Огромное спасибо: Владиславу Ильичу Крылову за подаренную идею, Александру Смирнову и Роману Савенкову за информационную и прочую поддержку, Александру Логачёву за советы и наставничество!

Если есть желание пообщаться – приходите на http://dashko-books.livejournal.com. Подискутируем!

Дмитрий Дашко, Евгений Шалашов, Игорь Смирнов

© Дашко Д., Шалашов Е., Смирнов И., 2015

© ИК «Крылов», 2016

Пролог

Колокола единственной в городе колокольни били в набат! Пожар! Огонь перекидывался с крыши на крышу и, словно злобный дракон, пожирал соломенные и тесовые кровли, принимаясь за срубы. Деревянные дома пылали как смоляные факелы. Вспыхнул княжеский терем, загорелся храм во имя святых угодников Козьмы и Дамиана, отстроенный еще князем Мстиславом. Рыжий язык, высунувшись из огненной пасти, лизнул деревянный бок колокольни, та тотчас же занялась пламенем, но колокола звонили до тех пор, пока рухнувшая крыша не погребла под собой звонарей…

Город горел, но тушить его было некому. Те, кто мог бы орудовать багром или таскать вёдра с водой – либо уже умерли, либо умирали сейчас под ударами татарских сабель. Десятки, а то и сотни кричащих и визжащих людей, в халатах и нелепых малахаях, лезли в бреши, наваливаясь на уцелевших защитников, закалывая их копьями и рубя саблями. Но те умирали не зря – каждый успел прихватить с собой жизнь одного-двух, а то и трех степняков. Даже бабы не оставались в стороне – оттаскивали павших, перевязывали раненых, становились на место убитых, спихивая рожнами наползающих врагов – и так же, как мужчины, умирали… Не плакали и не кричали, чтобы не отвлекать живых.

Оставшиеся в живых немощные старики да малые дети не пытались спасаться от огня, понимая, что это отодвинет смерть лишь на полчаса, на час. Никто не стонал и не плакал. Слезы выплаканы давно, а на стоны уже не хватало сил. Умереть бы быстрее, все легче, чем так…

У главных врат обреченного города строились уцелевшие дружинники, составляя «ежа». Строились – сильно сказано. Какой тут ёж, коли осталось не больше сотни избитых и изувеченных ратников? Щиты, за которыми положено укрываться – один на пятерых, а копий – одно на двоих.

Кто-то сумел прийти сам, кто-то приполз, а кого-то приволокли товарищи. Кто не мог стоять прямо – утверждались на коленях, укрепляя телами щиты соратников. Счастливчики, умудрившиеся до сих пор стоять на ногах, утаптывали оттаявшую землю, разгоняя лужицы красноватой воды, чтобы не поскользнуться. За спинами горел город, закрывая огнем тыл своих последних защитников. Не было надежды ни на помощь, ни на чудо.

Оставалось лишь одно – умереть. Утешало, что ждать оставалось недолго – железная оголовица тарана уже не раз прошла сквозь дерево, разметая дубовые брусья в щепу. Такими таранами, сработанными умельцами из Сины, татары вышибали стальные ворота Мерва, ломали каменные стены Хорезма, а через полтора с небольшим года они сокрушат в пыль башни Киева!

– Эй, дубинушка ухнем! Эй, ухнем! – затянул вдруг один из дружинников. Вроде бы, ни к месту, но его поддержал другой:

 
Еще разик, да еще раз!
Разовьем мы березку,
Разовьем мы кудряву!
Ай-да, да ай-да, ай-да, да ай-да,
Разовьем мы кудряву.
 

А дальше, все, кто мог, дружно затянули припев:

 
Мы по бережку идем,
Песню солнышку поем.
Ай-да, да ай-да, ай-да, да ай-да,
Песню солнышку поем.
 

Вместо угрюмой обреченности, на лицах появились улыбки и что-то вроде азартной дерзости – когда знаешь, что всё, конец неминуем, помирать с песней веселее! Расправлялись плечи, в руках появлялась сила, а те, кто уже не мог стоять, поднимались с колен и становились плечом к плечу с остальными. А помереть… Ну, что ж, бессмертных не бывает.

