– Я всегда хилый был… Болел много… Я качался… – Выдавил из себя задыхающийся от слез подросток. – Вакцины мне кололи, стимуляторы, гоняли каждый день. Всё равно, слабый… Сказали: не воин, пойдешь в скрипторы… Я старался… Честно. Читал много… Учил… Запоминал… Меня поставили в медицинский отсек помощником… Оказалось, что мне от крови плохо… Заблевал операционную, сознание потерял… Выгнали… Отправили на радиовышку… Я старался… Я не знал, что провода должны быть красные… На схеме они синие были… В лабораторию меня перевели… Это не из-за меня пожар начался… Я включал вытяжку… И препараты выложил аккуратно… Колония ботов погибла… Хотели меня с базы выгнать… Но меня дядька отстоял. Рыцарь Данс – старший искатель… Сказал, буду оруженосцем… Еду готовить, котелок чистить, оружие полировать, броню красить… Сказал: последний шанс, иначе сам выгонит… Потом ему задание дали на север идти, в Хаб… Дело «Железного легиона»… Святой поход… Он сказал: со мной пойдешь, учиться будешь… Что жизнь в пустошах из меня человека сделает… А не… – Мальчишка громко хлюпнул носом, выдув огромную соплю. Утерся рукавом. – Это не из-за меня ядерная батарея села… Я клеммы каждый день полировал… Она просто очень старая была… Я не знал, что водой нельзя, только растворителем можно… Ну, броня у дядьки и встала… Он по карте посмотрел, сказал, что рядом супермаркет довоенный есть… Если местные не знают, там батарей до… много, в общем… Мы и пошли… А там эти… Они его не сразу убили… Отобрали пулемет, руки ему между досок ломали… ноги… Потом ножами резали… На куски рвали… Он еще живой был, когда его есть начали… А меня не убили… Даже не обыскали… Заставили смотреть… Только ногу сломали, чтоб далеко не убежал… Смеялись, сказали – новая невеста у них будет… И мясо свежее… А потом ты пришла… Я знаю, вы мутанты-рейдеры тоже каннибалы… И легион ненавидите… Думал, ты меня… – Последние слова подростка утонули в рыданиях…

– Вот долбоклюй. – Брезгливо покосившись в сторону сотрясаемого плачем подростка, наемница задумчиво покопалась в прическе, вытащила из фиолетовых волос несколько сухих сосновых иголок, сплюнула и спрятала, казалось, ставший после чистки еще более грязным импровизированный котелок в карман небольшого рюкзака, подобранного в том же супермаркете. – Это легионеры всех ненавидят. Мутантов за то, что не такие, рейдеров – за то, что не хотят жить по их законам, нас за то, что вооружены и кланяться не привыкли, кустарей[14] за то, что технологиями владеют. А ты… Сдался ты мне… Из-под серокожих тебя вывела? Вывела. Считай, свой «святой» долг выполнила. От легиона вашего, гребаного, мне ничего не надо. Так что, можешь валить на все четыре стороны. Отпускаю.

– Ты, что, здесь меня оставить хочешь? – Слезы высохли враз, как по волшебству.

– Наверное. Не всю жизнь мне на горбу тебя таскать. – Ллойс пожала плечами и раздраженно почесала покрытую царапинами шею. – Черт, пока бежали вся иголками искололась. Нам по одиночке сподручней будет. Тут лес – жратвы и воды полно. На запад не ходи только, там пятно «горячее», даже светится ночью. Поселок на северо-востоке. Сделаешь себе костыль, как-нибудь до людей доковыляешь или доползешь. Только не шуми сильно и ночуй на деревьях. Я тут медведя пару дней назад встретила и волколаков парочку. Ну, знаешь, собаки-мутанты такие. Здоровые и слепые. Где одно там и другое, сам знаешь…

– Я… – Подросток икнул и умоляюще взглянул на девушку. – Не надо… Пожалуйста…

– О как пробрало, – хмыкнула внимательно изучающая лицо скриптора Элеум. – Пожалуйста – слово-то какое… Значит, пока к людям не вышли, мы – лучшие друзья. Оруженосец Райк и наемница Ллойс по кличке Нежить. Звучит круто. Оттирай сопли и давай ко мне на закорки. И прошу, как друга, придерживай пулемет так, чтоб он меня по башке каждый шаг не долбил. У меня и без того головной боли полно. – Встав, наемница потянулась так, что защелкали суставы. – Нам еще полдня топать. Хочу успеть в поселок раньше, чем те ребятки с ружьями. Их снайпер мне не понравился. Мутный тип. Ну не бывает у стрелка клички «Слепой»…

– А ты – точно не рейдер?

