Глава 1

Место действия: столичная звездная система HD 32752, созвездие «Орион».

Национальное название: «Южный Урал» – сектор контроля Российской Империи.

Нынешний статус: не определен.

Борт легкого крейсера «2525».

Дата: 30 июля 2215 года.

Кубрик «морской» пехоты на крейсере «2525» встретил меня знакомым шумом – гулом голосов, звяканьем кружек и лёгким скрежетом металла, что доносился откуда-то из глубины корабельных недр. Я шагнул внутрь, вдохнув тяжёлый воздух, пропитанный запахом пота, оружейной смазки и того синтетического пойла, что тут называли чаем. Мои штурмовики – крепкие ребята в потёртых комбинезонах – сидели кто где: одни на койках, другие за столом, разговаривая или каждый занимаясь своим делом.

– Ну что, орлы, – начал я, скрестив руки на груди и слегка прищурившись, – опять бездельничаете? Или полковник Дорохов вас так вымотал, что сил только языками чесать осталось?

Кубрик взорвался хохотом – грубым, раскатистым, как залп из бортовых орудий. Увидев адмирала, штурмовики повскакивали со своих мест, переглядываясь. Бритва – худощавый высокий как жердь с острыми скулами и вечно каким-то злым взглядом, улыбнулся мне и подмигнул как старому знакомому. Рядом с ним Иван Небаба, темнокожий здоровяк с плечами шире дверного проёма, смущённо потёр затылок, будто хотел провалиться сквозь палубу.

– Как вы оба после тренировки? – подначил я своих бравых товарищей.

– Да мы, господин контр-адмирал, – протянул Бритва, растягивая слова с лукавой ухмылкой, – просто не ожидали, что Таисия Константиновна с этой своей саблей такая… шустрая. Лихая дамочка оказалась, загнала нас под стеллажи, как куропаток. Но, вы сами понимаете, мы её пожалели, не стали руки распускать.

– Пожалели? – я хмыкнул, шагнув ближе и уперев кулак в столешницу. – А я слышал, вы там перед ней языками мололи, намёки всякие отпускали. Мол, не княжна, а картинка, да и фигурка что надо. Вот она вам и показала, где место таким острякам.

Смех снова прокатился по кубрику, будто эхо от выстрела в пустом трюме. Кто-то хлопнул ладонью по койке, кто-то присвистнул. Иван Небаба, покраснев до кончиков ушей – что на его тёмной коже выглядело почти комично, буркнул, уставившись в пол:

– Мы ж не со зла, Александр Иванович. Просто… ну, красивая она, княжна-то. А саблей действительно управляться умеет – чисто бестия… Я уж думал, она мне башку снесёт, когда я сдуру за стеллаж полез.

– Да, мужик, – подхватил Бритва, ткнув локтем товарища, – ты там так ловко прыгал, что я чуть со смеху не помер. А она стоит, глазами сверкает, как лазерный прицел, и орёт: «Вы, говорит, два болвана, ещё раз рот раскроете – на куски порежу и моргала выклюю, ни или в реактор засуну!»

Я покачал головой, сдерживая улыбку. Перед глазами встала недавняя картина: Таисия Константиновна, сама тонкая, точно стальной клинок, в своём тренировочном костюме, с тёмными волосами, что разлетались от резких движений, размахивает плазменной саблей перед двумя ошарашенными штурмовиками в броне. Её голос, резкий, как выстрел, тогда эхом отскакивал от стен зала, а эти двое – здоровенные лбы ползали под стеллажами, бормоча что-то невнятное. Потом она, отдышавшись, бросила мне с насмешкой: «Ваши бравые космопехи, контр-адмирал Васильков, только языком воевать горазды»…

– Ладно, герои, – сказал я, выпрямляясь и обводя взглядом кубрик, – считайте, что легко отделались. Княжна, конечно, девчонка горячая, но справедливая. А вы, – я ткнул пальцем в Бритву и Небабу, в следующий раз думайте, прежде чем языками молоть. А то она вас не просто под стеллажи загонит – в шлюз выбросит, и я не шучу.

