Клавдия Ивановна поинтересовалась:

–Вы шутите? – не верила она. – Это какая-то шутку? – затем она усмехнулась, и с иронией, шутя, вопросила. – Это что, сыр в мышеловке?

–Нет. – ответила однозначно Аманда. – Это не сыр в мышеловке. – она сделала паузу, и добавила. – Хотя я Вас отлично понимаю. – затем она сказала. – Вы в гостях у меня. Заказываете что хотите, – затем она добавила. – Вы заслужили отдых. – она посмотрела на палубу, и подняв правую руку вверх, щелкнула пальцами и в это самое время корабль отплыв от причала, поплыл по Москве реке к Тушинскому водохранилищу. Столы ресторана уже не были пусты. За ними сидели люди. Они казались не такими как все. Так оно и было. Ведь они были из разных эпох, разного времени.

Оглянувшись по сторонам, Марья поинтересовалась:

–Кто эти люди?

–Приглашенные в гости так же, как и Вы Марья.

В это самое время Марья увидела идущею к их столику женщину. Она тотчас же узнала ее. Да и как не узнать свою сестру. Олеся. Да, это была она, Олеся Анастасиевна Мщэртц. Ее сестра. Подойдя к столу, она душевно улыбнулась. Она как никто была рада этой встречи. Встречи со своей сестрой Марьей.

–Здравствуйте. – поздоровалась она как обычно уважительно, затем поинтересовалась. – Как дела?

Не зная, что сказать, Марья Анастасиевна тупо смотрела на сестру. Она не могла поверить своим глазам что это она.

–Я не верю своим глазам! – радостно воскликнула Марья. – Олеся, это Вы?

–Да. – ответила Олеся. – Это я.

–Да что же это! Я не верю! Откуда?

–Я здесь по приглашению Аманды. – пояснила она. – Это она пригласила меня на этот корабль.

–Да что же это! – не верила своим глазам Марья. – Садитесь за стол, – предложила она. – поболтаем.

Олеся села за стол, а официант дал ей меню, а Аманда ушла, чтобы не мешать женщинам говорить.

–Здесь хорошая кухня. – сказала Олеся. Затем она предложила. – Давайте я закажу на троих.

Женщины согласились.

Приняв заказ, официант удалился, а женщины стали делиться новостями или просто говорить каждая о своем.

Марья нетерпеливо спросила:

–Ну, рассказывайте, что нового? – казалось, что Марья на секунду забыла, что произошло с ее сестрой, и где они сейчас находятся. Но это не так. Конечно, Марья тотчас опомнилась. Она вспомнила что произошло с ее сестрой. И радость с ее лица тотчас пропала. Вместо него на ее лице появилась выражение сочувствие. Радости и чего-то еще. В этот момент она перефразировала свой вопрос. – Где Вы сейчас? – затем она рассудила. – Если не здесь, то где?

–Я? – запнулась на секунду Олеся. – Сейчас лежу в коме в Раменской больнице.

–Это я уже слышала.

–Да, я говорила об этом в парке.

–Так все было реально?

–Реально. – ответила на вопрос Олеся. – Реально так же, как и сейчас.

Марья посмотрела непонимающе не Олесю, затем на Клавдию Ивановну.

–Это не может быть реально. – сказала она. – Ведь там, где мы сейчас, это нереальный мир! – Тут она поняла, что ее мать, Клавдия Ивановна относиться к происходящему ни так как относилась ее мать будь она в реальном мире. Казалось, что ей было хорошо. Она была счастлива что Олеся снова с ней. Впрочем, это и понятно. Ведь Олеся была ее любимой дочерью, и делить ни с кем она ее не собиралась. На ее глазах появились слезы радости, казалось, что она не верила, что ее дочь снова с ней рядом. Да и как тут не поверить? Ведь она сидела рядам, около нее. На ее глазах были горькие слезы.

–Я не верю, что я снова вижу свою дочь! – со счастливыми слезами на глазах сказала Клавдия Ивановна. Она обняла свою дочь и воскликнула. – Неужели это моя Олеся! Моя дочь.

–Да, это я. – сказала Олеся Анастасиевна. – Сижу здесь, рядом с Вами, маменька.

–Я не верю, что я снова вижу свою дочь.

–Но это так. – ответила Олеся. – Я здесь, и никуда я не делась.