– Точно, точно, – тяжело вздохнула, присаживаясь на корточки, Ллойс. – И есть тебя не буду. Ну не ем я сопливых – брезгую. А еще ты воняешь…

– Я не воняю…

– Да от тебя штын, будто в выгребной яме ночевал… Лезь, давай.

– Это от медшотов… – Смутился подросток. – А прическа?

– А что прическа? – В очередной раз проведя пальцами по жесткой щетке ярко-фиолетовых волос, криво усмехнулась наемница. – Год назад в карты проигралась. Денег не было, потому играли на желание. Думала, что все поимеют меня и в канаву выкинут. Но Шорох, долбоклюй чешуекрылый, выдумал этот хренов ирокез. Долго глумился еще, цвет позыковырестей придумывал. Ну, походила я с ним пару месяцев. Попугала народ. А потом, как-то самой понравилось. Действительно, круто смотрится.

– А… да… наверное… – скриптор отвел глаза в сторону.

– Да не вру я. У стрелков тоже есть кодекс, мальчик[15]. И он намного честнее вашего. Если меня наймут воевать против своих, я могу отказаться, вернуть аванс и послать всех в задницу. И никто не будет меня осуждать, и стрелять в спину. И еще в этом кодексе сказано, что врать можно только врагу. А мы ведь не враги, правда? – Наемница с усилием разогнулась, покачнулась от веса устроившегося у нее на спине скриптора – Мелкий, засранец, а тяжелый, как наковальня. И чем вас в легионе только кормят?

– Я не засранец. И не мальчик, – угрюмо пробурчал подросток.

– Да? – Удивилась наемница. – А мне казалось, что оруженосец в легионе – это только до семи лет. С семи до четырнадцати – послушники. А потом уже всякие младшие скрипторы, помощники, подавальщики, и тому подобное… Это, вроде, старший послушник называется.. Рыцарь – только после двадцати… Паладин, Старейшина, Ментор, Комиссар и все остальное – только за заслуги и после третьего десятка… Крупноват ты для семилетки, не находишь? – Она не увидела, как покраснел подросток. Только почувствовала, как наливается жаром прижатая к шее щека скриптора. – Пулемет не вырони, «не мальчик». И в ухо мне не сопи. И хватит меня лапать. А то скину… – Первый шаг дался тяжело. Второй чуть легче. Лицо Ллойс расколола злая, больше похожая на оскал бешенного зверя улыбка. Чуть больше тридцати километров по пересеченной местности. Бегом, с грузом на плечах. В мальчишке килограмм семьдесят, а еще пулемет и батарея… Пустяки. Не впервой. Главное, чтобы этот придурок не отвалился и не потерял от боли сознания. Тащить на плечах коматозника – то еще удовольствие. Тогда они вряд ли успеют в поселок до темноты…

****

– Слушай, как тебя там, Дохлая, да? Ну, не бузи. Хватит мне дом громить. – Обеспокоенно поглядывая на смотрящий ему куда-то в область живота ствол обреза, старик примирительно поднял руки. – Я, ведь, от оплаты не отказываюсь. Половину цинка девятки и двести грамм серебром. Половину ты уже взяла, значит…

– Это был кидок, Ленивец. А за кидалово платят по-другому, – весело улыбнувшись, Ллойс опрокинула набок очередной шкаф с аккуратно расставленной в нем фарфоровой посудой, дождалась, когда затихнут треск и звон. Удовлетворенно кивнула и смачно плюнула, целясь на стоптанные ботинки замершего у опрокинутого стола старосты. Не попала. – Мой любимый ножик обошелся мне в сто пятьдесят серебром, «Хронос» – почти в триста, придется возместить, дедуля, а это, еще не считая моих нервов. И ручки-то свои механические опусти, опусти. Надеюсь, ты понимаешь, что прежде, чем своими грабками до меня дотянешься, я тебе помидоры-то отстрелю. По бабам бегать уже не получится. Это надо же придумать такое. Мол, у тебя колония наноботов есть, что от всех болячек защищает. И боты, будто только половым путем передаются. И какая курица на такое клюнет?