Штурмовики вокруг загудели, кто-то крикнул с дальнего конца: «Да мы за Их Высочество в огонь и в воду, господин контр-адмирал!» Я кивнул, довольный. Эти парни, грубые и прямолинейные, были моей опорой – стальной хребет, на котором держался весь экипаж «2525». Я довольный речами моих людей уже собирался добавить пару слов для поднятия общего духа, как дверь кубрика с шипением отъехала в сторону, и в проёме показалась знакомая фигура.

Полковник Кузьма Кузьмич Дорохов шагнул внутрь, чуть сутулясь под низким потолком. Его правая половина тела – от плеча до лица – блестела металлом: стальная пластина, вживлённая ещё после старого ранения, закрывала щеку и висок, а искусственная рука, покрытая потёртым покрытием, немного, так сказать, «отставала» от остального тела при каждом движении. Но левый глаз – живой, пронзительно-карий – обвёл помещение с привычной цепкостью. На нём был тот же китель, что и на «Одиноком», местами выцветший и потрёпанный, но сидевший как литой на этой огромной мускулистой фигуре.

– Здравия желаю, Александр Иванович, – голос Дорохова прозвучал ровно, без малейшего намёка на то заикание, что так долго было его визитной карточкой и одновременно проклятьем. – Решил вот на своих взглянуть, а то что-то залежался в медблоке. Слишком часто я там в последнее время появляюсь. А тут вы…

Я замер, будто меня током ударило. Смотрел на старого товарища, с которым прошёл огонь и воду ещё на «Одиноком», и не верил своим ушам и глазам. Буквально ещё вчера Кузьма Кузьмич, с трудом выдавливая из себя слова, а теперь – чистая, чёткая речь, словно и не было тех лет, когда он мучился, спотыкаясь на каждом слоге. Штурмовики тоже притихли, уставившись на полковника с удивлением и уважением.

– Кузьма Кузьмич, – выдохнул я, шагнув к нему и хлопнув по здоровому плечу, – да ты… Ты будто родился заново? Это что ж за чудо такое наш профессор придумал?

– Чудо, говорите? – Дорохов усмехнулся, и шрам на живой половине лица дрогнул, придавая ему что-то хищное. – Похоже, на то, господин контр-адмирал… Густава Адольфович Гинце настоящий гений и чародей, с этим своим имплантом. Только вчера мне эту штуку в башку засунули, вторую операцию за неделю сделали. Сказал, что теперь я не только говорить буду, как человек, но и думать быстрее. И ведь не соврал, чертяка.

– Да вы посмотрите на себя, господин полковник! – я отступил на шаг, оглядывая Дорохова с ног до головы. – Был киборг-тугодум, без обид Кузьма Кузьмич… А стал… ну, прямо оратор! Скоро на мостике мне речи толкать будешь, а я за тобой записывать.

Дорохов довольно хмыкнул, потирая висок, где под кожей угадывался контур импланта – тонкая работа Гинце, что и сам носил такую же штуку, только за ухом. Штурмовики одобрительно зашумели, Небаба крикнул: «Полковник, теперь с вами в карты играть – себе дороже!» Кузьма Кузьмич показал ему кулак, мол, я вам покажу карты, но в его глазу мелькнула искренняя радость.

– А я ведь, Александр Иванович, до последнего думал, что Гинце меня на тот свет отправит, – признался он, понизив голос. – Лежу я вчера на столе, а он мне говорит: «Не дёргайтесь, Кузьма Кузьмич, хуже не будет». И вот… Голова теперь ясная, как после трёх литров воды в пустыне.

– Ну, что поздравляю, – я улыбнулся шире, хлопнув его ещё раз по плечу. – Теперь вы у нас не просто главный штурмовик, а штурмовик с мозгами.

– Сам в шоке! – хмыкнул здоровяк и зарделся от удовольствия ощущать себя таким свежим и обновленным.

Нет, молодец все–таки наш Гинце, такого воина чуть ли не воскресил и снова нормальным сделал!