–Но ведь была ужасная авария. – сказала Клавдия Ивановна. – Как? – не понимала она. – Как это возможно? – затем Клавдия Ивановна придя в себя, и разомкнув свои объятия села на свой стул.

–Все в этом мире относительно. – сказала она. – Вот я, лежу в Раменской больнице, в коме. – сказала она. – Про меня уже все давно забыли. Я никому не нужна. – она сделала грустную паузу, и сказала. – Порой мы сами себе не нужны, что тут говорить о других. – тут она поинтересовалась. Она просто не знала, что сказать? Ведь сказать можно было много, но кто знает, поймут ли? Затем она неожиданно спросила. – Скажите, Вы меня любили? Маменька?

–Конечно любила. – удивилась Клавдия Ивановна этому неожиданному для нее вопросу. – Что за вопрос? – затем она спросила. – К чему этот вопрос?

Затем Олеся поинтересовалась:

–А Марью Вы любили?

На этот вопрос не было однозначного ответа. Весь ответ сводился к одному; любовь это лишь ненависть к человеку, который порой хочет любви. Но любовь порой бывает жестока, и превращаясь лишь в жестокую ненависть по отношению к любящему человеку, претворяет ее в жизнь, и становиться невыносимо жестокой. Так что кто говорит, что любовь это лишь только что-то абстрактно-неземное чувство, те нагла врут. Врут, потому что любовь это лишь ненависть и порой презрение. Человек способен любить лишь самого себя, такого какой он есть на самом деле. А любить другого человека с его всеми недостатками и пороками это ни то, что сложно, просто невыносимо тяжело. И из этой тяжести непосильной любви вырастает ненависть, и непреодолимая стена. Так что исходя из вышеописанного можно сделать однозначный вывод: человек не способен любить кого бы то ни было, он способен любить лишь самого себя.

–Конечно! – поспешно отпарила Клавдия Ивановна. – Что за глупый вопрос?

–Вы не ответили на него. – заметила Олеся Анастасиевна. – Лишь сказали поверхностно. – затем она заметила. – Вы сказали: конечно, что за глупый вопрос

Клавдия Ивановна тотчас же отпарила:

–А надо было сказать по-другому?

–Да. – подчеркнула Олеся Анастасиевна, и добавила. – Нужно было сказать, да или нет, и больше ничего. – она пронзающем взглядом посмотрела на мать, и словно требуя от нее однозначного ответа, спросила. – Да или нет.

В душе Клавдии Ивановны закипела буря. Буря смятение. С одной стороны, она понимала, что всеми фибрами своей души она ее не то, что ненавидела, а просто презирала. Ведь как уже было написано ране, она считала, что Марья сломала ей и ее карьеру по политической жизни, и ее саму, ее жизнь. Сейчас, вспомнив обо всем этом, Клавдия Ивановна передернулась. Нет, конечно, это ни так. Она не передернулась в общем понимании этого слово. Ее передернуло что-то изнутри. Ее неостывшая ненависть и злоба передернули ее ни только все тело так, что со стороны казалось, что ее тело свела судорога. Но и ее лицо, которое показало полное недовольство, а в глазах было видно презрение.

–Что Вы хотите услышать? – спросила Клавдия Ивановна. – Вы хотите, чтобы я сказала правду или солгала?

Олеся Анастасиевна сказала:

–Правду.

Клавдия Ивановна посмотрела на Марью презрительным взглядом, и на ее лице появилась оскал. Затем она сквозь зубы прошипела словно змея:

–Ненавижу, – это одно единственное слово, которое говорила обо всем. О презрении, о ненависти, о любви. Да в каждой матери есть любовь к своему ребенку, и Клавдия Ивановна была не исключением. В потаенном уголке ее сердце была частичка той материнской любви, которая должна испытывать каждая женщина по отношению к своему ребенку. – Ненавижу и люблю. – горько заревела Клавдия Ивановна. – Да что мне бог такую дочь послал? – проклинала она себя и все вокруг. – Я что, в чем виновата? – думала она вслух. – Ни в чем я не виноватая. – затем она утвердила. – Ни в чем. – она смотрела на Марью и видела в ней и свою дочь и ту, кто лишил ее жизни. Тут она вытерла слезы, и ее лицо снова стало лицом женщины, которая пришла в этот плавучий ресторан со своей дочерью, Марьей. Ее лицо выражало любовь. Она видела перед собой свою дочь. Дочь, которая нуждалась в помощи. Дочь, которая нуждалась в поддержке, любви и заботе. Где-то в глубине сердце она понимала, что никто о ней не позаботиться лучше, чем она сама. Вряд ли Марья будет кому-нибудь нужна? Всем она будет в тягость. В лучшем случае лишь только посочувствуют, и все. На этом их забота закончится.