– Есть колония. «Неприкасаемый» называется. – Вздохнул старик, медленно опуская руки. – Из семейства клещей, так что действительно передается. Только не надолго. Сломались боты. Размножаться не хотят. У меня отец в «Нанотехе» работал. Я еще совсем мальцом был, когда он мне первичную культуру ввел. Остальные не успел. Под «горячий» дождь попал. За месяц упырем стал. А протезы и остальное я уже потом, в армии сообразил.

– Это сколько же тебе лет, Ленивец? – Удивленно вскинула бровь наемница.

– Сто двадцать восьмой пошел, – угрюмо буркнул старик.

– И не надоело юбки мять? В твоем-то возрасте, дедуля. – Насмешливо хохотнув, Ллойс пинком отшвырнула в угол комнаты письменный стол. – Не развалишься?

– Не твое дело, пигалица. Еще учить меня будет. – Раздраженно фыркнул старик. – Ну, так возьмешь, что даю, или дальше этот цирк продолжим? Ты, ведь, не права, Нежить, и сама это прекрасно знаешь. Не обязан я тебе всю информацию по заказу давать. Да и не выполнила ты его вовсе. Батарей у тебя с собой нет.

– Как нет? – Ненатурально огорчилась наемница. – Неужели выпала? – Не опуская оружия, девушка скинула с плеч потрепанный рюкзак и бросила его под ноги старосты. – Смотри-ка, нашлась! Хрен ты старый!

Неожиданно привлеченная донесшимся снаружи гомоном, Элеум, позабыв про старосту, подошла к окну и с интересом проводила взглядом целый выводок одетых в лохмотья детей от пяти до семи лет.

– Тепличных рабочих детки, – пояснил Ленивец. – На учебу идут. Грамоте учиться.

– Всех учите? – Удивилась наемница.

– Конечно. – Кивнул староста. – Всех одинаково. А там уже, как у кого мозги заточены. Кто врачом станет, кто теплицы ставить да технику чинить научится, ну, а кто-то читать-писать научится, и все… Но учить надо всех. А то в скот превратимся.

– В мешке одна, как договаривались. Немного «светится», потому я её автомобильным колпаком прикрыла [16], – буркнула неожиданно растерявшая почти весь боевой настрой девушка. – Остальные твои архаровцы и Слепой Пью принесут. Завтра, может быть. Отстали они немного. Заплутали или еще чего, а может, им моя растяжка не понравилась. Не бойся, там светошумовая. Тоже, кстати, оплатишь мне. Пару часов повоют и оклемаются. Наверняка, требуху Серокожих еще принесут и историю, как они героически с ними воевали. А я тебя кинула и сбежала. Уж сделай девушке приятное, дай послушать, как они ее тебе, это фуфло, толкать будут. Что все не взяла – не обессудь. Не люблю я тяжести таскать.

– И откуда ты такая взялась, а? – Вздохнув, Ленивец, заложив руки за спину, начал задумчиво перекатываться с носка на пятку. – Тяжести таскать… Принесла уже… тяжесть… на мою голову. В общинном доме сидит. Третью курицу трескает. Вот проглот. Что я его дружкам, когда они сюда прибегут, говорить-то буду?

– А ты сам подумай, Ленивец, – наемница, опустив обрез, подняла лежащий среди раскиданных бумаг и книг стул и уселась на него верхом. – Допустим, порвешь ты меня сейчас. Ведь, можешь, дедуля, можешь, не прибедняйся. В тебе боевых имплантатов, наверняка, побольше, чем в самом крутом боевике Операторов. Пару пуль, конечно, словишь, но меня задавишь. А пацана прикажешь бритвой по горлу и в овраг. Но есть одна закавыка: его половина деревни видела. Всё равно, кто-нибудь проболтается. Железячники такого не прощают. С тобой даже разговаривать не будут, просто возьмут поселок в кольцо и раскатают из минометов. Или тактикой долбанут, как в Красном. Любят они это дело. Чтоб в щепки да в дребезги, и только яма осталась. – Разглядывающая во время своего монолога лежащую рядом со стулом чудом уцелевшую в устроенном ею погроме расписную фарфоровую тарелку наемница с усмешкой наступила на нее каблуком. Раздался хруст. Староста болезненно поморщился. – А так… Ну, сдашь ты половину батарей, остальные заныкаешь. Парень, ведь, все равно в подвал не лез, так что не знает, сколько их там было. Скажешь, раскаиваюсь, мол, только недавно о супермаркете узнал, да бес попутал. Ветряки, мол, сломаны, а теплицы освещать надо. Еще чего-нибудь наплетешь, слезу пустишь… На лапу дашь, конечно, чтоб на запчасти тебя, болезного, не разобрали. Выкрутишься, одним словом.

