Хорошо было бы не родиться на свет или умереть еще ребенком, чтобы избежать тех испытаний, которые выпали на мою скорбную долю. Но, видимо, Богу было угодно сохранить мне жизнь, чтобы я поведал обо всем, что видел и знаю.

С тяжелым сердцем начинаю свой рассказ, ибо воспоминания о прошлом, словно острые кинжалы, вонзаются в мою израненную душу. Многие из тех, кого я любил, навсегда канули в пучину этих страшных событий. Воспоминания о них всегда будут жить со мной, но я хочу, чтобы и после моей смерти ни одно имя не было предано забвению.

Человеческая память – вот единственное средство, способное одолеть смерть. Бессмертен тот, чье имя и деяния будут помнить и чтить сквозь века, и только такая жизнь имеет хоть какой-нибудь смысл.

Именно поэтому я не прекращаю свой труд, стараясь воссоздать и изложить все то, чему я сам был невольным свидетелем или узнал впоследствии.

Друзья и враги, греки, турки и латиняне, императоры, короли и султаны, полководцы и простолюдины – все они достойны упоминания, и эта история будет целиком посвящена им. Жизни и судьбы этих людей столкнулись в смертельном противостоянии много лет назад – такую роль им уготовил Господь.

И пусть спустя тысячелетия, до самого конца существования мира, в людях живет память о тех, кто сложил свои головы под стенами древнего Константинополя весной 1453 года.

Запись, сделанная в монастыре св. Ясона и Сосипатра, 1466 год

Глава 1

Франдзис

Лето 1443 года. Селимврия

Я собирал в дорогу все необходимое и отдавал последние распоряжения.

Мой господин – благородный Константин, деспот Мореи¹ и брат нынешнего императора Иоанна VIII – просил меня как можно скорее вернуться в Константинополь. Неизвестно, какие дела заставили его так скоро вызвать меня из Селимврии, однако я несказанно обрадовался этому.

Константинополь был моим родным домом, где я провел детство и юность, где жила моя семья и были похоронены мои предки. Сейчас этот некогда величественный город пришел в ужасное запустение и представлял весьма печальное зрелище. А вместе со столицей медленно угасала вся империя ромеев².

Я много читал об истории Константинополя и часто рисовал в своем воображении его ослепительный образ, который сгинул в глубине веков. Каким был Новый Рим во времена своего расцвета?

То был город златоглавых храмов и роскошных дворцов, зеленых садов и помпезных сооружений, театров и широких площадей. Лучшие архитекторы в течение столетий трудились над созданием его облика, а со всех уголков земли сюда свозились бесчисленные богатства. О сокровищах Константинополя ходили легенды, и многие путешественники желали удостовериться в их подлинности. «Город из золота и мрамора» не имел себе равных ни в чем и по праву назывался столицей мира!

Вот зрелище, достойное того, чтобы на него оглянулся бог, созерцая свое творение!³

Воистину, это были золотые времена нашей великой и просвещенной цивилизации! Константинополь рос, богател и процветал, в то время как власть могущественных василевсов простиралась почти над всем Средиземным морем, охватывая три континента…

Что осталось нам от той великой державы? Всего лишь счастливые воспоминания.

Год за годом, словно пораженное каким-то страшным недугом, государство ромеев неуклонно слабело под давлением внешних и внутренних обстоятельств. Все, что оставалось сейчас от тысячелетней империи, – лишь несколько городов да ряд островов в Эгейском море.

Но по-прежнему Константинополь все еще был столицей и там властвовал православный император, а значит, сердце нашего народа продолжало биться.

Стук в дверь прервал размышления – на пороге тяжело дыша стоял мой секретарь Алексей. Юноша уже давно завоевал любовь всех местных прелестниц. Русые спадающие до плеч волосы, большие карие глаза и невероятная эрудиция не могли остаться незамеченными в этом небольшом провинциальном городке. Если бы не природная скромность и чувство меры, Алексей уже давно пропал в объятиях какой-нибудь состоятельной матроны.