Клавдия Ивановна тяжело вздохнула, и тихо призналась:

–Конечно я любила. «Любила и люблю свою дочь». – сказала она. – Кто может любить свое дитя если не собственная мать. Вы спрашиваете любила я Марью? Конечно любила. Я и сейчас ее люблю, и ничего не могу с этим поделать. – она сделала паузу, и призналась. – Ведь я ее ненавижу. Ненавижу за то, что она сломала мне всю мою жизнь. Что она не такая как я или Вы Олеся. – затем она, сделав долгую тяжелую паузу, продолжила. – Я уже никогда не изменюсь. Я такая какая есть, и воспринимайте меня такой. – затем она призналась. – Да, я ненавижу неформалов. Для меня их новые так сказать веяние в жизнь не что иное, как просто хулиганство. «Попомните мое слово», – сказала она. – ни к чему хорошему это не приведет. – затем она сказала. – Вот наглядный пример неформалов. – она посмотрела на дочь сочувственным взглядом, и сказала. – Результат налицо. Новое веяние жизни сделало мою дочь инвалидом. «Что дальше?» – спрашивала она саму себя и Марью. – Что дальше? – она сделала долгую грустную паузу, тяжело вздохнула, затем сказала. – Ничего. – это слово прозвучало как приговор. «ничего». Классик сказал как-то, кажется, это был Шекспир устами Гамлета: «Из ничего не выйдет ничего». Так и у Марьи. Дальше ничего. Лишь пустота, и только. Впрочем, на эту тему уже было размышление в другой главе. К чему писать то, что уже написано? Надо двигаться дальше, и Марья не исключение.

–Да. – призналась она. – Я неформала. Я останусь ей до конца, до самой моей смерти. – затем она сказала. – Но в том, что произошло со мной ничьей вины нет. Виновата только я одна.

–Я, конечно, хвалю Ваше признание, – сказала Клавдия Ивановна. – но оно не вернет ноги.

Марья согласилась с матерью:

–Это так.

–Не надо расстраиваться. – сказала Олеся. Правда она не знала, что сказать в такой ситуации. – Надо продолжать жить.

–Жить? – усмехнулась Марья. – Вряд ли это можно назвать житьем. – затем она сказала. – Жизнь – это мгновение, а жизнь – это вечность.

Клавдия Ивановна посмотрела на дочь удивленном взглядом, а затем сказала:

–Не знала, что моя дочь поумнела.

–Иногда, – ответила Марья. – чтобы чтоб что-то понять, надо что-то потерять. – затем она добавила. – Я это поняла только сейчас. – затем она добавила. – Меня жизнь проучила, и научила ценить ее. – затем она тихо добавила. – Всю свою жизнь я буду вспоминать это. – она тихо умолкла, и тяжело вздохнула. Ей было тяжело говорить об этом. Ведь то что произошло с ней, никто не был виновен. Никто, кроме ее самой. Впрочем, виновата была ни только она. Ее мать была виновна тоже. Ведь она по сущности бросила дочь на произвол судьбы, и к чему это привело? Страшно. Марья грустно посмотрела на свой обрубок левой ноги, и снова тяжело вздохнув, сказала. – Моя жизнь, по сути, уже кончина. Вряд ли я стану счастливой в этом мире. Единственная радость, это то, что я беременна, и в надежде удочерить мою племянницу. – затем она сказала. – Я знаю, что мне одной могут ее не отдать, но я надеюсь, что все же ее мне отдадут. – затем она, сделав паузу, добавила. – Жизнь – это нелегкая штука. Не успеешь погулять, вдоволь насладиться жизнью, как она оставляет нас наедине с самими собой, и делает одних счастливыми, а других нет. – она тяжело вздохнула, добавив. – Это я знаю точно. – затем она добавила. – Наверняка.

Никто не знал, что сказать? Слушая Марью, и Клавдия Ивановна, и Олеся Анастасиевна понимали, что сейчас Марья говорит правду. Изливает перед ними свою душу, словно прося прошение за что-то. Марья была искренняя. Она не лгала, она была искренна со всеми. Можно сказать, она изливала душу.