– Ветряки, действительно, сломаны. А ночи этим летом холодные. – Вздохнул старик. – Урожай пропадает. И производство прятать уже поздно. Рабе, врач от Бога конечно, но придурок конченый, когда парню ногу вправлял, ему сразу несколько колоний впрыснул. Засветил по полной, шлемазл…

– А это тоже мои проблемы? – Мило улыбнулась наемница.

– Авраама зачем покалечила? У парня через неделю свадьба, – буркнул староста и, осторожно подняв с засыпанного осколками пола колченогий табурет, присел на краешек. – Кабинет мне разгромила…

– Не покалечила, а нос сломала. До свадьбы заживет. Нечего было мне в лицо ружьем своим тыкать. И шлюхой называть. Не люблю.

– Серокожих сколько?

– Всех. Их, ведь, четверо было, так? – Задумчиво почесала переносицу Ллойс.

– Четверых. И нож сломала. В рукопашную, значит… Однако. – Покачав головой, тяжело вздохнул староста. – Ну, и чего хочешь?

Элеум неторопливо убрала обрез в кобуру. Выщелкнула из пачки сигарету. Прикурила. И принялась загибать пальцы.

– Помыться. Пожрать. Отоспаться пару дней. Цинк девятки. Килограмм серебра. Три сотни пятидесятого. Чуток аптеки. Пачку умного бинта. Пятьдесят аддиктола. Пятьдесят медшотов. Вы, ведь, здесь и его гоните, насколько я понимаю. Слишком уж в теплицах набор… специфичный. И чаны с фтороморфом[17] рабочие.

– Глазастая, – хмыкнув, Ленивец задумчиво забарабанил по колену пальцами. – По первым двум пунктам вопросов нет. Можешь хоть месяц здесь жить, столоваться и спать в гостевом доме. Не возьму с тебя ни грамма. В кабак захочешь или еще чего, сама плати. Остальное… ты не обурела, Дохлая? А по пятидесятому… Ну, и где я его тебе возьму?

– У тебя на въезде метрах в трехстах, рядом с дорогой секрет. С «противотанком». Там и возьмешь. – Неопределенно отмахнулась сигаретой наемница. – Знаю, что дефицит. Я тебе взамен пулемет подарю. Мне эта бандура ни к чему. Тяжелая больно, а тебе пригодится. Можешь продать, можешь на вышку поставить или еще куда. Если уж совсем прижмет, можно еще под триста восьмой калибр[¹] попробовать переделать. Его всяко найти проще будет.

– Пулемет отдашь?… – Брови старосты удивленно поползли вверх. – Ты уверена?..

– Не знаю, что ты подумал, Ленивец, но ты неправ. – Криво усмехнувшись, девушка снова с хрустом каблуком придавила тарелку. – Но для ясности поясню еще раз. Никакого прощенья. Он тяжелый. До города мне его тащить не с руки. А ты мне за него заплатишь… Сполна заплатишь..