В руках юноша держал запечатанный свиток. Судя по взмыленному виду Алексея, дело было особой важности.

– Проходи, Алексей, – пригласил его я. – Что это у тебя?

– Письмо, – немного отдышавшись, ответил он. – Гонец просил передать как можно скорее.

– От кого оно? – поинтересовался я.

– От нашего апокрисиария⁴ в Риме, – ответил Алексей, делая шаг к столу.

«Что за новости могли прийти из Рима?» – подумал я, принимая послание. Но, внимательно прочитав написанное, понял, что новостей действительно много.

– Спасибо, Алексей, – сказал я, откладывая письмо в сторону. – Что там с моим отъездом? Уже все готово?

– Да, – ответил он, немного замявшись. – Но только… Я хотел бы отправиться вместе с вами.

Алексею не было еще и двадцати лет, он происходил из знатного, хотя и обедневшего рода. Вот уже пять лет, как я взял его на службу. Он отличался исключительной сообразительностью и находчивостью, а кроме того обладал склонностью к иностранным языкам, что позволяло брать его с собой в различные дипломатические миссии.

– Ты нужен мне здесь, – решительно сказал я. – До тех пор, пока император не принял иного решения, я его наместник в этом городе, и мне нужен человек, который будет извещать меня обо всем, что здесь происходит.

Алексей понимал, что спорить бесполезно, и потому лишь молча кивнул в ответ.

– Обещаю, вскоре ты тоже сможешь навестить своих родных в столице, – улыбнулся я, стараясь его приободрить. – Но дела государства прежде всего, и ты должен это понимать.

– Можете на меня положиться, – без особой радости пообещал Алексей. – Что мне следует передать гонцу? Пусть ждет ответа?

Я еще раз взглянул на свиток и, немного подумав, сказал:

– Нет, ответа не будет. Я лично передам императору это письмо, и пусть василевс⁵ решает, какие действия следует предпринять. А теперь можешь идти и сообщи посланнику, чтобы переночевал у нас, а завтра утром пускай отправляется в обратный путь.

Алексей отрывисто кивнул и вышел из комнаты.

Когда дверь захлопнулась, я протер усталые глаза и медленно поднялся из-за стола, чувствуя, как кровь наполняет онемевшие мышцы. На улице уже вечерело, и лучи заходящего солнца струились в комнату через настежь открытое окно кабинета, окрашивая стены в ярко-розовый цвет. Стояла невыносимая духота, и потому я решил немного прогуляться по саду, который манил свежестью и обещал спасение от вездесущего зноя.

Во время прогулки еще раз перечитал письмо из Рима. Новости были великолепными! Эти несколько строк вновь вселили в мое сердце надежду, что все принесенные нашим народом жертвы оказались не напрасны.

Прошло почти три года с тех пор, как папа Евгений IV объявил крестовый поход против турок. Османская империя вновь набирала силу, и следовало во что бы то ни стало положить конец ее притязаниям на земли Восточной Европы.

Этот поход в первую очередь был нужен Константинополю, который в течение многих столетий сдерживал волны арабских и турецких завоевателей. Теперь его сил едва хватало для обороны собственных предместий, и помощь с запада была нужна как никогда.

Ради спасения своей родины император Иоанн лично отправился во Флоренцию, где признал верховенство римского папы в делах церкви и пошел на другие уступки, которых потребовали от него латинские епископы. Такова была цена военной помощи, и, хотя соглашение было подписано четыре года назад, до сегодняшнего дня я сомневался, что Святой престол предпримет хоть какие-то решительные действия против турок.

Однако сейчас в своих руках я держал доказательства обратного!

В письме сообщалось, что молодой венгерский король Владислав III подготовил армию во главе с прославленным полководцем Яношем Хуньяди, который уже не раз отличался в боях с османами. Сербский правитель Георгий Бранкович также обещал оказать походу всю возможную помощь. К союзу против турок примкнул и караманский эмир Ибрагим-бей, который своими кровавыми набегами опустошал восточные провинции Османской империи и вынуждал султана держать здесь значительные силы.