– А где же твоя сиделка? – я понизил голос, наклонившись ближе к полковнику, чтобы Бритва и Небаба уши свои не грели, – есть у меня подозрение, что не только Гинце тут постарался. Знаешь, что Полина от твоей капсулы все это время буквально не отходила, пока ты там разлеживался. Всё носилась, как наседка, то воды принесёт, то врача потребует.

Дорохов кашлянул, отвернувшись к стене, и его живая щека слегка покраснела. Штурмовики, что сидели поблизости, навострили уши, но виду не подали – знали, что полковник таких разговоров не любит.

– Что сказать, Александр Иванович, – буркнул он, сильно смутившись и отмахнувшись. – Сержант Яценко – девчонка боевая, нареканий так скажем нет… Все остальное, что это вы выдумываете?

– Выдумываю? – я прищурился, скрестив руки на груди. – А я собственными ушами слышал, как она там у капсулы шептала: «Держитесь, Кузьма Кузьмич, вы мне нужны». И глазки у неё блестели, не от усталости, а от чего-то другого. Ты ж у нас теперь жених, да ещё вон какой красавец – половина тела железо, половина – шрамы. Девчонки таких любят.

– Да чтоб вас, Александр Иванович, – Дорохов покачал головой, но уголки губ дрогнули в улыбке. – Вы бы лучше про дела говорили, а не про бабьи слёзы. Я целыми днями вот о чём думаю… Варя, ну та малышка – дочка генерала Волынца, что мы из «Измаила» вытащили… Хочу её к себе взять, удочерить, как будет возможность. Обещал я самом себе тогда, что не брошу девчонку.

Я кивнул, сразу посерьёзнев. Хорошо помнил тот день в «Бессарабии», когда мы покидали крепость «Измаил» под огнём врага. Полковник спас тогда крохотную рыжую девчушку с огромными глазами, что цеплялись за жизнь посреди хаоса. Дорохов вынес её на руках, прикрывая собой от осколков, и с тех пор, похоже, не мог забыть.

– Дело хорошее, Кузьма, – сказал я тихо. – Девочке отец нужен, а ты для неё теперь ближе родного. Только, – я снова усмехнулся, не удержавшись, – и мамка бы ей не помешала. А наша Полина как раз так для этого дела подойдет. Всё время рядом с тобой вьётся, как пчела у мёда.

– Да ну вас в шлюз, Александр Иванович, – Дорохов махнул рукой, но голос его дрогнул, выдавая смущение. – Вы прямо сват какой-то, а не контр-адмирал.

– Ладно, пойдём отсюда, а то эти, – я кивнул на штурмовиков, что уже начали перешёптываться, – наслушаются, а потом до вечера языками чесать будут.

Я рассмеялся и кивнул в сторону выхода. Кубрик с его шумом остался позади, а здесь, среди стальных стен и тусклых ламп, воздух казался стерильным, будто вычищенным фильтрами до последней пылинки. Кузьма Кузьмич молча зашагал рядом со мной, его живая половина лица была все также улыбалась, что выглядело очень необычно – видно, мои подначки про Полину всё ещё крутились у него в голове.

– Так что, Кузьма Кузьмич, – начал я, глядя на него искоса, – удочерить Варю, это дело хорошее и достойное. Однако пока с этим, как ты понимаешь, придется немного повременить. Война кругом, а ты девчонку за собой ведь таскать не будешь?

Полковник остановился, повернув ко мне свой единственный глаз. В его взгляде мелькнула тень – не то тревога, не то усталость. Металлическая ладонь сжалась в кулак, издав лёгкий скрежет.

– Вот и я мучаюсь, Александр Иванович, – ответил он, чеканя каждое слово так, будто пробовал голос на прочность. – ? Везде стреляют, везде опасно. Конечно же подальше она должна быть от войны. Но не об этом я беспокоюсь, а о том, что с ней будет, если я не вернусь с этой войны?!