Ворота были высажены и в ощерившийся пролом влетели первые воины – нукеры из личной сотни самого Бури, правнука великого Чингис-хана. В отличие от прочих они имели доспехи, прикрывавшие грудь, стальные хорезмские шлемы, а круглые щиты были не из плетеного ивняка, а из досок, обитых кожей и медью. Десяток таких воинов обращал в бегство сотню половцев, а сотня – тысячу синайцев!

– Хурра! – сотряс воздух боевой клич степняков.

В ответ им защитники отозвались песней:

 
Эй, дубинушка ухнем!
Эй, ухнем!
 

Нукеры Бури со всего маха атаковали русский строй, пытаясь пробить брешь, но откатились, как откатывается речная волна, ударив в утес. А откатившись, нахлынули снова.

Русские, отбиваясь от наседавших степняков обломками копий и кусками железа, в которые превратились мечи, уже не пели, а ревели:

– Эй, ухнем!

Еще разик, еще раз!

И уже (откуда только и силы взялись?!) русские дружинники, теряя убитых, начали наступать, выдавливая нукеров обратно, в выбитые ворота уже несуществующего города.

Кое-кто из степняков не выдержал, стал разворачивать коня. И будь защитников чуточку больше, да будь у них силы, да оружие, верно, Бури-хану сегодня пришлось бы вершить суд Ясы: казнить оставшихся в живых за бегство слабодушных. Но Бури не зря носил звание темника. Окрик – и место отошедших нукеров заняли лучники. Взмах руки с зажатым бунчуком – и в уцелевших русских полетели стрелы.

Стальные жала пробивали щиты насквозь, живые тела не спасали и кольчуги. Уже упал последний дружинник, утыканный стрелами, словно сосна иголками, однако степняки продолжали спускать тетивы, посылая стрелу за стрелой, еще и еще раз убивая ненавистных русских, заставивших сотрясателей Вселенной впервые за много лет почувствовать страх!

– Туктал-ырга! – приказал Бури, останавливая воинов.

Хотя непобедимое монгольское войско уже не испытывает недостатка в железе и почти у каждого монгола есть сабля, но все равно, зачем понапрасну тратить стрелы, если все русские мертвы?

Победителей ждало самое главное дело – сбор добычи!

Время сбора добычи – святое время. Пусть городишко мал и выгорел почти дотла, но опытный воин сможет найти поживу даже среди золы и пепла. Топоры, наконечники стрел и копий, обломки мечей и мятые шлемы – все пойдет в дело!

Что-то можно оставить себе, а что-то перепродать многочисленной армии перекупщиков, следующих за войском, словно шакалы-падальщики. Рубахи и штаны, если отстирать от крови и заштопать, еще послужат многочисленным родичам, которые ждут воинов из похода, а меховая шапку, снятая с отрубленной головы, сгодится для подарка невесте.

Павшая вместе с хозяином русская лошадь – настоящий клад для воина. Седло из толстой кожи, уздечка и стремена! Четыре подковы, из которых можно выковать не один нож!

Плохо только, что слишком мал полон. Из взрослых – лишь увечные старики да старухи. Много детей, но дойдут ли они до степей без родителей?

Не было молодых мужчин, способных стать рабами, не нашлось девок с приятными чреслами. В пепелищах разыскали с десяток баб. Но желающих отведать женской плоти было так много, а баб – так мало, что даже глупцу ясно: эти женщины долго не проживут…

Из-за тел дружинников, одетых в железные рубахи, разгорались споры. Если бы не опытные сотники, дети степей бы уже рубились за право обладать настоящей кольчугой. Яса не позволяет детям степей закрывать спину железом, ибо, храбрецу не нужны доспехи на спине, а из русских железных рубах выкраивались доспехи на трех воинов!

Сотники, построив десятников, делили добычу по-честному – одного дружинника на десяток. А там уж, пусть сами разбираются: по жребию или по старшинству.

Поскольку рабов не было, рядовым воинам приходилось спешиваться, чтобы разбирать окровавленные и изрубленные тела, относить их в сторону, где десятники снимали кольчуги. Сразу же раздались возгласы обиженных – некоторые кольчуги из-за дыр и прорех превратились в железные лохмотья.

К удивлению степняков, среди трупов взрослых мужчин, в луже крови, обнаружилось тело мальчишки лет двенадцати. Был он, как и взрослые дружинники, в кольчуге и шлеме, а плечи его прикрывал заскорузлый багряный плащ. В руке, откинутой в сторону, зажат маленький меч.