Более благоприятного момента для наступления представить было трудно, и папа Евгений IV в этом письме заверял императора Иоанна, что войско крестоносцев выступит в поход еще до конца лета.

Новости были прекрасными, но я всегда с недоверием относился к латинянам и хорошо понимал, что вовсе не из благородных побуждений папский престол решил помочь нам в борьбе с турками.

Православная вера – это все, что наш народ сумел сохранить во времена бесконечных смут и потрясений. Именно она до сих пор сплачивала нас и помогала оправиться от горьких поражений.

Но теперь мы должны были отказаться и от нее.

Церковная уния, которую подписал наш император Иоанн VIII от имени своих подданных на Флорентийском соборе, ставила православную церковь в зависимость от Рима. Эта мера была вынужденной – западные монархии не спешили помогать тем, кто не разделял их веру.

«Потерять душу, чтобы спасти тело», – так трактовали унию многие видные философы и священники. Однако сомнения не покидали меня: сможем ли мы спасти тело, даже продав свою душу?

Я хорошо помню день возвращения императора в Константинополь после подписания унии. Мертвая тишина повисла тогда над городом. Люди безмолвно взирали на своего повелителя, и в их глазах читались самые горькие чувства: разочарование, гнев, тревога и страх. Никто не приветствовал императора, и единственным звуком, сопровождавшим Иоанна по дороге в свой дворец, был одинокий стук подков его лошади.

Из скромности я не посмел сообщить императору свою точку зрения. Но на мой взгляд, судьба восточных христиан не волнует никого на Западе. В них по-прежнему видят лишь схизматиков и еретиков, которые никак не хотят принять латинскую веру. Это противостояние длится столетиями, а старые обиды забыть непросто, особенно если из-за них пролилось так много крови…

Так рассуждал и покойный Мануил, отец нынешнего императора. Однажды он призвал юного Иоанна к себе и сказал ему:

– Помни, сын мой, османы больше всего на свете опасаются нашего союза с латинянами, поскольку думают, что такой союз может принести им много бед и несчастий от стран Запада.

Если же латиняне вновь будут настаивать на объединении церквей, как это было раньше, будь в этом деле их верным союзником, особенно когда тебе необходимо запугать турок. Но не предпринимай ничего, чтобы воплотить унию в жизнь, поскольку твои подданные никогда не согласятся на это, ибо латиняне причинили им слишком много зла. Произойдет великая смута, и она толкнет православных в руки нечестивых мусульман.

Такие слова внушал мудрый император своему сыну, и я один был тому свидетелем. Однако Иоанн все исполнил иначе, опасаясь больше турок, нежели смятения среди своих подданных.

Прежде чем отправиться на Флорентийский собор, Иоанн известил султана о своих намерениях, заверил в своей дружбе и верности ему. Однако умный и проницательный Мурад быстро распознал ложь и спросил посланников императора:

– С какой же целью ваш государь едет в Европу?

– Это вызвано финансовыми затруднениями, – отвечал апокрисиарий Андроник Иагр, как ему было велено. – Император едет просить займа у европейцев.

– Мне не кажется правильным, что ваш государь утруждает себя такой дальней поездкой, – возразил Мурад. – И чего он добьется в Европе? Лучше ему было бы обратиться ко мне, и, если император испытывает нужду в деньгах или в чем-либо еще, я готов возместить за него долги и дать много больше сверх того!

Так говорил султан, прекрасно понимая, какую игру затеял против него Иоанн. Османский владыка более всего ненавидел двуличие и, желая проучить императора, повелел осадить Константинополь. Впрочем, вскоре он смягчился и отозвал свою армию назад, поддавшись уговорам первого визиря Халиля-паши, давнего союзника греков.

