меня смешные куплеты, так как сам я сочинять не умею.

– А ты пробовал?

– Сто раз пробовал, – подтвердил клоун, – ничего хорошего не получается.

– А почему ты так решил?

– Вот и Роберт Робертович тоже говорит, что мои куплеты – чепуха.

– А спой мне что-нибудь из того, что ты сам сочинил, – попросил Гороховый Гномик.

– А ты не будешь смеяться? – взволновался клоун Стручок.

– Не буду, не буду, – повертел головой Гороховый Гномик и чуть не уронил с неё зелёный колпак.

– Ну, хорошо.

Гороховый Гномик обрадовался и приготовился слушать.

– Только ты не смейся, – напомнил клоун Стручок.

Он откашлялся, а потом тихо и стеснительно запел куплет собственного сочинения:

Однажды глупый пи́нгвин

Арбузом подави́нгвин.

И косточкой арбузной

Он был переконтузный.

Гороховый Гномик слушал клоуна Стручка с медленно расплывающейся улыбкой. Наконец он засмеялся так громко, и так заливисто, что впору было схватиться за живот, броситься на травку-муравку и заколотить по ней голыми пяточками.

Клоун Стручок насупился.

– Ты обещал, что не будешь смеяться, – пробурчал он, обидевшись на Горохового Гномика.

– Погоди, – продолжал смеяться Гороховый Гномик. – Погоди, брат Стручок, – примирительно увещевал он его, – ведь это был смешной куплет?

– Ну да… Смешной…

– Ну?

– Что ну?

– Вот я и рассмеялся!

– А почему ты рассмеялся?

– Потому что мне стало смешно.

– Так ведь он глупый получился.

– Какая разница, если он смешной? Спой ещё чего-нибудь!

– Ты опять станешь смеяться, – недоверчиво пробурчал клоун Стручок.

– Стану! – с радостью согласился Гороховый Гномик. – Если мне смешно будет.

– Ну ладно… – оттаял клоун.

Он подбоченился, скорчил смешную рожицу и громко спел ещё один куплет:

Однажды в студёную зимнюю пору

Спустили с цепочки голодную свору.

Пришлось мне в студёную зимнюю пору

На высоковольтную слазить опору.

Ни один мускул на лице Горохового Гномика не дрогнул. Он ничего не понял. Во-первых, он никогда не видел зиму, и едва ли знал, что такое «студёная пора». Во-вторых, «высоковольтная опора» – такое дерево в их саду точно не росло.

– Разве это не смешно? – заискивающе спросил клоун Стручок.

Гороховый Гномик отрицательно замотал головой. Он уже потерял интерес к куплетам. Он рассеянно смотрел сквозь расстроившегося клоуна и думал о том, что же ещё можно было придумать? И тут его осенило:

– А ты попробуй скорчить рожицу не смешную, но и не страшную!

– Как это? – недоверчиво посмотрел исподлобья клоун Стручок.

– Например, наивную. Или злорадную. Или рожицу влюблённого клоуна!

Клоун Стручок оживился.

– Ничего себе ты придумал, Гороховый Гномик! Ведь если я такое освою, я смогу играть в разных амплуа! Ведь это будет настоящая пантомима!

Гороховый Гномик не знал, что это за слова такие необычные: «амплуа», «пантомима», но спросить постеснялся.

– Только это не просто… – продолжал размышлять вслух клоун Стручок. – Особенно рожица влюблённого клоуна… Это необходимо прочувствовать, – вздохнул он. – Это ж мне сначала самому надо влюбиться!

– А хочешь, можешь скорчить такие рожицы, чтобы на нас похоже было, – Горохового Гномика понесло фантазировать, – на меня, на Фасольку, на дядю Боба.

– Это пародией называется! – обрадовался клоун Стручок. – Это я могу!