© Дмитрий Девятириков, 2019

ISBN 978-5-4485-5454-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Незнакомец

Часть первая

Глава 1

«Кто бы мог подумать, что дорога от дома до работы может вызвать такой восторг?» – думал Он про себя, не спеша идя под раскидистыми кронами деревьев, нависающими над тропинкой. Ему хорошо известно, что его ждет там, в самом конце пути. Расплата. Он примирился с этим давным-давно. Этот день был неизбежен точно так же, как неизбежно наступление ночи или смена времён года. Но одно его успокаивало здесь и сейчас – эти последние минуты всё ещё принадлежат ему.

Как странно, то, что ещё совсем недавно не имело никакой ценности, было атрибутом повседневности, чем-то обыденным и незначительным, сегодня преобразилось, приобрело блеск и дороговизну, какой не имеет ни один драгоценный камень, ни один драгоценный металл. Наверное, только стоя на краю, можно оценить всю красоту и неповторимость жизни, ощутить её вкус.

Какая нелепость. А ведь стоит остановиться, перестать бежать, присмотреться, и серость удушливой реальности тут же спадёт, словно пыльный покров. «Это ли не чудо?» – задавал Он себе вопрос. Но тут же сам отвечал: «Кто же остановится?» В обществе, в котором мы живём, правит мнение, что стоит тебе остановиться, и ты отстал, а раз отстал, то ты позади. А раз ты позади, то тебя обогнали, обошли, а раз тебя обогнали, то ты уже никто. Ты бесполезен. А раз ты бесполезен, то для социума ты всё равно, что мёртв. Люди стали акулами, для которых остановка равносильна смерти. Но сейчас это не имело значения.

Как же подросли эти деревья. Столько лет одним и тем же маршрутом: работа – дом, дом – работа. Но вспомнить их в другие дни Он не мог. Помнил, как увидел их впервые: маленькие, тщедушные деревца, у которых вся жизнь впереди. А сегодня – большие, величественные, гордые, повидавшие много на своём веку. Где же эти десять лет в памяти? От осознания того, что жизнь все эти годы шла мимо, сердце защемило, а во рту появился привкус разочарования. Эту мысль невозможно принять. И лишь одно утешение ему оставалось – с этим не придётся долго жить.

Вся жизнь, кадр за кадром, эпизод за эпизодом, складывалась в единую череду событий, которые, в тот или иной отрезок жизни, казались важными. Сейчас их важность в лучшем случае была сомнительна, а в большинстве и вовсе отсутствовала. Понимание приходит слишком поздно. Сейчас ему казалось, что он способен понять всю суть мироздания, будь у Него время. Но времени не было. Оно стремительно ускользало. Тропинка делала последний виток. Ещё чуть-чуть и он на месте. Вот уже видна проходная. Через внутренний двор в вестибюль. На лифте на 7 этаж. Офис, что в конце коридора. Он запер за собой дверь и тяжело вздохнул. Часы показывали без четверти восемь. Глубокий вдох.

Оставив все свои вещи в офисе, он вышел, не закрывая дверь. Снова лифт, последний этаж. Узкий коридор, пожарная лестница на крышу. Узкая дверь. Не заперто. Техника безопасности превыше всего. На крыше, на высоте 12 этажей ветер был хоть и тёплый, но сильнее и с порывами. Лёгкая дрожь пробежала по телу. Отсюда открывался удивительный вид. Вид, которого он прежде не знал. Люди внизу такие крохотные, суетятся как муравьи. Зелень сплошным ковром укрывает землю. Но среди всего этого многообразия взор его остановился на чистом голубом небе. Глубина его, равно как и красота, непостижимы. Взгляд его, блестящий от внезапно подкативших слёз, пристально впивался в небесную гладь. Восемь часов ровно. Пора.

***

Под кронами деревьев было прохладно. На узкой тропке, по которой совсем недавно прошёл задумчивый человек, пристально всматривающийся в каждую мелочь, стоял Незнакомец. Он стоял и ждал. Ждал, когда часы сообщат нужные ему восемь часов. Лицо его было чистым и спокойным. На нём нельзя было прочесть ни одной эмоции. Его лицо напоминало маску. Взгляд Незнакомца был устремлён во внутренний двор. Двор был полон народу. Все спешили по своим рабочим местам. Муравейник начинал свою повседневную жизнь, и ничто не предвещало плохих вестей.

Глухой удар. Никто не понял, что произошло. Некоторые закричали, что видели, как он падал. Особо чувствительная дама, что стояла рядом тут же потеряла сознания от увиденного. На камне внутреннего двора лежал, с размозжённой от удара головой, человек. Не все смогли сразу узнать в нём своего коллегу. Кровь растекалась вокруг, и вот уже тело превратилось в остров посреди кровавого моря. Кто-то щупал пульс. Кто-то пытался оказать первую помощь. Кто-то вызывал скорую.

Незнакомца это не интересовало. Ему достаточно было увидеть падение. Он даже не дождался приземления прыгнувшего человека. Но он отчётливо слышал звук приземления и вой, что поднялся вокруг. Ему было хорошо известно, что тот мёртв. Всё произошло так, как и должно было произойти. Его время истекло. Его сделка состоялась. Глубоко внутри Незнакомец был счастлив, но внешне никак этого не показывал. Он был рад, что всё прошло гладко, что должник не бросился в бега, что ему не пришлось применять иных методов воздействия. В адрес погибшего он бросил последнюю мысль: «С вами было приятно иметь дело». Затем он посмотрел в небо и произнёс: «Ты всё ещё в них веришь?» Улыбнулся. А после отправился прочь.