Но недолго радовались ромеи – на смену мусульманским ордам пришли латинские епископы. Они желали самолично убедиться в том, что греки склонились перед Римом. Самодовольные агенты понтифика и не подозревали, что среди населения Константинополя растет недовольство. Никто не собирался мириться с новыми порядками, и первым, кто заявил об этом во весь голос, стал митрополит Марк Эфесский. Будучи другом императора, он демонстративно отказался от сана патриарха и поклялся, что до самого последнего вздоха будет бороться с постулатами Флорентийского собора. Вокруг него тут же сплотились все, кто выступал против унии, его поддерживали монахи, придворные, епископы, простой люд. Проповеди Марка всегда собирали толпы горожан и пользовались успехом, ибо ненависть к латинянам всегда была велика.

Раскол в обществе нарастал день ото дня и грозил перерасти в гражданскую войну. Стремясь предотвратить кровопролитие, Иоанн приказал заключить Марка Эфесского под стражу. Но даже в заключении неутомимый митрополит продолжал свою деятельность. Когда же император по просьбе подданных вернул ему свободу, ликующая толпа наполнила улицы Константинополя и с почестями встречала возвращение митрополита Эфесского.

Только тогда Иоанн окончательно понял, что проиграл. Он и сам уже начинал сожалеть о своем решении, понимая, что уния с западной церковью приносит одни несчастья и без того исстрадавшемуся народу. Но он не желал разрывать соглашение с римским папой, который требовал немедленно исполнить взятые на себя обязательства. Оказавшись таким образом в положении hac lupi, hac cani⁶, император вел двойную игру: с одной стороны, не отрекался от унии, с другой – не торопился претворять ее положения. Однако это приносило лишь новые беды для раздираемого смутой города.

Единственным выходом мог бы стать удачный военный поход против османов. В таком случае ромеи увидели бы, какую пользу принесло объединение двух церквей. Но годы шли, а помощи с запада все не было…

И вот – случилось! Христианская армия двинулась на восток! Если крестоносцам улыбнется удача – турки навсегда будут изгнаны из Европы, если же Фортуна окажется на стороне османов… Для христиан на Балканах наступят темные времена.

Солнце почти скрылось за горизонтом, и я уже собирался вернуться обратно в свой кабинет, когда услышал шаги за спиной. Обернувшись, я заметил человека, который неподвижно застыл в тени деревьев. Нижняя часть его лица была закрыта маской, а из-под надвинутого капюшона смотрели холодные, как свет мерцающих звезд, глаза. Непонятно, как этот незнакомец мог очутиться здесь, в окруженном высокой стеной и бдительной стражей поместье императорского наместника. Мое сердце учащенно забилось – первой мыслью было немедленно позвать на помощь, однако что-то удержало меня.

«Кто ты? И что здесь делаешь?» – спросил я как можно спокойнее, стараясь не выдать волнения.

Человек ничего не ответил, а лишь неспешно приблизился. Я старался сохранять хладнокровие, хотя в случае внезапного нападения защищаться было нечем. Оказавшись рядом со мной, незнакомец вытащил из рукава аккуратно свернутый лист бумаги и, не говоря ни слова, протянул его мне. Как только я принял посылку, он развернулся и скрылся в глубине сада так же бесшумно, как и появился. Проводив странного гостя взглядом, я оставался стоять неподвижно, различая лишь тихий шелест листвы да отдаленное ржание загоняемых в стойло лошадей.

Не знаю, сколько времени прошло, прежде чем я сумел взять себя в руки. Лишь убедившись в том, что в саду никого больше нет, я аккуратно развернул письмо, пытаясь прочитать его содержимое, однако в сгустившейся темноте не смог разобрать ни строчки. Вернувшись в дом, я поднялся в свой кабинет, плотно прикрыл за собой дверь и при слабом свете настольной свечи прочел следующее:

«Ромеи! Отныне вы можете спать спокойно – в ближайшее время султан не будет тревожить ваши границы и угрожать вашим поселениям. Вскоре Мурад получит страшные новости из Амасии о своем сыне. Старайтесь использовать этот момент для того, чтобы вернуть себе утраченные земли и освободить их от ига османов».