– Урусконаз! – радостно загалдели воины.

Ну, а кто же еще, кроме князя, может позволить себе сделать оружие и доспехи по размеру и носить княжеский плащ? Судя по всему – мальчишку укрывали своими телами бояре – старшие дружинники. Они и сейчас, после смерти, словно пытались уберечь юного государя.

Тело русского князя – хорошая добыча! За коназа-бачу – мертвого или живого, сам Быту-хан назначил баснословную награду – табун лошадей, русскую кольчугу и пять девственниц! Или же русский шлем, заполненный золотом!

Воины уже предвкушали, как будут делить награду хана, как к ним подскакал десяток верховых, с шапками, украшенными лисьими хвостами – знаком нукеров темника Бури.

– Урусконаз? – радостно осклабился один из всадников. Судя по шелковому халату поверх бараньего тулупа и стальному нагруднику с затейливым китайским драконом – не из простых нукеров. Это был Чжарчиудай, третий сын Бури-хана. После гибели двух старших братьев под стенами Козельска (одного убила летящая стрела, второго зарубили при вылазке) Чжарчиудай стал первым сыном и главным наследником темника, занимающим какое-то место среди многочисленных претендентов на престол Великого хана (не то – четырнадцатый, не то – сорок первый).

Воины, первыми нашедшие добычу, заворчали, словно побитые собаки. Как всегда – сражаться, так им, а почести выпадут недоноскам, вроде сына темника. Это отродье шакала, родившееся у льва, хочет забрать добычу, даже не окровавив саблю!

Но с сыном темника не поспоришь.

Чжарчиудай, словно не веря глазам, соскочил с седла и, пачкая дорогие булгарские сапоги в грязи, подошел к телу мальчишки. Поцокав языком, брезгливо ступил на край кровавой лужи, в которой плавал князь, и принялся выворачивать из мертвой руки дорогую игрушку – детский меч можно подарить отцу или дяде.

Но тут случилось то, что никто не предвидел и не мог предвидеть. Юный князь, коего уже сочли мертвым, внезапно открыл глаза и, ухватив обеими руками шею склонившегося монгола, принялся душить ненавистного врага. Нукеры и воины не сразу и поняли, что тут случилось, а когда поняли и ринулись на выручку, было поздно: Чжарчиудай сумел только что-то прохрипеть, а мальчик-князь в ответ лишь сжал руки покрепче. Жгучая ненависть придала невиданные силы умирающему мальчишке, хватка стала железной. К тому же потомка Чингисхана просто ошеломил порыв внезапно ожившего из мёртвых уруса, степняк даже не сопротивлялся: стоял словно тряпичная кукла, лишённая воли.

Чтобы освободить шею сына темника, пришлось отрезать пальцы юного князя. Но что толку?

Монголы: и нукеры, и простые воины, издали вопль отчаяния. Не то страшно, что умер сын Бури. У великого воина осталось много сыновей. Но страшно то, что праправнук Чингисхана, правнук Чагатая, внук Мутугена и сын Бури умер так, как казнят изменников – без пролития крови! Даже хуже, чем изменника – как отцеубийцу! Теперь Вечное синее небо не примет душу, вынужденную покинуть тело через задний проход, и Чжарчиудай будет вечно скитаться по степи.

Сердца степняков переполнила священная ярость. Мало того, что они потратили на штурм городка столько же времени, сколько на штурм всех русских городов, вместе взятых, потеряли здесь полтумена, так ещё опозорили род Чингисхана, сделав его потомка изгоем среди мертвых!

Ярость затуманила головы воинов, а иначе князь не умер бы так легко. Можно было бы снять с живого кожу, растянув действо на несколько дней! Или посадить на кол, даровав долгую и мучительную смерть. А так – князя попросту утопили в луже крови, натекшей из тел его ратников.

Но умер он с улыбкой, которая разъярила степняков еще сильнее. Чтобы хоть как-то отомстить за нелепую смерть Чжарчиудая, перебили немногочисленный полон. Старикам ломали хребты, чтобы душа сына Бури не скиталась одна, а нашла себе рабов; старухам резали головы. Детям, что постарше, отрубали руки и ноги, младенцев кидали в огонь. Не пожалели и баб, которыми еще можно было пользоваться – вспороли им животы.

Потом, кидая добычу, монгольское войско спешно уходило подальше от этого проклятого места!