Глава 2

В маленькой душной комнате, которую он снимал, было только одно окно. Из окна открывался замечательный вид на кирпичный фасад соседней высотки. Деревянные ставни визгливо поскрипывали от каждого дуновения ветра. Измазанное стекло потрескалось, и одному Богу известно, каким образом оно ещё держалось. Лампа под самым потолком болталась на электрическом кабеле. Налёт покрывал её так густо, что свет от неё больше напоминал свет свечи. Хотя этого было предостаточно, чтобы осветить убогий интерьер этой лачуги. Односпальная панцирная кровать с продавленными пружинами при каждом движении спящего, в унисон с оконной рамой, начинала скрипеть. Даже когда кровать пустовала, пружина провисала по вогнутой дуге, едва не касаясь пола. На кровати лежал изодранный матрац, пожелтевший от времени, и источал затхлый запах от той же старости и сырости, что в этом убогом помещении было предостаточно. Дальний угол комнаты промерзал с завидной регулярностью каждую зиму. Матрац укрывала льняная простынь. Такая же старая, как и матрац. Такая же жёлтая. От былой белизны не осталось и следа. Такая же подранная. Подушка, если то, что лежало на кровати можно назвать подушкой, свалялась, стала комковатой. Сквозь ткань торчали перья. Словно какое-то пернатое стремилось выбраться из этого тканого мешка на волю. Одеяло представляло из себя зрелище так же убогое. Без пододеяльника. Маленькое. Видимо, когда-то оно было детским. Сейчас это ребенку подавать было категорически противопоказано. Грязное и дурно пахнущее, оно его, однозначно, напугало бы. Всё это лежало как попало, было скомкано и не прибрано. Рядом стоял старый пошарпанный стул. Старый. И тоже скрипящий. Он стоял возле стола. Стол на удивление не скрипел. Твёрдо стоял на своих четырёх ножках, верой и правдой продолжал служить. Напротив него стоял шкаф. Двустворчатый шкаф. Одна дверка была сломана, и потому не открывалась, другой не было вовсе. Это богатство занимало почти всё свободное пространство, оставляя для жизни лишь узенький проём от двери до окна. В этих просторах Он и ютился.

Сейчас Он стоял у окна и смотрел в окно. В тот небольшой просвет, что оставался между кирпичным фасадом одного дома и другого. Вечерело. Между фасадами опускался пылающий багряно-золотой диск заходящего солнца. В руках у него золотистого цвета пергамент, чья поверхность исписана каллиграфически точными письменами с завитушками. Он давно прочёл его. Знал содержимое наизусть, но никак не мог решиться. Думал: взвешивал «за» и «против». А когда чаша весов склонялась в пользу «за», он начинал искать себе оправдания. Пытаясь выставить всё так, что это нужда его толкнула, что это не он, а обстоятельства всему виной.

Солнце наполовину скрылось за горизонт. Время поджимало. Как только последний луч погаснет, ему нужно дать ответ. Ответ? Но разве он не очевиден? Ведь всё до тошноты просто. За это убогое жилище через неделю нужно будет снова платить, но денег у него на это нет. Ему едва хватит на то, чтобы не умереть с голоду. С работы его уволили, а на новую с таким послужным списком вряд ли возьмут. Просить помощи не у кого. Но даже если выход и найдётся, и он сможет заплатить. Жить здесь? В этом убогом пристанище? Скоро зима – снова мёрзнуть? Когда голодно и холодно жизнь точно мёдом не покажется. Он это знал. Помощи ждать неоткуда. В этом мире человек человеку волк. Но выжить одному трудно и потому волки собираются в стаи, куда ни за что не примут чужака. Стая попирает чужих и защищает своих. У него этой стаи не было. Но погибать он не хотел. В руках он держал билет в новую жизнь. Стоит только протянуть руку и поставить подпись, и всё это кончится.

Мир не так чист и светел, как о нём говорят. Это жестокое место вовсе не для слабых. Но это ненадолго. В какой-то миг сомнения его оставили. Боль разочарований и неудач лавиной обрушились на него, прижав его к земле так, как небосвод давит на плечи Атланта. Под этой тяжестью все его моральные принципы, голос совести и ростки человеколюбия сломались в один миг. Одиночество. Он ощущал, как оно входит в него и заполняет его пустотой безысходности и кромешной тьмой, где единственным источником света была эта золотистого цвета бумага. Больше никаких колебаний! Он подошёл к столу и поставил подпись. Последний луч света погас.

Когда он оторвал взор от бумаги, на которой чернила проникали в толщу волокон, то увидел, что дверь его комнаты открыта. На пороге стоял Незнакомец. Лицо его, напоминающее маску, он уже видел вчера. Именно он дал ему этот пергамент. Он встретил его посреди улицы словами:

– Я могу помочь, – это были его первые слова.

На вопрос:

– Что, простите? – он лишь протянул ему бумагу со словами:

– У тебя есть время до завтрашнего заката. Если ты подпишешь эту бумагу до захода солнца, то все твои проблемы исчезнут. Я приду завтра.