В конце была подпись: «Друг греков».

После появления таинственного курьера содержание письма не слишком удивило меня. С моей стороны придавать какое-либо значение написанному было бы величайшей глупостью. Вполне возможно, кто-то решил таким образом подшутить надо мной.

Я еще раз взглянул на исписанный листок. Почерк был незнаком. Тогда я убрал письмо и попытался забыть о происшедшем, однако мысли непрестанно возвращались к этому странному гостю и его посланию.

«Ну хорошо, – рассудил я. – Если в записке написана правда, то содержание ее будет легко проверить – «страшные вести из Амасии» султан Мурад мог получить только об одном из своих сыновей – Алаэддине. Если с ним действительно что-то случится, скрыть это никак не удастся, и новость быстро достигнет Константинополя. Следовательно, надо лишь немного подождать…»

Глава 2

Халиль-паша

Дебют

Султан великой Османской империи Мурад II был сражен страшным горем. Его любимый сын, наследник престола Алаэддин Али погиб от рук неизвестных убийц. Уже третий день султан не выходил из своих покоев, никого не принимая. Даже великий визирь Халиль-паша боялся беспокоить повелителя в столь скорбный час.

Три дня и три ночи оплакивал Мурад смерть своего сына, проводя это время в неустанных молитвах, не смыкая глаз и почти не притрагиваясь к еде.

Не прошло и шести лет с тех пор, как тяжелая болезнь унесла жизнь старшего наследника – Ахмета, на которого султан возлагал большие надежды. Тогда, как и теперь, Мурад всей душой жаждал удалиться от дел, пожить в покое и уединении. Бесконечные войны и дворцовые интриги смертельно утомили его. Впрочем, он понимал, что не может покинуть свой трон сейчас, когда армия крестоносцев выступила в поход против его империи. Чтобы справиться с новыми угрозами, нужно было вновь собирать войско, но известие о смерти Алаэддина лишило Мурада сил заниматься вопросами государства. Перепоручив это великому визирю, султан закрылся в своих покоях, желая побыть наедине со своим мыслями.

Приняв власть из ослабевших рук повелителя, Халиль-паша всеми средствами пытался предотвратить надвигающуюся катастрофу. По его приказу был созван диван⁷, на котором предстояло решить вопрос о противодействии крестоносцам, которыми руководил знаменитый полководец Янош Хуньяди. За минувший год этот венгр дважды наносил поражение османским войскам, освободил захваченные турками земли Венгрии и теперь, поддерживаемый христианским населением, переправлялся через Дунай, вступив на территорию Сербии.

Положение Османской империи было угрожающим!

Борьба с вечно враждебным Караманом истощила силы государства, и теперь, едва заключив хрупкий мир на востоке, османам приходилось изыскивать силы для отражения угрозы с запада. Территорию государства продолжали опустошать многочисленные мятежи и бунты, которые некому было подавлять. Османская империя, спаянная железной волей султана Мурада, была готова развалиться в любой момент, и для ее спасения требовались решительные меры.

Заседание дивана затягивалось, слов говорилось много, а никаких конкретных решений так и не было принято. Многие сановники, уставшие от бесконечных споров, мечтательно поглядывали во двор, где ловкие слуги сновали с подносами, полными различных кушаний для опочивальни повелителя.

Тревога перед вторжением крестоносцев быстро уступала место размышлениям о будущем правящей династии. Ведь, кроме самого султана, в живых оставалось только два ее представителя. Это были младший сын Мурада Мехмед и его дальний родственник Орхан, который ныне находился в Константинополе при дворе императора Иоанна. Вельможи сходились во мнении, что необходимо призвать Мехмеда ко двору в Эдирне, однако Халиль прекратил пустые споры и потребовал вернуться к нависшей над империей угрозе со стороны крестоносцев.