– Вернешься, – кивнул я, посмотрев на Кузьмы Кузьмича и все еще не веря, что передо мной наш Дорохов – тугодум и немногословный заика. – Ты мужик упрямый, если сказал – сделаешь и выживешь. Я же со своей стороны тоже постараюсь, так что не мучай себя Кузьма Кузьмич – всё будет хорошо…

– Дай–то Бог! – Дорохов выдохнул, перекрестившись, что я видел тоже впервые. Похоже, сделать больно ребенку – это было единственное чего боялся этот мужественный человек. Я уже собрался добавить пару слов, как из-за поворота коридора послышался знакомый топот – быстрый, суетливый, будто кто-то мелкий, но очень злой спешил нас догнать и укусить. Не успел я оглянуться, как перед нами из-за угла вынырнул Айк Пападакис – маленький, круглый, как бочонок, капитан «2525». Его красное и помятое от вечного раздражения и недавнего употребления алкоголя лицо блестело от пота, а глаза горели праведным гневом. Пападакис остановился, уперев руки в бока, и тут же затараторил, не давая мне и слова вставить:

– Александр Иванович, я вам клянусь всеми моими звёздами на погонах, этот Гинце меня в гроб загонит! – Айк ткнул пальцем куда-то в сторону мостика или лаборатории, чуть не подпрыгивая от возмущения. – Ходит по моему кораблю, нос свой длинный суёт куда не просят! То ему трюмы грязные, то команда лодыри, то я, видите ли, порядок навести не могу! А сам, паразит, денег на содержание не даёт, хоть ты тресни! Говорит мне вчера: «Ты, капитан, управляйся, ведь знаешь, казна не резиновая». При этом в трюме стоит контейнер на содержимое которого можно купить дюжину недавно открытых звездных систем! Да я ему эту казну в глотку засуну, если он ещё раз мне это скажет!

Я вздохнул, бросив взгляд на Дорохова. Кузьма Кузьмич пожал плечами, полковник только входил в курс дел после бесчисленных операций, что даже не понимал, о чем речь, говоря – мол, вам, адмирал, разбираться с этим дотошным криптогреком. Пападакис же продолжал размахивать ручками, будто дирижировал невидимым оркестром. Его китель, тесный и разошедшийся на круглом пузе, топорщился, а голос срывался на визгливые нотки, как у мальчишки, которому не дали конфету.

– Айк, да угомонись ты, – сказал я, стараясь сохранить серьёзность, хотя уголки губ так и тянуло вверх. – Наш Гинце, конечно, скряга ещё тот, но по сути без него мы бы сейчас не на крейсере находились, а где-нибудь в виде космического мусора плавали. Потерпи его, ради дела.

– Потерпи, потерпи! – Пападакис всплеснул руками, чуть не задев Дорохова, что отступил на шаг. – Я уже неделю терплю! Он мне вчера в машинный зал полез, стал инженерам указывать, как фильтры чистить! А сегодня утром – к повару пристал, мол, почему суп кислый! Да у меня от его нытья уже в ушах звенит! И это ещё и исполняющий обязанности министра финансов, чтоб его черти забрали! Денег не даёт, а порядка требует, как будто я тут волшебник!

– А ты ему что? – спросил я, прищурившись. Знал я Айка – он хоть и ворчун, но язык у него острый, как плазменный резак.

– А я ему сказал, – Пападакис выпятил грудь, явно гордясь собой, – говорю: «Господин профессор, если вы такой умный, идите сами трюмы драить, а я посмотрю, как у вас это выйдет!» Он мне в ответ: «Ты, Айк, не умничай, а то я бюджет твоего крейсера вообще урежу». Урежу, понимаете? Да у меня топливо на исходе, команда ворчит, а он мне – урежу!

Я покачал головой, глядя на этого маленького вулкана в человеческом обличье. Айк когда это необходимо был хорош в деле, спору нет – только одна его схватка с мадьярами, когда Зубов и Моро их крошили, чего только стоит. И ведь не сдал нас с княжной и императором. Значит дух есть и совесть. Но вот эта его привычка ныть по любому поводу могла вывести из себя даже святого, а я святым никогда не был.