– Не пойдет. – Покачал головой староста. – Всё, что ты просишь… Ну нет у нас сейчас столько, не сезон, да и из-за батарей производство встало. Опять же легионеры аж три раза приезжали. Хоть, и боевики-дуболомы, а производство приходилось останавливать… Два месяца вместо маржи сплошные расходы. – Староста раздраженно поддел носком ботинка ближайший гроссбух. – Девятки тоже больше не дам. Дам сотню пятидесятого. Полтора десятка «медшотов» и десять «аддиктола». Ну, сама посуди, куда тебе больше? На тачке повезешь? Серебра.. грамм шестьсот наскребу. Остальное… пущу клич, пусть народ скидывается. Сами меня на подлянку подбили, пусть сами и расплачиваются. Так что килограмма полтора наберу, и еще, с меня подарок в качестве компенсации за кидалово, так сказать. Ты погоди, – поднял руку, прерывая начавшую было протестовать наемницу староста. – Не пожалеешь. Я сейчас сейф открою. Только не стреляй, ладно? – Медленно, стараясь не делать резких движений, Ленивец опустился на корточки. Смел в сторону осколки, разгреб бумаги и откинул в сторону неприметный лючок в полу. Смешно отклячив костлявый старческий зад, нырнул в открывшуюся полость, повозился несколько минут и, кряхтя, вытащил оттуда промасленный сверток. Пихнул к ногам наемницы.

Поколебавшись, Ллойс нагнулась, развернула ткань. Хмыкнула. Подняла глаза на старика.

– Все, что мне помимо протезов с войны осталось. – Пояснил Ленивец, чуть улыбнувшись. – «Арматех» – слыхала? Нет? Откуда тебе… Хорошая фирма была. С умом люди, с понятием. Мне сразу твое ружье приглянулось. Надежная машинка и мощная. Я его в обмен заберу, если не возражаешь. И не думай ничего, тот, что тебе даю, много повеселее будет. Укороченный боевой штурмовой карабин с тактическим прикладом и стабилизирующей рукоятью. Сделан для боя в помещениях и городской застройке. С врагом в тяжелой броне и легкими боевыми дронами. Калибр – твой любимый. Магазин съемный, штатный на двадцать патронов. Можешь поставить более емкий, если, конечно, найдешь. В прикладе еще два. Больше, извини, нет. Ложе из полимеров, не смотри, что как пластмасса дешевая выглядит. Оно внутри полое, с компенсатором отдачи, значит. Так что отдача, как у пистолета… почти. Ствол тридцать миллиметров. Точность… достаточная. Ты, ведь, не снайпер? Не морщись, – старик проследил полный сомнения взгляд осматривающей оружие наемницы. – Знаю, что легкий. Три кило всего. Не треснет коробка, хоть, кувалдой бей. Видишь вмятину? Ага, вон ту – чуть заметную. Это я в то место пулю из двадцатки поймал. Там что-то хитрое намешано. Крепче любой стали. Система заряжания, сама видишь, потеряла магазин, можешь «кормить» с затвора, как винтовку. А так – полуавтомат.

– Царский подарок, – хмыкнула Ллойс. – По рукам. Но по аддиктолу не уступлю. Пятьдесят доз. Не меньше.

– О как. – Староста еще раз смерил взглядом наемницу. На секунду Ллойс показалось, что в глазах старика мелькнуло что-то вроде сочувствия. – Ну, тогда забирай барахло и вали в общинный дом. Остальное вечером будет.

– Слушай, старче, а что за кличка такая – Ленивец? – Уже на пороге спросила наемница.

– Это у собак клички, а у людей – имена и фамилии. – Хмуро буркнул собирающий с пола гроссбухи старик. – Моше Ааронович Ленвиц. Только народ у нас глухой и тупой. Даром, что правильной крови. Сразу мне фамилию переиначили. А потом прилипло.

– Ну да. – Согласно тряхнула ирокезом наемница. – Прозвище – дело такое. Пристанет, так просто не отдерешь. Дюжину пятидесятых дашь сверху? Обнову пристрелять? И что за правильная кровь?

– Дам, дам… как такой не дать. Знал бы я, что за зверя нанимаю… – Раздраженно махнул рукой староста, с тоской оглядывая разгромленный кабинет. – И это. С «Харона», если рецидив то, чтобы слезть пятьдесят доз может не хватить, восемь десятков у Рабе возьмешь. Скажешь, что Ленивец сказал желтые не давать, только со звездой. Он поймет… Эх… ты пустила меня по миру..

– Щедро… – Довольно фыркнула девушка.

– Да ты тоже… Умеешь, ведь, человека в грязь лицом ткнуть. – Нервно дернул щекой Ленивец. – Вали уже, пока я жалеть не начал. И ты, это… Извини, что ли…