утренний разговор зацепил его настолько, что он счел для себя возможным передать содержание оного другим таксерам. То есть, больше, чем до глубины души.
Хотя существовала вероятность, что наябедничал он и не по своей инициативе. Возможно, когда двенадцать часов назад ставил машину в гараж, кто-то из парней спросил его обо мне. И Ян, будучи в расстроенных чувствах, послал меня, допустим, в Катманду. А за таким ответом неизбежно должен был последовать шквал вопросов – потому что все знали, что мы с Литовцем те самые две руки, которые друг дружку моют. А рукам не пристало лаяться промеж собой, тем более матерно. Ну, и Ян выложил им все.
Только это было уже из области предположений, а потому не важно. Важным было то, что со мной никто даже не поздоровался. Скажу больше – никто и не посмотрел на меня. Так что я не видел, что таится в их глазах – презрение или какое другое, не менее искреннее, чувство. Смотрели куда угодно, только не в мою сторону. Например, в выхлопную трубу автомобиля, куда, стоило мне войти, уставился механик Вахиб.
Пересечься взглядами – и то на считанные секунды – удалось лишь с Генахой Кавалеристом. А потом и он отвернулся. Предварительно плюнув себе под ноги. Подразумевалось, разумеется, что там лежу я. Даже Рамс, уж на чт