Клавдия Ивановна, выслушав свою дочь сказала:

–Я даже не подозревала что моя дочь философ. Я думала, что она лишь способна на пакости и только. – она сделала паузу, и с сожалением добавила. – Как я ошибалась. – она сделала тяжелую паузу, и сказала. – Это я виновата в разыгравшейся трагедии. – винила она саму себя. – Я и больше никто. – дальше она продолжила винить себя, начиная каждое свое предложение с союза «если бы». Впрочем, причитать ей не шло. Было видно, что она просто хочет отговориться, убедив свою дочь что та совершенно невиновата в случившемся. Это она, ее непутевая мать недосмотрела за своей дочерью. Да, в этой женщины погибла великая актриса. Впрочем, политика – это такая же сцена, и кто на ней куклы, а кто кукловоды, это вопрос.

Тут Марья сказала:

–Из Вас получилась бы замечательная актриса! – затем она с иронизировала. – Такой талант пропал.

–Я не понимаю Вашей иронии. – жестко сказала Клавдия Ивановна. – Это что, усмешка?

–Я никогда не видела, чтобы Вы винили саму себя за что-либо сделанное Вами, маменька. – сказала Марья. – Вы всю свою жизнь то и делали что ненавидели меня, и я не поверю, что Вы изменились.

Клавдия Ивановна ответила:

–Вряд ли Вы поймете как мне сейчас тяжело. Вы думаете, что я кремень. Женщина из стали? Вы все ошибаетесь. Мне тоже не чужды человеческие слабости. Вряд ли Вы поверите мне, что вообще-то я ни такая какую Вы привыкли меня видеть.

Марья поинтересовалась:

–А какая Вы?

–Я просто женщина. – сказала она. – Я просто мать. Мать, хотящая чтобы ее ребенок не был изгоем общество, чтобы на него всю жизнь показывали пальцем и говорили; он неуч пошел. – она сделала паузу, затем добавила. – Я этого не хочу. – затем она сказала. – Я хотела, чтобы Вы обе выучились, вышли в люди и стали теми, кто стали бы хозяйками собственной судьбы. Теми, кто ни в чем бы не нуждался. – затем она с грустью сказала. – Но, к сожалению, этого не произошло. Как бы я ни старалась вывести Вас в люди, так у меня ничего не получилась. – она посмотрела на Олесю и с горестью произнесла. – К сожалению Вы мертва. – затем она посмотрела на Марью. – А Вы всю свою жизнь будете прикованы к этому ненавистному креслу. – затем она утвердила. – И это факт. Неоспоримый факт, от которого никуда не деться. Все мои усилия были напрасны. – затем она сжала силу волю в кулак, и сказал с чистой ненавистью к самой себе воскликнула. – КАК Я СЕБЯ НЕНАВИЖУ‼!

Женщины не заметили, как заказ, который принял у них официант уже давно стоял на столе. Они даже не заметили, что плавучий ресторан пересек тушинское водохранилище и уже плыл дальше и дальше, прочь из города.

Олеся, посмотрев на проплывающею вдоль берега город Москву ничего не сказал. Ей было все равно, ругаются ли Клавдия Ивановна и Марья или просто о чем-то говорят. Ей было все равно. Она слышала музыку. Ту музыку, которую хотела послушать Марья, и которую ей так до сих пор не удалось услышать.

Но что это такое? Марья тоже услышала эту музыку. Музыку, которую слышала она своим сердцем. Душой маленькой девочки, душой ребенка.

Музыка лилась словно ниоткуда, словно умиротворяя и успокаивая их. Вряд ли кто-либо может услышать ее, ведь она это мы! Мы это сами люди. И кто знает, кто может ее услышать. Ведь чтобы ее услышать нужно быть ребенком. Но кто может сказать сам про себя, что он еще ребенок? Никто. Мы становимся взрослыми или считаем себя таковыми слишком рано. Некоторые уже в десять лет становиться родителями. Родителями, у которых нет ничего из детства, лишь дым сигареты и бутылка пива или что-то покрепче в десять лет, а может быть и раньше. Результат таково взросление – одиночество. Пьянства, дебош, наркотики и… Мы уничтожаем сами себя. Мы сам себя убиваем.

Вернемся к Марье и Олеси. Что они видят? Что они слышат? Сейчас Вы об этом узнаете.